Но нажать на кнопку соединения с абонентом я не успел. Во входную дверь кто-то уверенно постучал.

Я открыл дверь и мне тут же прилетело кулаком в челюсть.

Ауч! Больно!

Отвечать не стал, не имел права. Сам напросился, ведь меня предупреждали и не раз. Но где я, а где благоразумие? Где, где…в Караганде!

Качок хренов! Схватил за грудки и снова приложил по морде лица. Из разбитой губы хлынула кровь, а во рту разлился четкий привкус металла. Третий удар притормозил в воздухе и меня оттолкнули, как куль с мукой.

– Мудак! – проревел Молох и двинулся прямиком к бару.

– Я тоже рад тебя видеть брат, – прошипел я и, охая и потирая ударенную скулу, уселся в кресло. Вот же боров великовозрастный! Сила есть ума не надо?

Да уж, Ас, кто бы говорил…Ни силы, ни ума…

– Пошел ты на хер! Из-за твоей любвеобильной колбасы, что болтается у тебя между стройных ножек, мы оба здесь теперь застряли навечно. Ты хоть понимаешь, что наделал, а? Гандон штопаный! – разорялся брат, гремя бутылками и наливая себе обильную порцию горячительного.

– Ты чего так ерепенишься? Подумаешь, Земля. Тут, всяко, лучше, чем куковать в этой тюряге, – попытался я замять трагедию.

– Ты мне тут не обобщай. Кому лучше, а кому очень даже прекрасно! Ясно тебе? – рычал Молох, хапая идру (прим. автора: идра – напиток на основе вакатуса, крепостью выше сорока градусов) уже не из стакана, а прямо из горлышка.

– А ну-ка, колись. Кто там завелся у тебя? – с подозрением уставился я на брата.

– Конь в пальто!

– И где теперь этот конь? – приподнял я вопрошающе одну бровь.

– Дак, может и помер уже и все по твоей милости! Святой Космос, как же я тебя ненавижу! – взревел мой родственник и опять с кулаками двинул в мою сторону.

– Э-э-э, ты это, осади! – встал я на ноги и принял защитную стойку. Все, хватит мордобоя, этим делу уже не поможешь.

– Осади? А хрен тебе не пососать, а, братишка? Там сын у меня остался. Понял, дубина? Сын! Да ничего ты не понял, трахарь хренов, – махнул на меня рукой и вновь двинул в сторону бара. Все, сейчас опять накидается в дугу.

Я осторожно подошел к нему и сунул под руку пустой бокал, мол «и мне налей». Не отказал, даже не хмыкнул, только молча наполнил почти до самых краев.

А потом мы, не сговариваясь, сели в кресла напротив другу друга. Молох – злой как само исчадие Ада, а я просто тихо выжидающий, когда он начнет вещать мне за все мои косяки. Как-будто их и так у меня немало.

– Как он у тебя там получился-то хоть? – первым начал я разговор.

– Кто? – непонимающе воззрился на меня брат.

– Да конь же твой, в пальто который, – еще один насупленный взгляд и я пояснил конкретнее, – ну сын, Молох. Сын твой!

– А! Сын! Ну как, как? Трахнул бабу, она забеременела и родила. Физиология, мать ее ети. Не, Ас, ты реально в нашей семье самый тупой, – и почесал с умным видом затылок, мол «не то, что я». Ага, три раза ага. Сын у него. На Земле, блять! Совсем сбрендил!

– Слышь, гений местного розлива, я надеюсь, что ты в курсе, что тот сын, тебе на самом деле, вроде как, и не сын, да? – но Молох смотрел на меня с самым упрямым выражением в мире и молчал, поэтому я продолжил его добивать, – Генетически, у тебя нет никакого ребенка, брат. Але? Он не твой, а просто биологический отпрыск твоего земного тела.

– Че серьезно? – в притворном ужасе выпучил на меня глаза Молох и зажал мальцами губы, – Да не может быть! А я-то, дурачок, думал иначе! – а потом продолжил уже более серьезным тоном, – Да знаю я все, Ас, только привязался я к мальчонке, всем моим грешным сердцем к нему прикипел. Понимаешь? Эх, да куда тебе…

И вновь принялся накачиваться идрой.

– И сколько годков этому твоему сыночку? – уточнил я на всякий случай.

