И это были лишь два из чуть менее десятка предложений для «обмена». «Стерегущие наложниц рабы» — несомненно евнухи, поскольку таковы уж были давние и незыблемые традиции Каганата. Предлагать оскоплённых, несомненно сломленных созданий, которые ни на что не годны — иначе не находились бы на такой «должности» — в обмен на сына — явное оскорбление, показывающее, как мало хан заинтересован в получении своего наследника живым и здоровым. То же самое и относительно оркоподобных, которые могли понадобиться детям Инферно лишь для принесения оных в жертву на алтаре, но никак не более того. Тем более предлагаемый Бахмут-аль-Баргамом «набор» как казалось Стелле. являлся чем-то вроде цирка уродцев того или иного вида. В степях тоже любили разного рода диковинки, причём чем похабнее, тем оно и лучше.
— Необходимо передать очередное письмо? Гильдия готова оказать любую услугу, — пробурчал гном, которому хотелось узнать содержимое письма. Но нарываться он не рисковал. Не та была ситуация, ох не та.
— Возможно, позже, — приняв по возможности отстранённый вид, ответила воительница. — Благодарю гильдию и лично вас, Дарин, за услуги и временно прощаюсь. Удачных сделок и отсутствия дурных вестей.
Не самые приятные новости, но вместе с тем дающие определённые возможности. Другой бы на месте Хельги приказал в назидание даже не повесить оказавшегося бесполезным пленника, а уготовить тому нечто особое… К примеру, стать одним из опытных образцов в нелёгком деле демонификации, причём процесс мог бы стать наглядным, чтоб, значит, известия о том, что бывает в подобных случаях, разнеслись в самые разные стороны. Но зная Хельги, Стелла сомневалась, что её возлюбленный пойдёт по столь простому и предсказуемому пути. Особенно учитывая склонность выжимать золото и иные ценности даже из камня, уже не раз продемонстрированную.
Немедленно, воспользовавшись заклинанием, подать тревожный сигнал, вызывая тем самым Хельги на разговор? О, это можно было сделать, но наместница решила сперва получить как можно более полную картину, а уж потом беспокоить князя. А чтобы добавить к пока неясной картине несколько новых черт, было бы разумным шагом побеседовать с ярлом Одмуссеном, тем самым потенциальным наёмником на службе князя, с коим она и так намеревалась поговорить. Чем он мог посодействовать? Своими пусть самыми приблизительными, но знаниями той самой местности, где располагались владения хана Бахмут-аль-Баграма и иных степняков Золотого Каганата. В частности, пояснить, чем могло быть вызвано прозвучавшее в письме лишь самую малость завуалированное оскорбление и показательное пренебрежение к участи собственного сына и наследника. Ведь выкуп, который намеревался получить Хельги, был вполне разумным, пусть и не самым обычным. Показываемое же степняками Каганата нежелание говорить о чём-либо с «отрыжкой Джаханнема», как они величали детей Инферно… это так, на публику, ведь продажность ханов известна всем и каждому, вопрос тут исключительно в выгоде и ни в чём больше. Это у имперской знати могла существовать реальная идейность, а эти, с ишаков, верблюдов или пальм упавшие… смешно.
Следовало хоть немного, но разузнать, поэтому стоял вопрос: «Бордель или таверна? Таверна или бордель?» Вот такой выбор имелся у Стеллы, поскольку искать предводителя северян в других местах смысла как бы и не имело. А поскольку ей, по всё ещё не до конца преодолённой скромности — касающейся исключительно дел, связанных с отношениями мужчин и женщин… а вспоминая Ламиту. и не только — не хотелось без крайней необходимости посещать средоточие разврата, то сперва Стелла решила заглянуть в таверну. Та, к слову сказать, а последние дни стала ещё более посещаемой, да и расширилась за счёт возводимых дополнительных пристроек. Слишком уж увеличилось число жителей города, да и зачастившие торговцы с охраной и слугами тоже, хм, хотели пропустить пару-тройку или пару-тройку десятков стаканчиков. Правда по причине того, что присутствие некоторых… субъектов было бы воспринято как тёмными темпларами так и демонами — особенно демонами — весьма в отрицательном ключе, подобные гости как раз и отправлялись в те самые дополнительные пристройки.
