Психотерапевты прошлых жизней продемонстрировали нам то, что воспоминания о травматической смерти могут привести к проблемам в зрелом возрасте. Стивенсон доказал, что большинство детских воспоминаний о прошлых жизнях центрируются на смерти. Может статься, что спонтанное проявление воспоминаний о травматическом прошлом в детстве оберегает нас от более сложных проблем в зрелом возрасте.

Если это действительно так, то какова же во всем этом родительская роль? Поскольку воспоминания приходят тогда, когда ребенок еще совсем мал и нуждается в получении физической пищи от нас, не должны ли мы обеспечить его и духовной пищей? Возможно, мы, родители, включены в часть плана, направленного на то, чтобы помочь нашим детям получить пользу от подобных воспоминаний.

Благодаря научным исследованиям Яна Стивенсона было доказано, что детские воспоминания о прошлых жизнях являются реальными и естественными. Психотерапевты, специализирующиеся по регрессиям в прошлые жизни, убедили меня, что подобные воспоминания могут приносить исцеление. Но где же исследователи и практики, работающие с детьми? Мои поиски, длившиеся несколько лет, не увенчались успехом. Итак, я решила предпринять свое собственное исследование, чтобы подтвердить то, что мне было уже известно, – детские воспоминания о прошлых жизнях могут исцелять. Вооруженная техникой регрессий, которой я научилась у Нормана Инджа и Роджера Вулгера, а также информацией, почерпнутой из книг, я готова была приступать к исследованию. Я решила начать регрессировать детей самостоятельно и посмотреть, что мне удастся обнаружить.

Моим первым испытуемым был семилетний Чейз (ныне и сам опытный исследователь). Однажды под вечер я спросила его, не готов ли он к регрессии со мной. На что он просто ответил: «Конечно же. Почему бы и нет?» Я уложила его на кушетку, предложила, чтобы он закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Я была возбуждена и нервничала, но не из-за того, что что-то могло произойти, а из-за того, что могло ничего не произойти.

Однако мои дурные предчувствия рассеялись, как только я увидела, как затрепетали веки Чейза. «Что ты испытываешь?» – спросила я.

Чейз, прерывистым голосом, характерным для воспоминаний о прошлых жизнях, сообщил мне, что помнит себя мастером по дереву в России четырнадцатого века. Поначалу я отнеслась к этому подозрительно, решив, что он проигрывает все ту же спокойную жизнь, которую вспомнил на сеансе с Норманом. Но нет. Похоже, что он обладал тем же талантом и в другой жизни. Чейз описал себя как процветающего деревянных дел мастера, слава о котором разлетелась далеко. Он был очень изобретательным и умелым работником. Чейз рассказал, что изобрел угловую этажерку, и это принесло ему широкую известность. К нему стали обращаться многие люди. Он также упомянул о том, что имел семью и был счастлив, но сегодня он фокусировался больше на своих достижениях, а не на отношениях с близкими. Он умер стариком, мирной смертью, в окружении семьи.

Чейз лежал на кровати тихо, как я уже видела раньше, после того как «умер» в прошлой жизни. «Чему ты научился в этой жизни?» – спросила я.

«Если у тебя есть идея и ты работаешь, чтобы воплотить ее в жизнь, то обязательно добьешься успеха. – Он остановился, а затем продолжал: – Поскольку у меня был успех, ко мне приходили люди отовсюду, только чтобы посоветоваться со мной. Мне было легко помогать им. Как приятно свободно делиться своей мудростью». Мне было странно выслушивать эти философские умозаключения от семилетнего мальчика.

Чейз улыбнулся и открыл глаза. Я поняла, что он возвратился в настоящее. Прошло около пятнадцати минут. Чейз сказал, что регрессия ему понравилась и что картины русского города были очень отчетливыми, как если бы он действительно был там. Я попросила его нарисовать этажерку, которую он тогда изобрел. Чейз закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, затем взял карандаш и нарисовал угловую этажерку с волнистым узором наверху и по бокам. «Вот она, – с гордостью произнес Чейз, нанося последние штрихи. – Давай повторим это еще», – бросил он через плечо, выбегая из комнаты.

