— До свидания, — с чувством сказал заместитель главного редактора.

В дверях мистер Уилберфлосс еще помедлил с видом изгнанника, покидающего родимый край, глубоко вздохнул и зарысил вон.

Билли Виндзор закинул ноги на стол и, злобно хмурясь, принялся вычитывать гранки «Минуток в детской» Луэллы Гранвилл Уотермен.

Билли Виндзор начал жизнь за двадцать пять лет до описываемых событий на ранчо своего отца в Вайоминге. Оттуда он перешел в редакцию местной газеты того типа, которые в «Светской хронике» помещают заметки вроде: «Ирокез Джим Уильямс вчера опять заявился в город с компанией таких же отъявленных субчиков. Пользуемся случаем еще раз сообщить Джиму, что он врун и подлая вонючка», и редакторы которых трудятся с револьвером на письменном столе и еще одним в заднем кармане брюк. Отстажировавшись там, Билли стал репортером ежедневной газеты в кентуккийском городке, где скука бытия скрашивалась вендеттами и другими веселыми выдумками южан. Но все это время его неумолимо притягивал магнит Нью-Йорка. И вот после четырех лет в кентуккийской газете он отбыл в город своей мечты без мочки правого уха, но зато с длинным шрамом поперек лежи о плеча и без особого успеха занялся вольной журналисткой. Он был закален и готов ко всему, что могло подвернуться под руку, но в подобных делах почти все решает удача. Молодой журналист не может сделать себе имя, если ему не улыбнется удача. А Билли не везло. Он поставлял заметки о пожарах и мелких уличных происшествиях в разные газеты, где их сокращали до двух-трех строк.

Билли был на мели, и тут ему подвернулся пост заместителя главного редактора «Уютных минуток». Эту работу он презирал всем сердцем, и жалованье было микроскопическим. Зато постоянным, а в данное время Билли чувствовал, что постоянное жалованье — отличная штука. И все-таки он по-прежнему мечтал прорваться в одну из ведущих нью-йоркских газет, где жизнь бьет ключом и человек может показать, чего он стоит.

Беда была только в том, что «Уютные минутки» съедали все его время. Нынешние его достижения вряд ли могли привлечь внимание газетных зубров, а ни для чего другого у него не было досуга.

Все это, возможно, объясняет, почему он выглядел запертым в клетке орлом.

И вот, пока он мрачно созерцал излияния Луэллы Гран-вилл Уотермен, в кабинет вступил Мопся Малоней, редакционный рассыльный, сжимая в руках вырывающуюся кошку.

— Эй! — сказал Мопся.

Был он отроком с небрежными манерами и веснушчатым маскоподобным лицом. Кошки он как будто не замечал. Ее существование вроде бы оставалось ему неизвестным.

— Ну? — спросил Билли, отрываясь от излияний. — А что это ты приволок?

Высокородный Малоней посмотрел на кошку, словно впервые ее увидел.

— Кошка, — ответил он. — Я ее на улице подобрал.

— Не мучь животное. Отпусти ее.

Высокородный Малоней послушно разжал руки, и кошка гимнастическим прыжком взлетела на верх книжного шкафа.

— Я ее не мучил, — сообщил он без малейших эмоций. — Два парня ее на улице собакой травили. Я подхожу и говорю: «А ну! Чего вяжетесь к бедному бессловесному животному?» А один говорит: «А ну! Кем это ты себя воображаешь?» А я говорю: «А тем, кто даст тебе по кумполу, если будешь вязаться к бедному бессловесному животному». Ну, тут он хочет дать мне раза, ну а я даю ему раза, и даю раза второму, а потом еще съездил им обоим, взял кошку и принес сюда, — может, вы за ней присмотрите.

Окончив эту гомеровскую эпопею, высокородный Малоней устремил в потолок ничего не выражающий взгляд и умолк.

Билли Виндзор, подобно большинству обитателей бескрайних прерий, сочетал крепкую мускулатуру с нежнейшим сердцем. Он всегда при малейшем предлоге был готов встать на защиту обиженных и угнетенных. Его альянс с Мопсей Малонеем возник, когда он вырвал этого отрока из лап дюжего негра, который — возможно, из самых лучших побуждений — пытался его прикончить. Билли не стал разбирать, кто прав, а кто не прав, и просто ринулся на выручку редакционного рассыльного. Мопся, хотя и воздержался от словесной оценки случившегося, с тех пор разными способами давал понять, что не остался неблагодарным.

