— Дозволь войти, княже…
— Пройди.
— Здравствуй будь всегда!
— Я стараюсь… — кисло усмехнулся князь. Годослав пребывал не в лучшем состоянии духа. Ходил
от одной полотняной стены до другой вправо и влево, вперед и назад, а расстояние-то всего три его широких шага.
Голова от одних поворотов посолонью пойдет. Он уже второй день покоя себе не находил, и потому молодому сильному телу сидеть без движения в палатке, скованному недостатком информации и невозможностью передвигаться по своему усмотрению, было невмочь. Неизвестность порой бывает тяжелее беды. Что творится дома… Как Рогнельда себя чувствует от таких напастей… Не было бы беды с ребенком, что под сердцем она носит…
Не мог Годослав не думать об этом.
— Слишком, княже, ты неосторожно себя вел сегодня. Сигурд мог узнать тебя.
— Ты прав, Ставр, как всегда. Но нет уже сил ждать. На ярость скоро изойду и начну волосы на себе рвать. Так невтерпеж хоть что-то сделать!
— Сегодня в меле ты проявил свою ярость. Добрых ударов направо-налево столько отвесил, что франкам это и завтра памятно станет. Силен харлужный меч в хорошей деснице. Но придется до утра потерпеть. Тогда уж отводи душу, а потом у тебя с королем разговор будет. Ты победителем с ним говорить должен. Карл победителей любит и всегда к ним благоволит.
— До завтра мне еще след постараться от злости не умереть. Да от беспокойства. Что-то там, дома? Есть вести?
— Есть вести. Нелегкие, как всегда. Откуда легким взяться! Сначала Власко прискакал. А за ним вдогонку взрослый гонец. Догнал мальца…
— И что?
— Даны вторую армию на нас, кажется, повели. С саксонской границы сняли. Так Власко в воде видел… Дражко с благословления Свентовита и с помощью Горислава на ноги встал и даже в седло сел. Рогнельда сама по боярским домам проехала, прямо среди боярской дружины — не убоялась! — арестовала сына Мистиши и на глазах другой дружины велела убить боярина Коста. Собрала для Дражко полк.
Годослав даже глаза вытаращил от удивления.
— Ай да княгиня! Просто не узнаю ее, смирную да тихую, издалече, словно и не она там осталась!… А как воевода? Сдюжит ли после раны поход?
Ставр пожал широкими мосластыми плечами.
— Все, что я умею, я получил от Горислава. Тебе силу передаю — это тоже от Горислава. А Горислав может побо-ле… Поболе других, не чета Троялу и всяким храмовым… Надеюсь, Дражко ему внемлет. Даст Свентовит, завтра в ночь или послезавтра к утру дома будем. Там и разберемся. А завтра поутру здесь разбираться след. Есть, с чем. У тебя, княже, ничего не пропало?
— Ты что, тоже в воду смотришь? — спросил Годослав. — Мошну с монетами под подушкой оставил. С Божьего суда воротился, мошны нет…
— Сигурд в палатку заходил. Искал что-то…
— Нечто Сигурд вор? Не поверю…
— Я сам вместе с Барабашем видел. Мошна-то приметная?
— С трезубцем вышитым. Герб княжеского стола.
— Вот и оно! Это ему и надо было. Выходит, теперь Сигурд узнал тебя… — обеспокоенный волхв задумчиво потер подбородок.
— Это его беда… Теперь уже поздно! Завтра джауст, и никуда ему от меня не уйти. Я уже сегодня сделал ему вызов.
— До завтра дожить след. Я переставлю посты к твоей палатке. Далимил! — позвал волхв.
Далимил стоял за пологом и сделал только шаг, чтобы оказаться рядом. Ставр дал указания: кого в темноте, пока Ставр тут, необходимо привести и где посадить, чтобы всю ночь палатка князя была под доглядом. Плеточник побежал выполнять.
— Еще, княже, дело есть доброе. Тоже для завтрашнего дня.
— Вещай.
— Твой стрелец Барабаш, что на турнире полный рог с золотом получил, деньги все успел потратить. Сразу…
— Что ж в этом доброго?
— И я ему в этом помог…
— Ну, не тяни душу.
— Эсты-викинги захватили малолетнего Олафа из дома Трюгвассенов, наследника норвежского престола, и продали его в рабство вместе с двоюродным братом Рагнаром и воспитателем. А мы с Барабашем выкупили их. Грек-работорговец совсем обнаглел, когда Барабаша признал. Весь приз потребовал…
— Ай да Барабаш. Не пожалел?
— Не пожалел.
— Молодчина. И что ты думаешь с ними делать?
— В Хаммабург прибыл Райнульд Трюгвассен. Ищет сына и племянника.
