МАКС

Вообще-то это унизительно. Я не против публичного разговора о геях в принципе, не против откровенных рассказов и смелых признаний. Возможно, для кого-то действительно важно проговорить все это публично, я не возражаю ни секунды. Но лично мне разговор с журналистом о моей частной жизни кажется дикостью, я же не знаменитость.

В моей жизни, как в жизни любого человека, было много страхов, неуверенности и обиды. Но, кажется, самое сильное унижение я испытываю теперь, когда журналист предлагает мне поговорить не о социальных проблемах, не о бизнесе и не о мировых кулинарных тенденциях, и даже не о проблеме гей-браков, а вот буквально о моей частной жизни — каково мне быть геем и какие со мной приключались истории в связи с этим? Это, мне кажется, унизительно не только для меня, но и для журналиста. И в эту тупую ситуацию нас всех поставили идиоты, принимающие античеловечные законы.

Когда пару лет назад в Москве запрещали гей-парад, мой друг, иностранец, спросил, почему я не поддерживаю гей-активистов. Я ответил, что у нас в стране нет прав не только у геев, но и у инвалидов, сирот, пенсионеров, женщин — ни у кого. В западных странах геи добиваются законных браков для себя, чтобы, например, иметь возможность посещать в больнице своих партнеров. У нас я не мог добиться, чтобы меня пустили в больницу к родной маме. Попасть к ней мне удалось, только заплатив взятку. У нас вообще очень плохо с гражданскими правами, и добиваться отдельного права на гей-парад я не видел смысла.

Теперь ситуация изменилась. В регионах и Госдуме принимают гомофобские законы, причем геев и лесбиянок пишут в одну строку с педофилами. Но самое страшное, что пострадаю не я, сформировавшийся уже человек, а дети, подростки, для безопасности которых как будто бы принимают этот закон. Теперь подростки-геи будут чувствовать свою ущербность, а гомофобы — свою правоту, и чем это кончится, я не хочу даже думать.

Теперь у меня есть ребенок. И я все время думаю о его будущем. Боюсь за него, потому что сейчас обсуждается идея лишать геев родительских прав — не только на усыновленных, но и на собственных биологических детей. Я не верю, что этот закон могут принять. С одной стороны, не хочется светиться сильно, чтобы не привлекать внимание. С другой, наверное, публичный человек более защищен. Как нам следует себя вести в этой ситуации, честное слово, не знаю.

Интервью впервые напечатано в журнале «Афиша» № 339 (25.02.2013). Публикуется с разрешения журнала. Обновлено и дополнено автором

Когда две длинноволосые красавицы Нина, 33 года, психолог и телепродюссер, и Катя, 30 лет, налоговый консультант, разговаривают, смотрят друг на друга и держатся за руки, природа их отношений не оставляет никаких сомнений. Они познакомились два года назад при трагических обстоятельствах. В конце зимы они планируют пожениться. Точнее, это будет конец лета, потому что бракосочетание состоится в Аргентине. И, как многие влюбленные, Катя и Нина мечтают о детях, но где, сколько и с кем их заводить — сложная задача, которую им предстоит решить.

НИНА

У нас не романтическая история знакомства. Летом 2011 года произошла трагедия: маленькое судно столкнулось с большой баржей на Москве-реке, из 17 человек, что были на борту, погибло больше половины. Катя была среди выживших.

КАТЯ

Мне посчастливилось оказаться на палубе далеко от места удара и от винтов. В общем, я выбралась, и меня выловили спасатели. А на берегу я встретила Нину.

НИНА

Мы тогда не знали друг друга, я была со своими друзьями, родственниками пострадавших. Поначалу не было ни малейшей мысли о романтике, я поддерживала Катю, мы просто подружились. И первые два месяца она была в тяжелом шоке, поэтому и отношения у нас были такие нелегкие, рваные. Постепенно они выровнялись, а я даже не понимала, что происходит. Почему я все время хочу с ней видеться, но в то же время, почему у меня вызывает протест все, что она говорит. Такое смешанное чувство.

КАТЯ

Для меня история моей любви с Ниной началась с телефонного разговора, который продлился четыре часа одиннадцать минут, когда у нас по очереди разряжались мобильники. Это было пару месяцев спустя после трагедии, уже осенью.