А как иначе то? Подвыпивший, а то и просто находящийся в не самом благодушном состоянии гвардеец Инферно, не говоря уж о ком-либо вроде сокрушителя, только увидев и тем паче услышав похвальбы охранника караванщика из Каганата, вполне способен счесть своей прямой обязанностью растаптывание того в лепёшку или, проявив гуманизм, просто оторвать тому язык и заставить закусить оным очередной кубок с вином. Нехорошо могло бы получиться, учитывая пусть и не стопроцентно гарантированную, но всё ж неприкосновенность торговых караванов. Исключения тут могли возникать в таких случаях как провоз запрещённого товара или явные, однозначные агрессия или оскорбления вассалов князя Хельги.
Вот, от греха подальше, и развели возможные конфликты из числа неоднозначных. Если же кто из «дорогих гостей» начнёт уже целенаправленно искать проблем на отбитую конским седлом задницу — это исключительно его проблемы. Уж точно не её, не Стеллы.
Таверна, точнее сказать, главный зал сего шумного, многолюдного, но вовсе не почтенного заведения, встретила демонессу привычной атмосферой. Несмотря на дневное время, жизнь здесь кипела. Напитки лились, песни орались, а на специально устроенных помостах — нововведение, по словам Хельги, с недавних пор устраиваемое и во множестве других городов и замков — извивались девицы разной степени раздетости. Часть из числа бордельных работниц, показывавших особенное мастерство постепенного снятия с себя вызывающих, почти прозрачных нарядов. Часть же из числа других, которые либо готовились к подобной работе, либо решившие пока ограничиться исключительно танцами, пусть и весьма провокационными.
Возможность, к слову сказать, имелась. За попытки приставать к исполнительницам откровенных танцев против их воли сперва следовало строгое внушение от местных стражей или же «вышибал», как их любил называть сам князь. Учитывая, что таковыми были то особо дюжие братья-в-ереси, то гвардейцы Инферно — а чаще сочетание тех и других — на большую часть возмутителей спокойствия действовали даже простые слова. Ну а особо наглых или просто пьяных до изумления, считающих, что им море по колено — тех вразумляли кулаки в кольчужных/латных перчатках либо покрытые природной демонической бронёй. До использования палиц и иного ударного оружия так и вовсе ни разу пока не дошло, чему можно было лишь порадоваться.
Мимоходом отметив, что не то что дурнушек, но и «серых мышек» среди осваивающих танцевальное мастерство не наблюдалось — имелись отдельные помосты для истинных мастериц и лишь делающих первые шаги на этом пути — Стелла выцепила взглядом одного из охраняющих порядок в таверне и жестом подозвала брата-в-ереси. Долго ждать не пришлось.
— Что-то случилось, леди Стелла?
— Ничего такого. Просто ищу ярла Одмуссена, а в зале не замечаю. Может наверху, в отдельных комнатах со своими пьёт или с этими вот полуодетыми развлекается?
— Здесь только несколько его людей, — покачал головой брат-в-ереси, по привычке следящий за столь серьёзными и способными доставить немало хлопот посетителями. — Но я краем уха слышал, как он говорил одному из отрядных жрецов… эгилей вроде, что собирается в бордель прогуляться… снова. Вот ведь могуч! Уже много дней тут или там, а никак не успокоится, и деньги не переведутся.
Поняв, что тут делать особенно нечего, Стелла собралась уходить, но поневоле задержалась. Вот сложно было, даже обладая уже определённым опытом общения, не дивиться на проделки бесов. Казалось, все эти пакостники, не задействованные на настоящий момент в патрулях и ином несении службы, собирались в двух местах — таверне и, конечно, борделе. Не так давно Хельги. поняв, что это вечное недоразумение способно прожрать-пропить-пролюбить все выдаваемые раз в неделю деньги дня за два, а потом маяться, стал производить определённые вычеты. Зачем и в честь чего? Да чтоб обеспечить оглоедам хотя бы нормальную еду с выпивкой тут, в таверне. Разумно рассудил, что лучше перетерпеть бесячий гвалт единоразово, нежели потом слушать их грустно-похмельные завывания большую часть времени, когда «бедствия всея Инферно» пытаются давить на жалость, выклянчивая «мало-мало блестящек», оказавшись в большой финансовой дыре.
