Кирстен переодела кофту и распустила волосы. Она взглянула на меня, затем на Уитни, которая за моей спиной натягивала свитер.

— Готовы? — спросила Кирстен, как будто мы собрались не за стол, а в дальний поход. Я кивнула, и она стала спускаться по лестнице.

Еда к тому времени уже стояла на столе. Главное блюдо Уитни возвышалось на огромной тарелке, а рядом стояла пиала с коричневым рисом и мамин салат с заправкой, соответствующей, разумеется, требованиям Уитни. Аромат от еды исходил чудесный. Папа встал во главе стола и ждал, пока мы рассядемся.

Когда все заняли свои места, мама налила Кирстен вина, а папа, большой любитель мяса и картошки, вежливо попросил объяснить Уитни, что конкретно она приготовила.

— Темпе и овощи, обжаренные в арахисовом соусе «Хойсин», — пояснила сестра.

— Темпе? Это что еще такое?

— Это очень вкусно, пап, а больше тебе знать необязательно, — вмешалась Кирстен.

— Не хочешь — не ешь, — сказала Уитни. — Но вообще это мое лучшее блюдо.

— А ты положи ему немного! — предложила мама. — Ему понравится.

Под подозрительным взглядом папы Уитни взяла ложку и наложила ему на тарелку немного темпе, а затем добавила гарнир. Я посмотрела на всех сидящих за столом. Как же изменилась наша семья по сравнению с прошлым годом! Возможно, мы уже никогда не станем прежними, но все-таки мы собрались все вместе.

И тут за окном, на котором стояли горшки, мелькнули фары. Проезжающая мимо машина, как всегда, притормозила, и, конечно, водитель взглянул на нас. И снова я подумала, как трудно оценить людей с первого взгляда, на бегу. Хорошо ли им или плохо, правильно ли они живут или нет… Всегда было что-то еще, спрятанное в глубине.

В нашем доме существовало правило: кто не готовит, тот все убирает. Поэтому после обеда мы с Кирстен и папой собрали посуду и отправились ее мыть на кухню.

— Темпе — просто потрясающий! — сказала сестра, передавая мне сковородку в пене. — А соус — пальчики оближешь!

— Это точно! — ответила мама. Она сидела за кухонным столом и пила кофе, но все равно зевала. — А папа съел тройную порцию. Это лучшая похвала для повара! Надеюсь, Уитни заметила.

— А я никогда не готовлю, — сказала Кирстен. — Если не считать, конечно, заказы на дом.

— Почему не считать? — спросил папа. Вообще-то, он должен был нам помогать, но пока что он только вынес мусор, после чего очень долго менял пакет. — Вот у меня, например, любимый рецепт — звонок в службу доставки.

Мама скорчила недовольную гримасу. Тут на кухне появилась Уитни. После обеда она ушла к себе, а теперь вернулась: в куртке и с ключами в руке.

— Я ненадолго уеду, — сказала Уитни. — Скоро вернусь.

Кирстен оторвалась от посуды и повернулась к сестре:

— А ты куда?

— В кафе. Мы там со знакомыми встречаемся, — ответила Уитни.

— Понятно. — Кирстен кивнула и отвернулась к раковине.

— Поедешь… — Уитни запнулась. — Поедешь со мной?

— Не хочу мешать, — ответила Кирстен.

— А ты и не помешаешь, — сказала Уитни. — Если не против посидеть немного в кафе, то поехали.

И снова я почувствовала, как старательно и осторожно мои сестры сохраняли мир. Он был уже достаточно прочным, но все же пока не совсем нерушимым. Родители переглянулись.

— А ты поедешь, Аннабель? — спросила Кирстен, повернувшись ко мне. — Я куплю тебе мокко.

Я вспомнила, как в машине сестра пожимала мне руку. Возможно, Кирстен волновалось куда больше, чем могло показаться на первый взгляд.

— Конечно, поеду, — ответила я.

— Отлично! — воскликнула мама. — Хорошо вам повеселиться, а мы с папой все домоем.

— Точно? — спросила я. — Тут же больше половины…

— Ничего страшного. — Мама закатала рукава и подошла к раковине, махнув нам с Кирстен. Я взглянула на стоящую в арке Уитни. И как я только ввязалась в эту авантюру? Но делать было нечего. — Давайте идите.

