— Ты знаешь, кого покупаешь? — в голосе Пандокуло-са прозвучала чуть ли не угроза.

— Знаю. Это мой старинный знакомый с детьми, которых он воспитывал.

— Мальчики из знатной семьи, и за них можно получить хороший выкуп…

— Эти отроки из знатной, но не богатой семьи, — голос волхва звучал строго и так уверенно, что грек усомниться не мог. — Отроки меня мало волнуют. Мне нужен старик. А поскольку с него спросят и за мальчиков, я вынужден купить их тоже.

— Хорошо. Ради вашей старой дружбы я могу пойти на жертву, — ничуть не хуже самого Барабаша вздохнув, согласился грек. — Но мне нужна компенсация.

— Сколько?

— Приз короля Карла за состязания в стрельбе!

Грек даже отступил на шаг, ожидая, что его могут за эти слова ударить.

А Барабаш, напротив, шагнул вперед, готовый совершить то, чего грек справедливо опасался.

— Он что, с ума сошел?

Ставр посмотрел на стрельца долгим серьезным взглядом.

— …Или ты с ума сошел, — снимая котомку, тихо и недовольно сказал Барабаш. — Веди пленных…

Пандокулос кивнул служителю. Тот моментально бросился к клетке и вывел старика с мальчиками. Они все еще оставались в веревках.

Барабаш тем временем прикинул рог с золотом на вес, и передал его в руки работорговцу. Ставр взамен рога получил в руки конец веревки. И сразу пошел к выходу. Слуга распахнул ворота моментально. Он ни разу не видел, чтобы за трех рабов — старика и двух мальчиков, один из которых явно болен, — платили сумму пяти сотен здоровых и взрослых.

Уже за воротами волхв вытащил из ножен Барабаша узкий нож и разрезал веревку.

— Ваше высочество, — обратился он к младшему из отроков на норвежском языке. — Сегодня этот небогатый человек получил из рук короля Карла Каролинга приз за победу в состязании стрелков из лука. Он очень жаждал этой победы. Можно сказать, что всю жизнь ждал такого случая. И он отдал свой приз за вашу свободу. Это все, что у него есть кроме лука и стрел. Когда вы станете королем, не забудьте этого человека, если вам доведется встретиться. Его зовут Барабаш. Немного непривычное для вас имя, но именно поэтому его легко запомнить.

Отрок, глядя все так же высокомерно, кивнул и принялся растирать руки, на которых от веревки остались фиолетовые следы.

— Благодарю тебя, Ставр! — волнуясь и глотая слова, проговорил старик. — И от своего имени благодарю, и от имени его отца.

— Так кто эти люди? — не зная норвежского языка, Барабаш ничего не понял из разговора, кроме своего имени, да и то прозвучавшего на чужом наречии странно.

— Ты, Барабаш, выкупил из плена наследника норвежского престола Олафа Трюгвассена[15] с воспитателем и двоюродным братом. Я думаю, что норвежский король сполна возместит тебе потери.

Стрелец рот разинул от восторга.

— Теперь я устрою вас в одном доме, чтобы вы отдохнули, — снова обратился волхв к освобожденным рабам, — а сам ненадолго этот дом покину, потому что у меня накопилось очень много дел, которые следует сделать, и очень много вопросов, которые необходимо прояснить. Барабаш проводит вас к купцу Олексе, и я прошу до моего прихода не покидать этого дома.

— Нам бы хотелось найти здесь кого-то из подданных нашего короля, — сказал старик.

— Я попробую сделать это, — пообещал Ставр. — Только не ищите сами. Здесь, в Хаммабурге, находится Сигурд и много других данов. Они дорого бы заплатили, чтобы вы оказались в их руках. С такими пленниками можно ставить королю Норвегии свои жесткие условия и быть уверенным, что он не откажет. И Сигурд пойдет на все, чтобы угодить Готфриду вашим захватом. Будьте осторожны…

— Спасибо, что предупредил. Наверное, нам еще рано открывать свои имена. Мы дождемся тебя, и вместе решим, как нам быть.

Даже просто лежать без движения — и то уже трудно для любой деятельной натуры. А лежать еще и без информации, когда знаешь, как много и как скоро непременно следует сделать — вообще чрезвычайно больно и мучительно.