НИНА

У нас почти не было обычных свиданий — такой автомобильный роман: мы много времени проводили в машине, ездили и болтали. У меня было очень переменчивое состояние, то смутное, то ясное, и вот как-то в ясную фазу я послала ей смс: «Я хочу с тобой все». Это ведь мои первые романтические отношения с девушкой, и я очень надеюсь, они останутся единственными на всю жизнь. У меня были эксперименты с девушками, но без какой бы то ни было романтики. Так что с Катей мне понадобилось время, чтобы разобраться, что я чувствую и чего хочу. Как только разобралась, сразу рассказала обо всем мужу, собрала вещи и уехала. К тому моменту, когда мы познакомились с Катей, я уже второй раз была замужем, и это было тяжелое расставание, большая драма. Я сняла квартиру и жила одна, пока Катя не переехала ко мне.

КАТЯ

Я тоже на момент нашей встречи была в отношениях — у меня была девушка, с которой мы прожили несколько лет. Но у меня, кажется, история была попроще: когда я поняла, что влюбилась, все стало однозначно — есть Нина и никого, кроме Нины, быть не может. В феврале 2012 года мы начали жить вместе.

НИНА

Сейчас мы готовимся к свадьбе, которая будет в Аргентине в марте следующего года. Существует не так много стран, где нерезиденты могут заключать гей-браки: Штаты, Канада, Аргентина и, кажется, Уругвай. И как только мы поженимся, будем заводить детей.

КАТЯ

Мы не знаем, где и как это будет происходить. Хотелось бы, конечно, жить дома, здесь у нас родители, друзья, здесь все. Но учитывая степень идиотизма всего, что сейчас происходит, непонятно, сможем ли мы оставаться в России.

НИНА

Сейчас в одном городе какие-то родители пытаются отсудить у женщины ее детей под тем предлогом, что она лесбиянка и живет со своей подругой. Учитывая все это, я не хотела бы рожать в России. Мы думаем про Непал, Латинскую Америку или Штаты.

КАТЯ

Мы не хотим скрываться, и тут важно не только то, чего нам хочется, но и то, что будет лучше для ребенка. Я не кричу о своей ориентации, но коллеги на работе о ней знают, мы дружим с моим начальником в Фейсбуке, так что все открыто. Я работаю в большой международной компании. У меня не было ни открытых конфликтов из-за моего образа жизни, ни угрозы физической безопасности. Но всегда к этому можно добавить «пока». Наверное, придется ехать к «кровавому Госдепу», но не хотелось бы.

НИНА

В конечном итоге, план зависит еще и от отца, которого мы найдем, потому что мы бы хотели, чтобы отец участвовал в воспитании, общался с ребенком. Папа — это очень важный человек и для мальчика, и для девочки, от него ужасно много зависит. Сейчас у нас есть несколько вариантов в России и Америке. У нас с Катей уже достаточно крепкая семья, но я верю, что нам нужен настоящий отец, с которым мы придумаем гармоничный способ сосуществовать: чтобы была мама Катя, мама Нина, папа и много детей. Пара точно.

КАТЯ

Или по паре у каждой.

НИНА

Если думать про эмиграцию, то, наверное, это Штаты. Я часто там бываю и очень люблю Нью-Йорк, я знаю язык, так что пока это основной вариант. Главное, все решать постепенно, без оголтелости, спешки и без оглядки на то, как на это посмотрят другие. Этот брак — это не только официальный юридический статус, для меня важно чувствовать, что я все делаю правильно. Не в смысле — по чьим-то правилам, как в Советском Союзе, а в смысле — так, как мне лично кажется правильным. Мне 33 года, я много всего делала по разным чужим правилам, и сейчас мне хочется делать все только по тем, которые установим мы сами, мы вдвоем. Поэтому мне очень важно мнение Кати, я бесконечно ее уважаю, хотя мы не всегда понимаем друг друга. Для меня она просто загадка. С самого начала я прямо не понимала ее, казалось, что это совершенно удивительный, волшебный человек. И кажется до сих пор.