Тауранги чуть замедлил спуск, а когда до врагов осталось с десяток шагов, остановился. Ненавидяще глядя сверху на хладнокровно поджидающих его воинов, он принялся корчить рожи и выкрикивать:

— Трусливые ящерицы! О-хо-хо! Сейчас я отрежу вам уши! О-хо-хо!

Однако с соблюдением воинского ритуала следовало поторопиться: вот-вот могли появиться другие ваикато. Выпалив обязательный набор оскорблений, Тауранги взмахнул палицей и бросился на врагов.

Кряжистый воин гулко выдохнул и остался на месте, второй ваикато резко отпрянул в сторону. Но остролицый, споткнувшись о камень, неожиданно упал на бок, его полутораметровая палица выпала из рук и откатилась на несколько шагов. Он вскочил на ноги и бросился за нею. Тем временем между богатырски сложенным воином и Тауранги завязался бой.

Несмотря на свой рост и вес, ваикато был достаточно ловок. Когда Тауранги с разбегу попытался достать его палицей, он сумел не только увернуться, но и нанести ответный удар, который, впрочем, тоже пришелся мимо. Приплясывая на расстоянии двух шагов, они вращали над головами смертоносное оружие, бросались друг другу навстречу, отскакивали, но для решающего удара дело не доходило: каменные дубинки со свистом рассекали воздух.

Краем глаза Тауранги заметил, что оступившийся воин подобрал свою палицу и заходит сзади. Положение стало критическим: еще немного — и бой будет окончен. И Тауранги решился: напружинился и метнулся вперед головою, целя в живот. Если бы ваикато не промахнулся, молнией мелькнувшая мере раскроила бы юноше череп. Но палица, содрав с плеча лоскут кожи, скользнула вдоль тела, а сам воин со стоном грохнулся на камни.

Добить его времени не хватило: остролицый был рядом. Сражаться с ним врукопашную было безнадежно: против его длинной, как копье, палицы Тауранги был, по существу, безоружен. Поняв это, Тауранги незаметно сбросил с запястья ремешок из собачьей кожи и, когда ваикато размахнулся, швырнул мере в злорадно ухмыляющегося врага. Тяжелый снаряд врезался в подбородок. Путь был свободен.

Успев схватить с земли ружье, Тауранги огляделся и запрыгал по склону к тропе, по которой ушли его друзья.

… Некоторое время Генри слышал лишь гулкий стук сердца.

— Сверни влево, Тириапуре, влево! Разведчики уже прошли! — опять прокричал у них над головами зычный голос.

Раздался шорох удаляющихся шагов, и все стихло. Генри тихонько выглянул. Вполоборота к пещере стояли два маори в коротких плащах и с пучками зеленых перьев в волосах. Опустив приклады на землю, они смотрели на тропу, по которой тянулась нескончаемая вереница воинов. Скуластое, грубоватое лицо одного из них было Генри знакомым. Он наморщил лоб и вспомнил: Тириапуре, тот самый, что конвоировал его в деревне ваикато. Сейчас к спиралям его татуировки прибавились желтые и алые разводы боевой раскраски, отчего выражение лица стало страшным, как у идолов на столбах.

«Нет уж, лучше нам больше не встречаться», — подумал Генри, с облегчением убедившись, что ваикато не обращают ни малейшего внимания на пещеру.

Маленькая ладонь тронула его плечо. Генри опустился грудью на землю, подсунул кулак под подбородок и задумался.

— Хенаре, что там? — услышал он жалобный шепот девушки. — Они схватили Тауранги, да? Они несут на копье его голову, Хенаре?

— Нет, Парирау, нет, — торопливо отозвался Генри. — Тауранги убежал. Ваикато идут печальные. Скоро их встретит войско Те Нгаро, вот увидишь.

Ему показалось, что фыркнула рассерженная кошка. Это Парирау выразила свое презрение к врагам.

— Трусливые ящерицы, — забормотала она. — Их печенкой мы накормим наших псов, дети будут катать в пыли их головы. Они будут прислуживать нашим рабам…

В темноте Генри не мог рассмотреть выражение ее лица, но мысленно представил себе округлившиеся черные глаза, сердито раздуваемые ноздри и забавно оттопыренные от возмущения пухлые губы. Ему вдруг стало и смешно, и грустно оттого, что эти жестокие слова произносила совсем юная и по натуре своей добрая и ласковая девушка.