Но Сфирка — разведчик опытный и читать мысли, когда надо, по глазам умеет. Он отлично понял, что от него требуется, успел обстоятельно рассказать князю-воеводе о положении на северной границе, словно не от гонца слышал сведения, а сам только что оттуда прискакал. Дражко задал несколько вопросов, что-то уточняя, отдал распоряжения, но не срочные. И все спокойно, без суеты и напряжения, опасных сейчас для него.

Княгиня-мать тоже слушала внимательно, однако совсем по другой причине. Нет, ее сына никто не принуждает немедленно встать со скамьи, облачиться в доспех, и сесть на коня. А что выслушать сыну необходимо, то он и выслушивает. Принимать решение, в каком состоянии ни будь князь-воевода, только ему, и никто, в отсутствие Годослава, больше не сможет сделать это. Даже княгиня Рогнельда, которая уже совершила несравненно больше, чем могла, спасая и мужа и Дражко. Так сделала, что самой после этого всю оставшуюся жизнь маяться… Она не военачальник и не знает, когда и как следует поступать. Княгиня-мать смирилась.

О положении в Рароге Сфирка с воеводой не говорили умышленно, чтобы старую женщину не пугать и — что тоже имело значение — не разносить слухи. Что-либо женщинам сообщать, особенно по большому секрету, следует только тогда, когда необходимо по городу весть разнести. Даже если эта женщина — родная мать.

Сфирка закончил.

— Дайте что-нибудь попить, — тихо попросил князь-воевода. Говорить громче он не мог. Мизерикордия вошла глубоко, возможно даже повредила важный орган, хотя сразу это и не было заметно. Но боль из плеча жаром шла внутрь груди, и там что-то мешало, будто у оружия обломился конец и остался в теле, хотя ничего такого не было. Кинжал, извлеченный из плеча, лежал на деревянном резном подносе в той же комнате, и княгиня уже показывала его сыну.

Мать протянула разведчику многослойную берестяную кружку, хорошо и долго хранящую тепло травяного духмяного отвара, что велела круто заварить старуха травница, которая приходила, когда Дражко еще спал. Тогда же, вслед за травницей, явился и вызванный из леса отшельный волхв Горислав, детский учитель самого Ставра. Этот принес медвежью желчь, настоянную на хмельном меду и приправленную выпаркой из каких-то вонючих болотных корней. Велел поить раненого как можно чаще, как бы Дражко ни морщился. Велел даже насильно в рот вливать понемногу, если сам пить не захочет. И еще сказал, что этот настой мертвого из могылы[16] поднимает, а обезглавленного новую голову отрастить заставляет. Горислава в Рароге хорошо знали, побаивались, потому что он не только добрые вести приносил, но ему верили безоговорочно. Поверила и княгиня-мать.

Сфирка склонился над князем и стал поить воеводу маленькими глотками из берестяной кружки. Много выпить Дражко не смог. Глотать было больно.

— Теперь вот это… — протянула княгиня глиняную бутыль с узким горлышком.

Дражко с первого же глотка чуть не поперхнулся, закашлялся и застонал.

— Это что? — даже голос его от возмущения окреп.

— Мед, — ответила мать.

— Он что, с березовой смолой[17]?

— Нет, с медвежью желчью и выпаркой мухомора.

— Случаем, не это ли герцог Гуннар передал для Годослава… — зло пошутил Дражко, закрывая глаза, словно таким образом от бутыли отворачиваясь.

— Нет, это Горислав принес. Сказал, что это тебя поднимет за несколько дней.

При имени Горислава воевода смиренно подставил рот и старательно оскалился, задирая кверху усы.

— Давай.

Отпив несколько маленьких глотков, опустил усы, как рукой отстранился.

— К вечеру Горислав молодых репейников принести обещал. Он их утром набрал по росе и в утренней коровьей моче вымачивает до вечера.

Дражко застонал.

— Я и эти репейники глотать должен?

— Нет, что ты… — с невинной улыбкой успокоила его мать. — Их потом надо будет пополам разрезать и к ране прикладывать. Колючками вверх.