– Было сорок, когда меня выдернули. На юбилее гулял. А ты мне все обосрал, мелкий говнюк! – и вновь потряс тяжелым кулаком в воздухе.

– Так он, поди, уже давно коньки отбросил, это же там двадцать три года прошло, – махнул я рукой, мол «гиблое дело».

– Ясень пень отбросил, – фыркнул брат.

– Ну и чего? Узнал бы кто он есть в Истинном Космосе и к кому ты там всем сердцем прикипел, авось и, впрямь, родственная душа.

После моих слов брат повторил трюк с выпучиванием глаз, потом подавился горячительным, закашлялся и весело, во все горло захохотал.

– Че ты ржешь, дубина? – недоумевал я. Не иначе, как умом братишка тронулся от горя.

А Молох, захлебываясь смехом пытался мне что-то объяснить:

– Я и узнал…но лучше бы воздержался…это, оказался гном…гном, мать его ети! Точнее гномиха…старшая дочь короля Бельвара Фаэруна, она…она своего мужа прирезала за то, что он у нее фамильное золото в карты проиграл.  

И все ржал и ржал, аки конь. А потом и я не сдержался и тоже рассмеялся. Сын у него! Поглядите-ка!

Мы сидели и хохотали в голос, как два клинических идиота, немного замолкали, ловили взгляд другу друга и вновь принимались заливаться истерическим смехом. До слез! Твою же мать, кому расскажи не поверят – сын Молоха Морта – гномиха с Эльхаймы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Увы, это была для меня лишь короткая передышка в нескончаемом потоке перманентной боли и тоски. Кровоточащее, задыхающееся от безнадеги, сердце напомнило о себе очень быстро и на мое лицо вновь вернулась маска болезненного отрешения. Я здесь, а она где-то там и плана по ее со мной сближению у меня нет. Я рассчитывал, совсем не на наихудший исход, наивный идиот. Всегда нужно иметь план «Б», всегда! Но куда уж мне, верно?

– Что, вижу и тебя не хило приложило. Хреново, да? Силы нет, должности и регалий лишили, красивую квартирку забрали и поселили тут в глуши. Да уж, вот же сильно по твоему «Я» проехались-то, – с особой долей удовольствия проговорил Молох.

– Да причем тут это все? – недоуменно уставился я на него.

– Ну как, причем? А как же ты без своих вечеринок, телочек, цыпочек, а? Зачахнешь совсем без внимания.

– Без Раваны я зачахну, на остальное плевать, – полушепотом ответил я и в груди от звука ее имени опять нестерпимо кольнуло.

– Я, пожалуй, у тебя поживу какое-то время, – вдруг постановил мой родственник.

– Чего это ты? – встрепенулся я.

– Уж больно нравится мне на твою страдающую физиономию любоваться. Прям, смотрел бы и смотрел, хоть вечность.

– Да пошел ты!

– Да так тебе и надо, Ас. Я уж думал тебя ничем не проймешь, а оно вон как все повернулось, – и опять громко заржал, довольный собой и всем миром, – я думал ты так до пенсии и будешь баб драть и бросать их с разбитыми сердцами, а, поглядите-ка, продинамили-то тебя самого. Да еще и как! Шикарная женщина, твоя Истинная! Мое браво и куча оваций! Только ты о ней забудь, братец. Все, поезд ушел.

– Это еще почему? – недоуменно спросил я.

– Да потому, милый мой, что такое не прощается. Она же у тебя не дурная мазохистка, чтобы повторно на одни и те же грабли наступать? Вот! Так что, все, забудь и учись жить дальше. А я, так уж и быть, тебе в этом помогу. Брат я тебе или где?

Вот так, никто в меня не верил и теперь даже я сам.

Дни сменялись днями, унылыми и бесцветными. Бесперспективными.

Молох, как и обещал, поселился у меня. Так, вдвоем, было не столь горько от вечной, неугасающей ни на минуту, душевной и сердечной боли, что выкручивала мне все суставы и дробила кости в пыль.

Я скучал! Я выл по ночам и силился не орать во все горло. А потом, суматошно воскрешал в своих мозгах образ самой дорогой мне на свете женщины. Снова и снова, опять и опять – только бы не забыть, как она выглядит, только бы не подвела меня моя чертова память и не подкинула еще один «сюрприз» в виде выборочной амнезии. Я не видел ее там, на Земле, двадцать три года…и снова ожидание, томительное и уже почти безнадежное.