— Старый боевой конь!
— Старый боевой конь выглядит и в самом деле стариком. Совсем его сломала пропажа единственного сына. И найти уже отчаялся, но тут след появился. Завтра Райнульд захочет встретиться с Карлом, чтобы просить его о помощи.
— А если не захочет? Если сам будет искать?
— Я сделал так, что захочет, — спокойно пояснил волхв. — И Райнульд будет, скорее всего, присутствовать на турнире. Тебе, княже, предстоит сначала всех победить, в том числе и Сигурда. Это обязательно, чтобы с честью, а не как проситель, подойти к королю. И только с честью можно сделать второе доброе дело. В присутствии Карла передать Трюг-вассену мальчиков.
— Это дело в самом деле доброе! Представляю, как вытянется физиономия у Трафальбрасса, если он сможет наблюдать за этим. Хотя, я постараюсь, чтобы он не смог… Да… А что на это Барабаш скажет? Это же он их из рабства выкупил?
— Барабаш хочет доставить тебе, княже, удовольствие, и пользу княжеству.
— Скажи ему, что я не забуду такой услуги. И деньги ему верну, и в благодарности не оставлю. На что он сам приз потратить хотел?
— Дом мечтал в лесу купить и отроков стрельбе учить…
— Скажи, я дарю ему свой лесной домик…
— Это дворец…
— Вот его и дарю… Вместе со всем окружающим лесом… А сам, даст Свентовит, буду к нему в гости приезжать. На охоту…
— Он будет очень тебе благодарен, княже… Короткий, как у самого Ставра, стук в щит показал, что Далимил уже вернулся.
— Что-то быстро ты… — понял волхв, что подобная поспешность неслучайна.
— Из города гонец прискакал. От Олексы. Старший мальчик, больной, из тех, что ты там оставил, умирает…
Ставр переглянулся с Годославом.
— Я — туда. Для Райнульда это было бы непоправимым горем. Сын единственный… Может, сумею хоть что-нибудь сделать. Был бы здесь Горислав… До доброго утра, княже… Утро будет для тебя добрым, я чувствую это. И помни, что только Карл сможет помочь тебе и княжеству. Только Карл… Но Карл станет помогать не бедному просителю, а сильному князю, которого он сможет полюбить, как когда-то любил своего племянника. Далимил, найди моего коня.
И Ставр стремительно вышел:
Коня ему привел Власко, не желавший спать. И своего коня, взнузданного, тоже привел. Измученный мальчик старался заглянуть учителю в глаза.
— Я с тобой поеду…
— Ты ж усталый.
— Я поеду… — голос упрямый и настойчивый.
— Зачем тебе это… На больных смотреть удовольствия мало.
— Мне надо. Я знаю. Я его видел…
Уже среди ночи Ставр постучал в калитку городских ворот Хаммабурга. Сонный стражник никак не хотел открывать и согласился лишь тогда, когда волхв погремел в кулаке несколькими серебряными монетками. Серебро имеет тонкий, но звучный голос, который легко проникает сквозь щели любых, самых тяжелых ворот, не говоря уже о калитке.
— Тревожат людей почем зря… — проворчал стражник, принимая плату. — Не спится им…
Потревожили, очевидно, только его. Обычно спокойные улицы даже днем полусонного города и в эти ночные часы были все еще полны народа. Прямо посреди многих стояли повозки и телеги, где спали люди, кто-то бродил с места на место, не совсем соображая после дневного праздника, что ищет и куда бредет. Городская стража в дни турнира даже не выставляла поперек улиц традиционные рогатки, мешающие проходу и проезду, нарушая заведенный порядок. Но все же дневного столпотворения в ночные часы не было, и Ставр с Власко быстро доехали до ворот дома купца Олексы, хотя из-за городской тесноты и не могли гнать побыстрее. Их ждали, приняли лошадей и сразу провели к больному мальчику.
Тот лежал в светлице на втором этаже, весь горящий в жару, разбросав несколько теплых одеял, которыми его пытались накрыть, и хватая тонкими пальцами грудь и ребра так, что на коже во множестве были видны синяки. По иссохшему маленькому лицу катились крупные капли пота. Глаза, страдающие, ничего не видели, но словно пытались спросить кого-то, стоящего над всеми, за что дано измученному телу такое испытание. Глазами мальчик уже расстался с солнечным светом, хотя еще и не посмотрел во тьму. Ставр приложил ладонь сначала к голове больного, потом к его груди. Слушал долго. Переглянулся с Власко, посмотрел на наставника норвежских мальчиков, который стоял тут же, за их спинами, на Олексу, печально мигающего сонными глазами.
