— Мне понравился брат Феофан, — сказал король. — Должно быть, он в самом деле чрезвычайно умен. Удар дубинки для него все равно, что укус комара.

И Карл дважды махнул перчаткой. Проклятые сакские комары донимали его даже на турнире.

Тем временем в ристалище вступил следующий боец. С этим брат Феофан справился так же быстро, как с первым. За ним последовали один за другим еще четверо, все крепкие и злые. И только с последним, вертким и быстрым горожанином из Хаммабурга, монаху пришлось повозиться так, что пот катился с толстого лица водопадом. Этот соперник сумел нанести Феофану множество не слишком сильных ударов, но никак не желал получать удары сам. И кончился поединок только после того, как монах, под смех и свист с берфруа вдоволь набегавшись по ристалищу за юрким горожанином, все-таки сумел огреть его по спине своей дубиной. Удар был не слишком сильным, но горожанин упал на руки. Согласно правилам, это было поражением.

Больше желающих сразиться с братом Феофаном, не чувствующим удары дубинкой, не нашлось.

— По дороге сюда я видел где-то рядом воз с бочонками вина. Найдите хозяина. Я покупаю весь воз вместе с парой лошадей, и преподношу его в качестве приза победителю, — сказал король герольду.

Герольд, выйдя на середину ристалища, объявил монаршую волю. Хозяин воза тут же нашелся и спустился с берфруа. Продать весь воз оптом, да еще самому королю, это ли не удача! Да после такой удачи вино пойдет нарасхват, а сам торговец с полным основанием будет величать себя поставщиком вина к королевскому столу!

Воз въехал между раздвинутыми барьерами. Возница передал вожжи герольду, и тот торжественно вручил их брату Феофану. Монах забрался на козлы и, сияя от счастья красным лицом, стеганул лошадей. Берфруа радостно зашумели.

— Что у нас дальше по программе? — спросил король.

— Сейчас предстоит небольшой перерыв, Ваше Величество, — сообщил граф Оливье. — Часа на два-три, не больше. Турнирные стражники и рабочие раздвинут берфруа и установят мишени для стрельбы из лука так, чтобы результат был виден всем и никто бы не пострадал при промахе. У нас очень много желающих показать свое воинское и охотничье искусство. Больше, чем в любом другом виде состязаний.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Нечто непонятное начало выползать из тумана. Мучительно, с потугами и при странном отсутствии звуков. Выползало, выползало, словно цыпленок с человеческими paзумом и ощущениями с мучениями выбирался из яйца смерти[10] к живительному свету.

А потом свет и в самом деле блеснул. Яркий… Вспышкой… Изнутри…

Дражко пришел в себя сразу, рывком сбросив покрывало болезненного небытия, но не решился по возвращению в мир открыть глаза так же быстро, потому что даже сквозь прикрытые веки он ощущал явно солнечный свет и боялся, что свет этот после долгого пребывания во мраке небытия ослепит его. Память вернулась к нему легко, одновременно с возвращением сознания, и он вспомнил, как готовил Дворец Сокола к обороне, когда получил предательский удар кинжалом. Рана и сейчас ныла и, как воин опытный, знающий в ранениях толк, князь-воевода и соправитель княжества бодричей предпочитал не шевелиться, понимая — каждое движение обернется болью, а она может вытеснить из тела так трудно пришедшее в него сознание. Сознанию следовало сперва установиться, войти в ритм жизни.

Он прислушался. Если рядом с ним и был кто-то, то этот кто-то вел себя настолько тихо, что Дражко не ощутил чужого присутствия. Но где же он все-таки и как обернулись события за время его беспамятства?

