Этот трехфазный процесс, состоящий во внесении пациентом своих нежеланных частей внутрь аналитика, их «метаболизации» аналитиком и, наконец, их реинтернализации пациентом, рассматривался кляйнианцами, а позднее также все большим количеством не-кляйнианских авторов (Malin and Grotstein, 1966; Ogden, 1979,1982; Tansey and Burke, 1989) как основное целительное событие в психоаналитическом лечении. Хотя большинство авторов сохранили понятие проективной идентификации лишь для стадии индуцирования, некоторые из них, в особенности Огден (1982), стали включать в нее также стадии основного процесса и реинтернализации.
Хотя способы сторонников проективной идентификации понимать проекцию и идентификацию уже критически исследовались выше, все же следует обсудить использование проективной идентификации в качестве термина, описывающего взаимодействия. Проекция, идентификация и родственные термины относятся по определению к психическим процессам, посредством которых способ переживания себя и объекта индивидом может быть изменен в соответствии с различными защитными адаптивными целями. Однако в отличие от смыслов, приписываемых проектив– ; ной идентификации, психические процессы, используемые для эмпирических и катектических переносов в субъективном репрезентативном мире индивида, не могут использоваться для соответствующей модификации мира переживаний другого человека. Проекция имеет место в переходе одного набора мысленных представлений в другой, а не от одного человека к другому, как это, по-видимому, часто подразумевается текущей психоаналитической манерой говорить. Если объект ощущает в себе или приобретает характерные черты, которые соответствуют проективным изменениям его представления в эмпирическом мире проектанта, такие переживания объекта не являются делом проекций или родственных психических операций первого из них двоих. Передача собственных объектно-ориентированных потребностей и желаний другому, пространственно отдельному человеку с собственным частным миром – намного более сложная задача, чем простая фабрикация желаемых изменений в субъективном Собственном Я и объектных представлениях индивида. Вместо этого попытки передачи таких посланий и психических содержаний от одного человека к другому, включая попытки воздействия и манипуляции другим человеком, для принятия специфической роли или функции в желаемых взаимодействиях, требуют использования различных сознательных и бессознательных, вербальных и невербальных коммуникативных знаков и ключей. В существующих взаимоотношениях они будут восприниматься другим человеком, и он будет на них реагировать своим субъективным объектно-реагирующим и объектно-поисковым откликом, как это было описано в предыдущих разделах. Как интегрированные, так и комплиментарные, эмпатические и рациональные отклики индивида на постигаемые сообщения другого человека могут затем быть равносильны вполне точному пониманию послания последнего, включая относительное разделение его переживания.
Однако эти реакции и их интеграция являются и остаются субъективными продуктами принимающего как отклики на восприятия, несущие с собой послания от другого переживающего ума. Даже когда аналитик обнаруживает в себе связанные с пациентом фантазии и чувства, природу и силу которых он не может понять, и даже когда он чувствует, что пациент энергично и принудительным образом навязывает ему определенную роль или функцию, все такие фантазии, чувства и побудительные мотивы принять роль или функцию являются творениями его психики, реагирующей на особенно могущественные объектно-ориентированные послания от пациента. Безотносительно к тому, сколь точно и непредубежденно воспринимаются и понимаются послания пациента посредством собственных потенциальных возможностей переноса аналитика, эти восприятия и это понимание являются восприятиями и пониманием аналитика, а не пациента. Экзистенциальная отделенность друг от друга индивидуальных психических миров переживания не может быть преодолена посредством каких-либо известных путей «прямой» передачи психических содержаний от одного эмпирического мира другому. Человеческое состояние фундаментального одиночества не позволяет идентификацию переживаний между индивидами, даже если иногда сбываются иллюзии и приближения к такому переживанию.
Представляется, что хотя кляйнианский взгляд на контрперенос как на прямое творение пациента посредством проективной идентификации и смешивает внутренний и взаимодействующий уровни переживания и игнорирует частную и обособленную природу миров переживания людей, он близко подходит к тому способу переживания, который преобладает в эмпирической орбите ребенка до установления им константности Собственного Я и объекта. Что касается смысла и использования понятия проективной идентификации, по-видимому, часто предполается, что объект может напрямую контролироваться и подвергаться воздействию посредством эмпирических изменений в психическом представлении о нем субъекта. Такая вера характерна для способа восприятия мира маленьким ребенком как находящегося в полном его владении и под его магическим контролем. Лишь с достижением константности Собственного Я и объекта эмпирический мир ребенка постепенно перестанет быть миром, существующим для него, и будет становиться миром как частным, так и разделяемым. Начиная с этого времени и далее способ восприятия внешних объектов более не может магически контролироваться посредством простой интроек-тивной и проективной модификации их репрезентаций. Вместо этого приходится активно искать и находить объект, ставший независимым индивидом, в его или ее частном мире, точно так же, как собственное существование в этом мире объектов приходится продолжать посредством активного предложения себя в качестве объекта для него или нее. Для обеспечения существования Собственного Я и объекта в субъективных мирах друг друга будут использоваться все обычные каналы и способы коммуникации, и затронутые стороны будут реагировать на них тотальным личным реагированием.
Нормально развитый трехлетний ребенок знает, что простая манипуляция репрезентативным миром не вызовет желанных изменений в объекте как отдельном индивиде, хотя информативный образ объекта может теперь свободно фантазироваться ребенком, но до-эдипальные дети и пациенты с более тяжелыми, чем невротические, нарушениями не разделяют такого способа восприятия. Вместо этого их вера в магическое воздействие и прямой перенос психических содержаний между людьми отражает описание психических феноменов, предположительно вовлеченных в проективную идентификацию. Дело выглядит так, как если бы в использовании этой концепции субъективная реальность, которая еще не дает возможности переживания индивидуальной отделенности между мирами переживания людей, была бы сделана объяснением и моделью для эмпирических взаимодействий между Собственным Я и объектом в целом, включая уровни переживания, где экспериментально известно существование такой отделенности.
Некоторые авторы, такие, как Огден (1979, 1982), придерживаются точки зрения, что проективная идентификация является одновременно и бессознательной проективной «фантазией» и процессом взаимодействий, посредством которого человек воспринимает себя и объект в соответствии с этой фантазией. Однако это не делает сколько-нибудь более ясным, каким образом психические содержания одного человека передаются воспринимающей психике другого человека. При таком способе использования понятия проективной идентификации создается впечатление, что некоторые самостные и объектные представления субъекта становятся психическими выбросами и как таковые переносятся из одной переживающей психики в другую, которая получает их и обеспечивает для них «контейнер». Этот сверхупрощенный взгляд на психические трансакции между людьми, когда «части» психики бросаются туда-сюда, а также «контейнируются» подобно твердым веществам, может привлекать своей конкретностью, но он имеет мало общего с эмпирической и концептуальной правдоподобностью приемлемой теории человеческой коммуникации в целом и психоаналитических взаимодействий в частности.