— Добрый вечер! Приветствую вас на «Открытом микрофоне» в «Джамп Яве». Сегодня вести его буду я, Эстер. Если вы у нас не впервые, то знаете правила: записываемся сзади, молчим, когда кто-то выступает, и, главное, не забываем давать чаевые.

Когда мы только вошли, я подумала, что на «Открытый микрофон» мы попали случайно. Но тут нам помахали друзья Уитни, и стало ясно, что совпадения ни при чем.

— Готова? — спросила высокая и очень худая девушка по имени Джейн, когда мы познакомились и заказали кофе. На ней был красный свитер, а из кармана торчали сигареты. — А главное, волнуешься?

— Ты же знаешь, Уитни у нас всегда спокойна! — сказала Хизер. Она была примерно моей ровесницей, с короткими черными волосами, постриженными заостренными прядями, и с сережками в носу и губах.

Мы с Кирстен переглянулись.

— А чего тебе волноваться? — спросила она сестру.

Уитни сидела рядом со мной и рылась в сумочке.

— Она ж сегодня выступает! Читать будет! — сказала Джейн, хлебнув кофе.

— Пришлось, — добавила Хизер. — Мойра велела.

— Мойра? — удивилась я.

— У нас это что-то вроде задания, — пояснила Уитни. Она вытащила из сумки сложенные листы и положила их на стол. — Мойра — одна из моих врачей.

— А, ну да, — вспомнила Кирстен.

— Будешь читать то, что сама написала? — спросила я. — Отрывок из рассказа?

— Что-то вроде того, — кивнула Уитни.

— Итак, мы начинаем! И первым у нас выступает Джейкоб, — объявила Эстер. — Поприветствуем!

Все зааплодировали. К микрофону подошел высокий худощавый парень в черной вязаной шапке. Он открыл небольшую тетрадь на пружинках, откашлялся и сказал:

— Называется «Без названия». — За нами зашипела кофе-машина. — Стихотворение о моей… моей бывшей девушке.

Вначале в стихотворении фигурировали образы дневного света и мечты. Затем оно стало ритмичнее, а голос чтеца громче, а затем превратилось в отдельные слова.

— Металл, холод, обман, навсегда, — отрывисто выкрикивал парень, периодически оплевывая микрофон. Я взглянула на Уитни — она прикусила губу, затем на Кирстен — она не шевелилась.

— О чем он? — прошептала я.

— Тсс! — шикнула на меня сестра.

Джейкоб читал очень долго и закончил несколькими протяжными тяжелыми вздохами. Аплодисменты раздались не сразу. Мы немного посидели, но потом решили, что стоит похлопать.

— Ничего себе стихотвореньице! — сказала я Хизер.

— Это что! — ответила она. — Жаль, вас на прошлой неделе не было. Он десять минут про кастрацию рассказывал.

— Мерзейшее было стихотворение, — добавила Джейн. — Захватывающее, но мерзейшее.

— Следующей у нас впервые выступает Уитни! Пожалуйста, поприветствуем!

Джейн и Хизер тут же громко захлопали, и мы с Кирстен последовали их примеру. Когда Уитни подошла к микрофону, все на нее уставились, постепенно осознавая, как она прекрасна.

— Я прочту вам небольшой рассказ. — Голос зазвучал слабо, и Уитни подошла к микрофону поближе. — Небольшой рассказ, — повторила она, — о моих сестрах.

Я удивленно моргнула и повернулась к Кирстен. Хотела с ней заговорить, но сдержалась — не хотела, чтобы она снова на меня шикала.

Уитни сглотнула и испуганно взглянула на листы — они слегка подрагивали. В зале вдруг стало очень тихо. И Уитни начала читать:

— Я средняя сестра. Вторая из трех, ни старшая, ни младшая, ни самая смелая, ни самая воспитанная. Нечто посередине — наполовину пустой или полный сосуд: все зависит от вашего восприятия. За свою жизнь я редко совершала что-либо раньше или лучше сестер. Но руку ломала только я.

Тут зазвенели колокольчики на двери. Я обернулась и увидела у входа пожилую женщину с длинными кудрявыми волосами. Убедившись, что выступает Уитни, она улыбнулась и стала разматывать шарф.

— В тот день моей младшей сестре исполнилось девять, и родители устроили праздник, — продолжила Уитни. — Я в дурном настроении бродила по дому. То казалось, что я никому не нужна, то, напротив, все раздражали — обычное для меня состояние, даже в одиннадцать лет.