Герцог Гуннар перехитрил воеводу, подослав к нему убийцу. Дражко не привык думать о своей безопасности, тем более не мог позволить это себе в княжеском дворце. Да, именно герцог Гуннар вместе с боярами… Дражко вспомнил и узнал сиплый голос. Удар кинжалом нанес один из слуг, видимо, специально для этого и посланный. Он готовился напасть раньше. Именно для этого и приходили бояре. Именно для этого и захотели остаться во Дворце Сокола, якобы дожидаясь приезда посольства. На самом деле это давало возможность убийце начать охоту за жертвой. И Дражко сам виноват, оставив слуг на свободе и отправив в подвал только хозяев. Следовало подумать о том, что слуги могут оказаться и скрытыми врагами, тем более что Сфирка принес весть о дружинах, собранных боярами в своих дворах. Конечно же это не простой слуга пытался убить князя-воеводу. У простого слуги не всегда хватит умения и воли для нанесения удара. Это боярский дружинник. Первый удар был между лопаток. Шкура рыси скрыла бахтерец, защитивший сердце. А не последуй воевода совету Власко, мизерикордия пробила бы кольчугу. После первого удара убийца сразу сориентировался и нанес второй как раз в нужное место, под нужным углом, чтобы узкое лезвие через плечо вошло в грудь. Это бил опытный вой, знающий толк в доспехах и ударах. Не слуга… А Дражко так самонадеянно пологал, что своим великодушием по отношению к слугам даст возможность одуматься и тем, кто сидит в боярских дворах…

Но все же, что произошло в городе?

Герцог Гуннар захватил Дворец Сокола?

Командовать стражниками, после ранения Дражко, остался простой сотник. Глашатный Сташко не в счет, потому что он стар и откровенно слаб в воинских утехах. Сил у сотника достаточно, умения ему тоже не занимать у ростовщика под проценты, но вот хватит ли воли сопротивляться одновременно и Гуннару, отцу Рогнельды, и боярам? Не убоялся ли сотник последствий в ситуации, которую он до конца не знает?

Дражко попытался прислушаться к своим ощущениям.

Лежал он несомненно уже не на лестнице, где настиг его предатель-убийца,, а на широкой скамье, хотя и недостаточно широкой для его мощных плеч. Кольчуги и бахтереца на себе воевода не ощутил. И не мог понять, связан он или просто перебинтован.

Надо открывать глаза. Пусть он в плену, пусть связан, пусть готовят его к пыткам и издевательствам… Но незнание хуже боли. Мучительнее боли. Мысли о возможных бедах всегда страшнее самих бед.

И что случилось с Рогнельдой, которую доверил заботам воеводы Годослав? Если Гуннар взял штурмом Дворец до подхода подкрепления, которое вызвал из поместья Дражко, то он не пощадит дочь, отказавшуюся ему повиноваться…

Дражко открыл глаза. Резко, болезненным рывком. И увидел, что лежит в своей спальной светлице. Солнце, близкое уже к полуденному, косо привносит в окно яркие лучи, словно обещает безопасность и спокойствие. Рядом, устроившись поудобнее в кресле, спит, свесив голову, его мать.

— Мама… — не слыша своего голоса, прошептал Дражко. А она услышала, встрепенулась, отчего тонко звякнули

затейливые биллоновые шейные гривны, оглянулась испуганно, но тут же поняла, где находится, и повернулась к сыну.

— Живой, Дражко… — выдохнула она, словно уже не надеялась услышать его голос.

И слезы выступили на глазах пожилой женщины.

— Что произошло, мама? Где Рогнельда?

— Что произошло… Долго рассказывать. Тебя предатель ударил кинжалом. А у нас тут… Но это потом, это потом… Тебе сейчас отдыхать след. Спи лучше…

— Мама, как я могу уснуть, когда от беспокойства мучаюсь больше, чем от ран. Что с Рогнельдой?

— И нечего беспокоиться. Когда у нас такая княгиня, как Рогнельда, беспокоиться нечего…

— Что же случилось, мама, расскажи, не пытай меня. И старая княгиня, как ей ни хотелось по-своему проявить

заботу о сыне, рассказала…

* * *

Дражко звали настойчиво. Кричали. Не дозвались. Начали искать, когда герцог Гуннар уже выстроил свое воинство против Дворца Сокола. И нашли на лестнице, лежащего в луже собственной крови. Сотник растерялся.

— Как быть? Смеем ли мы противостоять боярам и герцогу Гуннару? — спросил он глашатного.

Тот понимал, что противостоять сметь надо, но воинского духа для этого не хватило. Никогда не воевавший престарелый человек. С него спрос маленький. И потому он просто пожал плечами:

вернуться

10

В понятии славян, болезнь представляет собой скорлупу яйца смерти. Человек выздоравливает, если сумеет пробиться к жизни через скорлупу. Эту же скорлупу можно разбить снаружи, помогая человеку выздороветь.