— Фараоны! — прозвучал одинокий голос. — Смываемся! В следующий миг дробный топот в темноте возвестил, что банда смывается.

Псмит поднялся на ноги и скорбно отряхнул свой костюм. Впервые он осознал весь ужас войны. Со шляпой он расстался навеки, брюки после близкого знакомства с тротуаром уже никогда не станут прежними.

Спасители приближались галопом. Возможно, нью-йоркский полицейский лишен величавого достоинства своего лондонского коллеги, но поспешать он умеет.

— Что происходит?

— Больше ничего, — донесся из мрака сердитый голос Билли Виндзора. — Они смылись.

Кружок света теперь, словно по взаимному уговору, стал местом встречи. Там с револьвером в одной руке и дубинкой в другой встали трое полицейских в серых мундирах — бдительные глаза, квадратные подбородки. Псмит, без шляпы, весь в пыли, присоединился к ним. В заключение подошли Билли Виндзор и Кид. У последнего кровоточило левое ухо, которое пуля лишила мочки.

— Что тут был за шум? — с легким интересом спросил один из полицейских.

— Вы случайно не знаете некоего любителя бокса по имени Репетто? — осведомился Псмит.

— Джек Репетто? А как же!

— Он из Три-Пойнте, — добавил второй осведомленный полицейский, словно называя фешенебельный клуб.

— Когда вы в следующий раз повстречаете его, — продолжал Псмит, — я был бы весьма вам обязан, если бы вы своею властью понудили его купить мне новую шляпу. Новая пара брюк тоже пришлась бы кстати, но на брюках я не настаиваю. Шляпа, однако, обязательна. В моей зияет шестидюймовая дыра.

— Так они в вас стреляли? — спросил третий полицейский снисходительным тоном, словно говоря: «Уж эти мне шалунишки, всегда что-нибудь придумают?»

— Стреляли в нас! — окрысился уязвленный в лучших чувствах Кид. — А что тут, по-вашему, было? Аэроплан мне пол-уха откромсал? Или тут бутылки с шипучкой открывали? А эти ребята ноги в руки взяли, потому что к марафонскому забегу готовятся?

— Товарищ Бренди, — вмешался Псмит, — попал в самую точку. Он…

— Так ты что — Кид Брейди? — спросил один из полицейских. Впервые силы закона и порядка несколько вышли из апатии.

— То-то мне показалось, что я тебя где-то видел! — сказал другой. — Торнадо Ала ты, говорят, хорошо уложил, Кид.

— Все, кроме безмозглых идиотов, знали, что так и будет! — горячо заявил третий. — Он дюжину Торнадо уложит т один вечер с закрытыми глазами.

— Быть ему новым чемпионом, — признал первый.

— Если он Джимми Гарвина побьет, — возразил второй.

— Джимми Гарвин! — воскликнул третий. — Да он двадцать Джимми Гарвинов побьет со связанными ногами. Говорит вам…

— Мне горько, — вздохнул Псмит, — прерывать это пиршество умов, но моя погубленная шляпа представляет для меня некоторый интерес, хотя вам, вероятно, это и кажется ничтожным пустяком. Я понимаю, вы сочтете нас чрезмерно обидчивыми, раз мы так близко к сердцу принимаем, что нас чуть не изрешетили пулями, тем не менее…

— Ну, так что было-то? — осведомился блюститель порядка. Такие придирки к пустякам, когда обсуждался будущий мировой чемпион в легком весе, были более чем неуместны, но чем скорее заняться этим делом, тем скорей с ним будет покончено.

Объяснения взял на себя Билли Виндзор.

— Нас подстерегли Три-Пойнтс, — сказал он. — Вел их Джек Репетто, а кто были остальные, не знаю. Кид выдал Джеку по подбородку, и мы его расспрашивали, но тут вернулись остальные и начали палить. Тогда мы быстро залегли, и подошли вы, и они смылись.

— Это, — одобрительно кивнул Псмит, — весьма точное prйcis [Краткое изложение (фр.).] минувшего вечера. Нам бы хотелось, чтобы вы были гак добры и набросили лассо на товарища Репетто, и пусть он купит мне новую шляпу.

— Ладно, мы заберем Джека, — снисходительно сказал первый полицейский.

— Только поделикатнее, — попросил Псмит. — Не причиняя душевной боли.

Второй полицейский высказал мнение, что Джек что-то слишком уж разошелся. Третий полицейский поддержал это мнение. Джек, сказал он, последнее время просто напрашивается, чтобы его поставили на место. Он дал понять своей аудитории, что Джек сильно ошибается, решив, что в великом городе Нью-Йорке его и унять некому.