«Но ведь она выросла среди людей, для которых война, убийства, насилие — естественный образ жизни, — подумал он. — Другого она не знает. И не узнает никогда, если ей не помочь. Если б я был среди них…»

И снова он увидел себя маорийским вождем в окружении подданных, благоговейно внимающих его словам. Парирау стояла рядом с ним…

Парирау тихонько всхлипнула.

— Что с тобой?

Она не ответила. Затаила дыхание, потом снова всхлипнула, и так горестно, что Генри, не выдержав, ласково, как ребенка, погладил ее по голове.

— Все будет хорошо, Парирау…

Нащупав руку Генри, девушка потерлась о нее мокрой щекой.

— Хенаре, — жалобно сказала она. — Я плачу о Тауранги. Все время думаю о нем. Ваикато убили его. Ох, Тауранги мой!.. Самый храбрый и самый быстрый… Хенаре, я не могу больше оставаться здесь. Я должна знать, что с ним. Не бойся, Хенаре, ваикато ушли…

Ему было мучительно стыдно. Не оттого, что девушка заподозрила его в трусости.

Думая о себе и Парирау, он ни разу не вспомнил о друге, оставшемся среди врагов…

— Ворота войны открыты, и теперь не до мирной жизни, — с пафосом пропищал тучный старик, и сотни сильных мужчин, отбросив копалки и сети, с нетерпеливой радостью схватились за ружья, копья и палицы. Древняя пословица в устах Хеухеу-о-Мати возвещала начало сезона войны.

Вождь племени ваикато враждовал с соседями всю свою долгую жизнь. На счету его воинов было немало и громких побед и жестоких поражений, бывали и упорные битвы, кончавшиеся ничем, когда обе стороны, обескровив друг друга, с убитыми и ранеными на плечах расходились по своим деревням. Так было, например, в позапрошлом году после неудачного похода старого вождя на земли своего исконного врага Те Нгаро. Войску Хеухеу-о-Мати не удалось застать соседа врасплох, и нгати успели скрыться за неприступными стенами маорийской крепости. Несмотря на огромное преимущество в количестве ружей, войско ваикато проторчало без толку два дня перед крепостными рвами и, потеряв около двух десятков воинов убитыми, вынуждено было убраться восвояси под язвительные насмешки осажденных.

На этот раз Хеухеу-о-Мати рассчитывал на верный успех. Во-первых, в нарушении маорийских традиций, он предпринял свой поход раньше окончания посадки кумары и потому был уверен, что нападения в деревне Те Нгаро никто не ждет. А во-вторых, вернувшиеся ночью разведчики донесли, что сам Те Нгаро третий день гостит где-то в соседнем племени и что мужчины нгати продолжают благодушно ковырять копалками общинные огороды.

Итак, враг к войне не был готов, и мысль об этом не могла не тешить сердце мстительного старика. Сделав ставку на внезапность атаки, он не слишком заботился о предосторожностях — быстрота марша была важнее всего. И когда авангардный отряд обнаружил на перевале какого-то бесстрашного, очень меткого паренька, старый вождь приказал десятку воинов окружить скалу, а двум хокофиту, то есть двум отрядам по сто сорок человек, двигаться вперед с прежней скоростью, чтобы ворваться в деревню нгати до наступления сумерек.

Так вот и получилось, что Тауранги, успешно отстреливаясь со скалы от наседавших ваикато, очень скоро оказался в тылу передовых отрядов войска Хеухеу-о-Мати. Враги теперь были не только сзади, но и впереди, и единственным шансом спастись было бегство через нагроможденные обвалом кучи базальта. Увидев, что юноша карабкается по каменной россыпи, ваикато открыли беспорядочную пальбу. Но то ли стрелки чересчур горячились, то ли виной была предусмотрительность Тауранги, сбивавшего их с прицела неожиданными остановками и прыжками, но ни одна пуля ваикато не достигла цели. Не прошло и четверти часа, как юноша уже был вне досягаемости ружейного выстрела, а чуть позже и вовсе скрылся из глаз, нырнув в папоротниковую поросль, уже успевшую подняться после обвала.