Я делала записи во время регрессии. Перечитав их, я задумалась, запомнит ли он урок из прошлой жизни? Можно ли возродить регрессиями мудрость, которой обладал в прошлом? Как было бы здорово, если бы Чейз смог всецело посвятить себя какому-нибудь делу, не проходя заново болезненные уроки.

Через несколько дней я уговорила Сару стать моим следующим объектом исследования. Она вошла в транс совершенно легко, как только последовала моему предложению закрыть глаза, сфокусироваться на дыхании и отправиться в любую прошлую жизнь. Сара увидела себя девочкой, стоящей рядом с глиняными строениями на солнцепеке. Она была сиротой, и ей удавалось прожить лишь благодаря тому, что она воровала пищу. Каждую ночь она проводила в каком-то укрытии. Вопрос выживания заключался в ловкости и скорости. Она сказала, что умерла совсем молодой. Ее убили за кражу еды. Однако в трансе она не казалась обеспокоенной этой безвременной смертью. Казалось, Сара испытывает облегчение.

Я спросила, какими были ее последние мысли перед смертью. Сара ответила: «Я рада, что все закончилось. Мне было тяжело жить. Яне хочу делать этого снова».

Мне было интересно узнать, что сможет принести Сара оттуда в эту жизнь, и я спросила: «Чему тебя научила та жизнь?»

«Нельзя выжить благодаря воровству. Не всегда удается спастись бегством. Нужно научиться чему-то другому, чтобы сделать жизнь полноценной». Когда Сара открыла глаза, она не сразу поняла, где оказалась. «Я рада, что нахожусь здесь сейчас», – сказала она со вздохом облегчения.

Как эта жизнь влияет на Сару сейчас? Я рассмеялась про себя, когда осознала, насколько Сара трудолюбива и практична, как любит она откладывать любую копейку. Она не может смотреть, как освобождают холодильник от остатков еды. Ей очень трудно смириться с тем, что пища может пропасть. Возможно, такая экономность связана с воспоминаниями о жизни, полной лишений? Интересно будет проследить за тем, как отразится это на ее карьере и последующих жизненных решениях. Я также сделала записи этой регрессии и отложила их для дальнейшего анализа.

Исчерпав возможности своих собственных детей, я приступила к поискам других объектов исследований. Я хотела узнать, что произойдет, если я смогу регрессировать ребенка, который еще не проходил через регрессию. Сможет ли он легко получить доступ к воспоминаниям? И если да, то каковы будут эти воспоминания: увидит ли он кровавые картины прошлого или ничем не омраченные образы спокойной жизни?

Мне удалось отыскать с десяток детей от пяти до одиннадцати лет, с которыми я могла заняться регрессиями. Это были друзья Сары и Чейза. Их родители знали, что мои дети прошли сквозь регрессии в прошлые жизни и остались вполне нормальными, здоровыми детьми. Так что они легко дали свое согласие на то, чтобы я поэкспериментировала с их малышами, если те сами не будут этому противиться. Десяти- и одиннадцатилетние друзья и подружки Сары проявляли огромный интерес к предстоящим сеансам, и это делало их идеальными объектами для исследования.

Я начала с того, что объяснила маленьким добровольцам, что верю в то, что мы уже жили не раз на земле в образе различных людей, и если мы глубоко расслабимся, то сможем вспомнить эти жизни. Дети не проявили никакого сопротивления и с радостью приняли эту возможность. Им было интересно увидеть, кем они были когда-то. Я также предупредила их, что иногда ничего не происходит, как мы ни желаем вспомнить свое прошлое, потому они не должны расстраиваться и пытаться что-то сочинить.

Я также подготовила их к тому, что некоторые воспоминания могут быть травматическими. Я объяснила, что все мы прожили много жизней. Некоторые из них были счастливыми, иные – нет. Если они вспомнят что-то страшное или болезненное – значит, так и надо. Это все равно что смотреть грустный или страшный фильм в кинотеатре. Когда мы увлечены фильмом, то смеемся и плачем, но как только выходим из кинотеатра на солнечный свет, нам становится совсем не страшно и мы забываем о грусти. Регрессии, сказала я, действуют точно так же.