— Совсем распоясался, — согласилось трио с брезгливым негодованием, словно мистера Репетто поймали, когда он залез без спроса в банку с вареньем. Ай-ай-ай, Джек, казалось, пеняли они.

— Гнев Закона, — сказал Псмит, — ужасен. Так мы оставляем дело в ваших руках. А пока будем очень благодарны, если вы укажете нам дорогу к ближайшей станции подземки. В данный момент я больше всего нуждаюсь в зареве огней Великого Белого Пути.

Так завершилась первая битва кампании — казалось бы, победой «Уютных минуток», но Билли Виндзор покачал головой.

— Нам же это ничего не дало, — сказал он.

— Победа, — заметил Псмит, — не была бескровной. Моя шляпа, кусочек уха товарища Брейди — это немалые потери. Но ведь, с другой стороны, верх остался за нами? Мы же укрепили свои позиции? Удаление со сцены товарища Репетто само по себе уже что-то. Нет человека, которого я с меньшей радостью повстречал бы на пустынной дороге, чем товарищ Репетто. В орудовании колбаской с песком он избранник Природы. Вероятно, страсть эта не сразу им овладела. Предположительно, он начал почти случайно, оглушив кого-нибудь в своем тесном семейном кругу, любимую нянюшку, например, или младшего братца. Но, раз начав, он уже не мог остановиться. Потребность эта владеет им, как тяга к алкоголю. Теперь он глушит своей надежной колбаской не потому, что хочет, а потому, что ничего не может с собой поделать. Есть что-то неизъяснимо утешительное в мысли, что товарищ Репетто будет блистать своим отсутствием.

— — Почему вы так решили?

— Мне мнилось, что благодетельный Закон упрячет его в уютную камеру хотя бы на недолгий срок.

— И не надейтесь, — сказал Билли. — Он докажет свое алиби.

Из глаза Псмита выпал монокль. Он вернул его на место и в изумлении уставился на Билли.

— Алиби? Когда трое зорких мужчин изловили его с поличным?

— Тридцать подручных покажут под присягой, что он в тот момент находился в пяти милях оттуда.

— И судья поверит? — сказал Псмит.

— Ага, — произнес Билли с отвращением. — Ни один судья пальцем члена шайки не тронет, разве уж его к стенке припрут. Политики не хотят, чтобы банды упрятывали за решетку, особенно когда на носу выборы в городской совет. Вы что-нибудь слышали про Монаха Истмена?

— Как будто нет, товарищ Виндзор. Или имя это изгладилось из моей памяти. Так кем был этот святой подвижник?

— Он был первым боссом ист-сайдской банды, до того как ее возглавил Малыш Твист.

—Ну и?…

— Его арестовывали десятки раз, но он всегда выходил сухим из воды. Знаете, что он однажды сказал, когда его схватили и после того, как он проломил голову кому-то в Нью-Джерси?

— Боюсь, мне это неизвестно, товарищ Виндзор. Так поведайте все без утайки.

— Он сказал: «Это меня-то арестовывать? Вы бы полегче на поворотах. Я в этом городе чего-то стою. Да половину политических шишек Нью-Йорка я на их место подсадил!» Вот что он сказал.

— Его салонная болтовня, — сказал Псмит, — видимо, чарует остроумием и отточенностью выражений. И что произошло но потом? Был ли он возвращен друзьям и родным?

— Конечно. А вы как думали? Ну, Джек Репетто не Монах Истмен, но он свой у Паука, а Паук свой у людей за кулисами. Джека отпустят.

— Мнится мне, товарищ Виндзор, — задумчиво заметил Псмит, — что мое пребывание в этом городе разорит меня на шляпах.

Пророчество Билли сбылось полностью. Полицейские сдержали слово. В урочный час они забрали импульсивного мистера Репетто, и он предстал перед судьей. И тогда последовала прекрасная сцена братской любви и испытанной дружбы. Один задругам, смущенно ухмыляясь, но показания давая с непоколебимой твердостью и истовостью, одиннадцать жирно напомаженных юношей с рыскающими глазками занимали место свидетеля и показывали под присягой, что в указанное время милый старина Джек веселился в их компании самым безобидным и законопослушным образом далеко-далеко от улицы, где произошло это прискорбное происшествие. Судья освободил арестованного, и арестованный, столкнувшись на улице с Билли и Псмитом, торжествующе усмехнулся по их адресу.