Произошло это примерно за месяц до описываемых событий. За этот месяц страсти поостыли, и мир уже готовился воссесть на трон, когда произошел описанный Мопсей инцидент, злосчастное недоразумение между Франтом Доусоном и Пауком Рейли в дансинге мистера Магинниса «Ирландский трилистник» — том самом, на защиту которого был призван Бэт Джервис в дни, когда банда Грум-стрит еще не явила миру свой лик.

«Ирландский трилистник», опекаемый великим Бэтом, естественно, был запретной территорией, и мистер Доусон заглянул туда без всякого намерения нарушить вечернюю гармонию. Он явился туда как частное лицо и миролюбец.

Пока он покуривал, попивал и созерцал окружающее веселье, за соседний столик сел мистер Роберт («Черномазый») Костон, видный сын Три-Пойнтс.

Их банды соблюдали временное перемирие, и оба светила обменялись почти дружеским кивком, а после некоторого молчания и парой слов. Мистер Костон, подразумевая итальянца, который в грациозном пируэте пронесся мимо, сказал, что макаронник здорово откалывает. Мистер Доусон согласно хмыкнул — что да, то да. Казалось, вся Природа улыбается.

Увы! В следующую же минуту небо заволокли черные тучи и грянула буря. Ибо мистер Доусон в своей роли критического наблюдателя несколько необдуманно высказал мнение, что у одной из танцующих дам не ноги, а поленья, и оба левые.

Мистер Костон не сразу разглядел, о какой даме идет речь.

— Вон та девка в розовой юбке, — сказал мистер Доусон и для верности указал изжеванной сигаретой. Вот тут от улыбки Природы не осталось и следа. Ибо дама в розовой юбке уже восьмой день была предметом почтительной преданности мистера Костона.

Дальше события развивались стремительно.

Мистер Костон встал и осведомился у мистера Доусона, кем он, мистер Доусон, себя воображает.

Мистер Доусон погасил сигарету и, сунув ее за ухо, ответил, что он человек, способный оторвать башку мистера Костона.

— Ха! — сказал мистер Костон.

— Ага, — сказал мистер Доусон.

Мистер Костон назвал мистера Доусона кривомордой, косоглазой чушкой.

Мистер Доусон назвал мистера Костона чернятиной.

И пошло.

Втайне мистер Костон очень переживал, что кожа у него такая смуглая. Называть мистера Костона в лицо его прозвищем дозволялось лишь избранным друзьям, и чести этой удостаивались только Паук Рейли, Джек Репетто и еще двое-трое из его банды. Остальные называли его Черномазым или, для краткости, Черным только у него за спиной. Ибо мистер Костон имел высокую боевую репутацию, которую он поддерживал, набрасываясь на противника и кусая его. Свой излюбленный прием он применял с самозабвенностью истинного художника. Когда он кусал, то кусал. А не покусывал.

Если бы друг назвал мистера Костона «Черный», он поставил бы себя в рискованное положение. А чужак, да к тому же видный деятель банды-соперницы, назвавший его «чернятиной», не просто напрашивался на неприятности. Он молил о них.

Великие люди редко тратят время зря. Мистер Костон, наклонившись к мистеру Доусону, тут же укусил его за щеку. Мистер Доусон взвился со стула. В возбуждении он не только не вытащил свой шпалер, а попросту забыл про него и, схватив кружку, в которой плескался последний глоток пива, энергично опустил ее на голову мистера Костона, но та, будучи из крепкого дуба, только ответила гулким звуком и осталась целой.

Пока лавры разделились почти поровну, быть может, с легким преимуществом в пользу мистера Костона. И тут последовал инцидент, который перетянул чашу весов и сделал войну между бандами неизбежной… В дальнем углу, окруженный восхищенными друзьями, сидел Паук Рейли, самодержец Три-Пойнтс. Он заметил какое-то легкое замешательство у противоположной стены, но не обратил на него внимания, пока танец вдруг не кончился и середина зала не опустела. Тут-то он и узрел мистеров Доусона и Костона, примеривающихся друг к другу перед вторым раундом. Приходится предположить, что мистер Рейли действовал безотчетно, ибо его поступок грубо нарушал правила этикета нью-йоркских банд. На улице такое поведение было бы законным и даже похвальным, но в дансинге, принадлежавшем нейтральной державе, оно было непростительным.

