– Чемоданы в лодке, – сказал он.

– Я хочу заплатить вам за лодку, – сказал я.

– Сколько у вас есть денег?

– Не очень много.

– Вы мне потом пришлете деньги. Так будет лучше.

– Сколько?

– Сколько захотите.

– Скажите мне, сколько?

– Если вы доберетесь благополучно, пришлите мне пятьсот франков. Это вас не стеснит, если вы доберетесь.

– Хорошо.

– Вот здесь сандвичи. – Он протянул мне сверток. – Все, что нашлось в баре. А здесь бутылка коньяку и бутылка вина.

Я положил все в свой чемодан.

– Позвольте мне заплатить за это.

– Хорошо, дайте мне пятьдесят лир.

Я дал ему.

– Коньяк хороший, – сказал он. – Можете смело давать его вашей леди. Пусть она садится в лодку.

Он придержал лодку, которая то поднималась, то опускалась у каменной стены, и я помог Кэтрин спуститься. Она села на корме и завернулась в плащ.

– Вы знаете, куда ехать?

– Все время к северу.

– А как ехать?

– На Луино.

– На Луино, Коннеро, Каннобио, Транцано. В Швейцарии вы будете только когда доедете до Бриссаго. Вам нужно миновать Монте-Тамара.

– Который теперь час? – спросила Кэтрин.

– Еще только одиннадцать, – сказал я.

– Если вы будете грести не переставая, к семи часам утра вы должны быть на месте.

– Это так далеко?

– Тридцать пять километров.

– Как бы не сбиться. В такой дождь нужен компас.

– Нет. Держите на Изола-Белла. Потом, когда обогнете Изола-Мадре, идите по ветру. Ветер приведет вас в Палланцу. Вы увидите огни. Потом идите вдоль берега.

– Ветер может перемениться.

– Нет, – сказал он. – Этот ветер будет дуть три дня. Он дует прямо с Маттароне. Вон там жестянка, чтоб вычерпывать воду.

– Позвольте мне хоть что-нибудь заплатить вам за лодку сейчас.

– Нет, я хочу рискнуть. Если вы доберетесь, то заплатите мне все сполна.

– Пусть так.

– Думаю, что вы не утонете.

– Вот и хорошо.

– Держите прямо по ветру.

– Ладно. – Я прыгнул в лодку.

– Вы оставили деньги за номер?

– Да. В конверте на столе.

– Отлично. Всего хорошего.

– Всего хорошего. Большое вам спасибо.

– Не за что будет, если вы утонете.

– Что он говорит? – спросила Кэтрин.

– Он желает нам всего хорошего.

– Всего хорошего, – сказала Кэтрин. – Большое, большое вам спасибо.

– Вы готовы?

– Да.

Он наклонился и оттолкнул нас. Я погрузил весла в воду, потом помахал ему рукой. В ответ он сделал предостерегающий знак. Я увидел огни отеля и стал грести, стараясь держать прямо, пока они не скрылись из виду. Кругом бушевало настоящее море, но мы шли по ветру.

Я греб в темноте, держась так, чтоб ветер все время дул мне в лицо. Дождь перестал и только изредка порывами налетал снова. Я видел Кэтрин на корме, но не видел воду, когда погружал в нее лопасти весел. Весла были длинные и не имели ремешков, удерживающих весло в уключине. Я погружал весла в воду, проводил их вперед, вынимал, заносил, снова погружал, стараясь грести как можно легче. Я не разворачивал их плашмя при заносе, потому что ветер был попутный. Я знал, что натру себе волдыри, и хотел, чтоб это случилось как можно позднее. Лодка была легкая и хорошо слушалась весел. Я вел ее вперед по темной воде. Ничего не было видно, но я надеялся, что мы скоро доберемся до Палланцы.

Мы так и не увидели Палланцы. Ветер дул с юга, и в темноте мы проехали мыс, за которым лежит Палланца, и не увидели ее огней. Когда наконец показались какие-то огни, гораздо дальше и почти на самом берегу, это была уже Интра. Но долгое время мы вообще не видели никаких огней, не видели и берега и только упорно подвигались в темноте вперед, скользя на волнах. Иногда волна поднимала лодку, и в темноте я махал веслами по воздуху. Озеро было еще неспокойное, но я продолжал грести, пока нас вдруг чуть не прибило к скалистому выступу берега, торчавшему над водой; волны ударялись о него, высоко взлетали и падали вниз. Я сильно налег на правое весло, в то же время табаня левым, и мы отошли от берега; скала скрылась из виду, и мы снова плыли по озеру.