— Молодец, Мопся! — вскричал заместитель главного редактора. — Просто молодчага! Вот возьми. (Он извлек из кармана долларовую бумажку.) Сходи купи молока для бедняжки. Она, наверное, умирает с голоду. Сдачу оставь себе.

— Будет сделано, — изъявил согласие высокородный Малоней и неторопливо вышел, а Билли Виндзор, взобравшись на стул, начал ворковать и прищелкивать пальцами в попытке заложить основы entente cordiale [Сердечное согласие (фр.) — так назывался тройственный союз, заключенный Францией, Англией и Россией в 1907 году. ] со спасенной кошкой.

К тому времени, когда Мопся вернулся с пятицентовой бутылкой молока, кошка уже покинула книжный шкаф и умывала мордочку, сидя на столе. Молоко за неимением блюдечка было налито в крышку табачной жестянки, и, прервав свое занятие, кошка начала подкрепляться.

Дело есть дело, и Билли вернулся к Луэлле Гранвилл Уотермен, а Мопся, не обременный никакими поручениями, сосредоточился на кошке.

— Эй! — сказал он.

— Ну, что еще?

— Да кошка.

— Что — кошка?

— А на ней клевый ошейничек.

Билли и сам успел заметить на шее четвероногого животного узкий кожаный ошейник, но не придал ему никакого значения.

— Ну и что? — спросил он.

— Так я знаю, чья это кошка. На них на всех такие ошейнички. Она кошка Бэта Джервиса, не иначе. Он их много держит, точно говорю, и все вот в таких ошейничках.

— Какой еще Бэт Джервис? Главарь уличной шайки?

— Ага. Он мне родственник, — с гордостью сообщил высокородный Малоней.

— Да ну! — отозвался Билли. — Приятное украшение семьи. Так, по-твоему, это его кошка?

— Ага. Их у него двадцать три, и все в ошейничках.

— Ты поддерживаешь дипломатические отношения с этим джентльменом?

—А?

— Ты знаком с Бэтом Джервисом?

— Ага. Он мой родственник.

— Ну так скажи ему, что его кошка у меня, и, если она ему нужна, пусть зайдет ко мне. Ты знаешь, где я живу?

— Ага.

— Подумать только, Мопся, что ты в родстве с Бэтом Джервисом! Что же ты раньше молчал? Подумываешь вступить в шайку?

— Не-а. Чего я там не видел? Я в ковбои пойду.

— И правильно сделаешь. Так скажи ему, когда его увидишь. А теперь, дружочек, вали отсюда, не то я никогда не закончу.

— Ага, — ответил высокородный Малоней и прошествовал к двери.

— И вот что, Мопся…

— А?

— Раздобудь-ка корзинку покрепче. Чтоб мне было в чем кошку нести.

— Ага,

— Не подобает, товарищ Джексон, — сказал Псмит, прихлебывая кофе, — поносить духовную столицу великой и дружественной нации, но дух откровенности понуждает меня признать, что Нью-Йорк в некоторых отношениях на редкость паршивый городишко.

— Но почему? — спросил Майк.

— Чрезмерно чинный, товарищ Джексон. Бесспорно, в первую очередь я прибыл сюда, дабы подставить вам плечо в случае, если какие-нибудь негодяи попытаются так или иначе вас допекать. Но должен признаться, во мне жила надежда заодно испытать захватывающие приключения. Я столько наслышался об этом городе! По слухам, убежденному искателю приключений эта новейшая Византия предлагает самый широкий их выбор. Я уповал, что несколько недель здесь восстановят мою нервную энергию, слегка истощенную безмятежной негой прошлого семестра. Я надеялся, что поездка сюда будет тонизирующим средством, а не снотворным. Я предвкушал, как с моим возвращением клич пронесется по Кембриджу: «Псмит посетил Нью-Йорк. Он роет землю копытами, ибо вкушал медвяную росу и райским молоком упился. Он рвет постромки. Ра! Ра! Ра!» И что мы видим?

Псмит умолк и закурил сигарету.

— Что же мы видим? — вопросил он снова.