А повел он себя вот как: выхватил свой шпалер и подбил ничего не подозревающего мистера Доусона в ту секунду, когда этот изысканный щеголь приготовился еще поработать пивной кружкой. Вождь тейблхиллцев шлепнулся на пол со сквозным пулевым ранением ноги, а Паук Рейли вместе с мистером Костоном и прочими трипойнтцами поспешил за дверь навстречу безопасности, страшась гнева Бэта Джерви-са: всем было известно, что последний не потерпит подобных эпизодов в дансинге, находящемся под его высоким покровительством.

Тем временем мистеру Доусону оказали необходимую помощь и помогли добраться до дома. Доброхоты сообщили ему, чьей мишенью он стал, и к утру лагерь тейблхиллцев превратился в бурлящий котел. Произошли три перестрелки (без потерь), а когда занялась заря, обе банды уже находились в состоянии войны, куда более ожесточенной, чем все прежние. Речь ведь шла не о безвестных ничтожествах. Вождь напал на вождя, была пролита августейшая кровь.

— Товарищ Виндзор, — сказал Псмит, едва высокородный Малоней договорил последнее слово, — мы должны взять на заметку это маленькое происшествие. Мнится мне, что рано или поздно нам удастся обратить его себе на пользу. И в любом случае мне жаль Франта Доусона. Хотя мы не знакомы, я испытываю к нему инстинктивное уважение. Человеку, подобному ему, пуля, пронзившая брючину, доставит несравненно больше страданий, чем плебею, которому на-чхать на то, как выглядит его костюм.

Тщательные справки, которые высокородный Малоней навел инкогнито среди обитателей улицы Приятной, позволили установить, что квартирная плата там собирается не еженедельно, а раз в месяц — обстоятельство, означавшее опасную задержку в ходе кампании. Плата, объявил Мопся, взимается в последний день текущего месяца.

— Я там потерся, — сказал он, — поразнюхал и все вызнал. В этот день, когда время за ужин садиться, приходит один типчик, и жильцы вытрясают карманы, а не то — их сразу вон.

— Настоящий вышибала наш неизвестный друг, — заметил Псмит.

— Это мне один парень сказал — он знает парня, который живет там, — объяснил высокородный Малоней. — Этому парню туго приходится, и еще как, — продолжал он. — Ну, второму, который живет там. Он макарошка и…

— Он что, товарищ Малоней?

— Макарошка. Даго. Вы что — не петрите? Ну, итальяшка. Ага. Ну, так ему еще как туго, потому что его папаша приехал из Италии в подземке работать.

— А почему ему от этого туго? — спросил Билли Виндзор недоуменно.

— Вот именно, — согласился Псмит. — Ваши рассказы, товарищ Малоней, на мой взгляд, несколько страдают композиционными огрехами. Вы начинаете с конца, а затем возвращаетесь к той части повествования, которая вас увлекает, и зигзагами добираетесь до начала. Почему тот факт, что панаша этого отрока приехал из Италии работать в подземке, вы считаете несчастьем?

— Ну, потому что его уволили, а он съездил десятника по кумполу, и судья дал ему тридцать дней.

— А что потом, товарищ Малоней? Тайна начинает проясняться. Вы просто Шерлок Холмс. Когда вы все объясните с начала и до конца — или с конца и до начала, как вы предпочитаете, — дело выглядит очень простым.

— Ну, так этому парню совсем туго, потому где ж он башли зашибет?

— Что зашибет, товарищ Малоней?

— Башли. Зеленые. Ну, доллары. Он же совсем один, парень этот, и, когда сборщик заявится, дать-то ему будет нечего. Ну, и сразу вон,

Эта горестная повесть не могла не тронуть Билли Виндзора.

— Кто-то должен что-то сделать! Просто позор, если ребенка выгонят на улицу!

— Мы об этом позаботимся, товарищ Виндзор. «Уютные минутки» закроют брешь собой. Мы соединим приятное с полезным: уплатим за отрока и одновременно прищучим