– Мы уже на другой стороне, – сказал я Кэтрин.

– А ведь мы должны были увидеть Палланцу?

– Она осталась за мысом.

– Ну, как ты, милый?

– Ничего!

– Я могу тебя немного сменить.

– Зачем? Не нужно.

– Бедная Фергюсон! – сказала Кэтрин. – Придет утром в отель, а нас уже нет.

– Это меня меньше беспокоит, – сказал я. – А вот как бы нам добраться до швейцарского побережья, пока темно, чтобы нас не увидела таможенная стража.

– А далеко еще?

– Километров тридцать.

Я греб всю ночь. Мои ладони были до того стерты, что я с трудом сжимал в руках весла. Несколько раз мы едва не разбились о берег. Я держался довольно близко к берегу, боясь сбиться с пути и потерять время. Иногда мы подходили так близко, что видели дорогу, идущую вдоль берега, и ряды деревьев вдоль дороги, и горы позади. Дождь перестал, и когда ветер разогнал тучи, вышла луна, и, оглянувшись, я увидел длинный темный мыс Кастаньола, и озеро с белыми барашками, и далекие снежные вершины под луной. Потом небо опять заволокло тучами, и озеро и горные вершины исчезли, но было уже гораздо светлее, чем раньше, и виден был берег. Он был виден даже слишком ясно, и я отвел лодку подальше, чтобы ее не могла заметить с Палланцанской дороги таможенная стража, если она там была. Когда опять показалась луна, мы увидели белые виллы на берегу, по склонам гор, и белую дорогу в просветах между деревьями. Я греб не переставая.

Озеро стало шире, и на другом берегу у подножья горы мы увидели огни; это должно было быть Луино. Я увидел клинообразную расщелину между горами на другом берегу и решил, что, вероятно, это и есть Луино. Если так, то мы шли хорошим темпом. Я втащил весла в лодку и лег на спину. Я очень, очень устал грести. Руки, плечи, спина у меня болели, и ладони были стерты.

– А что, если раскрыть зонтик? – сказала Кэтрин. – Ветер будет дуть в него и гнать лодку.

– Ты сумеешь править?

– Наверно.

– Возьми это весло под мышку, прижми его вплотную к борту и так правь, а я буду держать зонтик.

Я перешел на корму и показал ей, как держать весло. Я сел лицом к носу лодки, взял большой зонт, который дал мне портье, и раскрыл его. Он, хлопнул, раскрываясь. Я держал его с двух сторон за края, сидя верхом на ручке, которую зацепил за скамью. Ветер дул прямо в него, и, вцепившись изо всех сил в края, я почувствовал, как лодку понесло вперед. Зонт вырывался у меня из рук. Лодка шла очень быстро.

– Мы прямо летим, – сказала Кэтрин. Я не видел ничего, кроме спиц зонта. Зонт тянул и вырывался, и я чувствовал, как мы вместе с ним несемся вперед. Я уперся ногами и еще крепче вцепился в края, потом ВДРУГ что-то затрещало; одна спица щелкнула меня по лбу, я хотел схватить верхушку, которая прогибалась на ветру, но тут все с треском вывернулось наизнанку, и там, где только что был полный, надутый ветром парус, я сидел теперь верхом на ручке вывернутого изодранного зонта. Я отцепил ручку от скамейки, положил зонт на дно и пошел к Кэтрин за веслом. Она хохотала. Она взяла меня за руку и продолжала хохотать.

– Чего ты? – я взял у нее весло.

– Ты такой смешной был с этой штукой.

– Не удивительно.

– Не сердись, милый. Это было ужасно смешно. Ты казался футов двадцати в ширину и так горячо сжимал края зонтика… – она задохнулась от смеха.

– Сейчас возьмусь за весла.

– Отдохни и выпей коньяку. Такая замечательная ночь, и мы столько уже проехали.

– Нужно поставить лодку поперек волны.

– Я достану бутылку. А потом ты немного отдохни.

Я поднял весла, и мы закачались на волнах. Кэтрин открыла чемодан. Она передала мне бутылку с коньяком. Я вытащил пробку перочинным ножом и отпил порядочный глоток. Коньяк был крепкий, и тепло разлилось по всему моему телу, и я согрелся и повеселел.