Я решила, что это, пожалуй, будет слишком для него, если он утром проснется на полу в центре ритуального круга, поэтому растрясла его, помогла подняться, и, тяжело опираясь на меня, Дэй доковылял до своей спальни и рухнул на кровать. Я заботливо укрыла его одеялом и вернулась в гостиную. Спать мне и самой хотелось неимоверно, но… стоило для начала навести здесь порядок.

Поэтому я принесла с кухни мокрую тряпку и принялась стирать угольные линии схемы. Двигаться было трудно — низ живота ныл, между ног все саднило. Тем не менее, я себя заставила. Унесла в спальню коврик — хотела сначала счистить с него кровь, но на пестром фоне не нашла никаких следов. Потом постелила на место большой ковер.

Дальше предстояла самая мерзкая работенка — не только собрать все свечи, но и вычистить подсвечники, чтобы и следа воска с зельем в них не осталось. Огарки я убрала в свою сумку, туда же отправилась вымытая чаша.

И только после всего этого я позволила себе вымыться самой и улечься в постель.

…Проснулась я от тяжелого взгляда, сверлившего мне затылок. Повернулась, открыла глаза — Дэй. Он стоял в дверях спальни и молча смотрел на меня. И я поняла — помнит. Я не очень-то и рассчитывала, что он забудет о ночных событиях, но все же питала некоторую надежду. Зря.

— Это было? — глухо спросил Дэйниш.

— Если ты о сегодняшней ночи, то — да. Правда, я не знаю, что именно ты запомнил.

— Зачем, Лари?

— Ты знаешь.

— Ты использовала меня. Ты могла сказать честно. Попросить.

— И ты бы согласился? На использование запретного ритуала, да? — угрюмое молчание в ответ. — Вот видишь!

— Ты повела себя так, будто я не был тебе другом все эти годы.

— Ты тоже в последнее время вел себя так, будто и не друг мне. Я пришла к тебе с бедой — ты отказался верить. Тебе удобнее было считать, что мне все показалось.

— А разве не так?

— Не так. На меня было уже два нападения. Я боялась.

— Ты использовала меня, — повторил Дэйниш, — ты не понимаешь… Когда-то… давно, я еще учился… я был влюблен. Она тоже использовала меня. С тех пор я предпочитаю подружек на одну ночь.

— Ну считай тогда, что сегодня у тебя была как раз такая подружка.

— Я бы предпочел соображать, что происходит.

— Если бы ты соображал, ничего бы не произошло, увы. Я бы тоже, знаешь ли, предпочла, чтобы ты оставался самим собой, добрым парнем Дэем, который наверняка нежно относится к девушкам, с которыми спит, а не ошалевшим от дурмана мужиком с примесью чужой крови.

— Я ненавижу тебя за это. Когда-то давно ты рассказывала мне про саа-тши. Я воспринял это как детскую фантазию. Теперь верю — ты змея. Самая настоящая змея. Ненавижу!

— Ты можешь мне отомстить, — пожала я плечами, — вон там сумка, а в ней — схемы ритуалов, свечи с дурманом. Ты можешь заявить на меня в департамент магической безопасности и сделать так, чтобы меня тут же лишили магии, которую я обрела.

— Я не хочу тебя ничего лишать. Я хочу лишиться твоего общества. Ты сейчас покинешь мой дом и никогда больше в нем не появишься.

Что ж, я этого ждала. Чего еще можно ждать, когда втемную используешь тех, кого считаешь друзьями?

Я молча поднялась с кровати, зашла в ванную, чтобы привести себя в порядок и одеться, затем подхватила свою сумку. Все это — под пристальным, тяжелым взглядом Дэя, который так и застыл на пороге «моей» спальни.

…Остановилась, вспомнив кое-что… снова сбросила сумку на пол, порылась в ней и извлекла шкатулку со стрелкой — ту самую.

— Вот, — протянула ее Дэю, — просто чтобы ты понял, чего я боялась. Я не жду, что простишь, но надеюсь, что постараешься понять и меня.

С этими словами я вновь подхватила сумку и вышла за дверь.

Всю обратную дорогу я кулем висела на спине лошади и не свалилась только чудом… или доброй Миркиной волей. И спешивалась не слишком изящно — спозла, поскуливая, вниз и осталась сидеть на земле, благо никого, кто мог бы видеть минуты моей слабости, поблизости не оказалось.

Я знала, отчего мне так паршиво. Дело было не в физических последствиях событий минувшей ночи — подумаешь, делов-то!.. И не мои моральные терзания по поводу того, как я обошлась с Дэйнишем, были причиной. Просто я добилась, чего хотела — взломала замок своей клетки. И если кто-то думает, что я мгновенно стала сильным магом, то заблуждается. Я стала развалиной, которая не в состоянии справиться с изменившейся интенсивностью собственных энергетических потоков. Казалось, внутри гулял сквозняк, стылой волной проходился по сердцу, ледяной лапой прихватывал живот, выстужал спину, заставляя съеживаться и искать тепла.

Ну и игла тоже не покинула меня без последствий — повреждения, пусть и микроскопические, после нее остались. Надо было залечить — я и ночью пыталась, прежде чем уплыть в сон, только никак не могла сосредоточиться, поймать потоки. А прямо сейчас было нельзя — сначала дела, потом… потом все остальное.

Я со стоном поднялась и отправилась в лабораторию. Первым делом в моем списке значилась уборка. Поковырялась в своей сумке, выгребла огарки свечей «с начинкой», кинула их в уничтожитель алхимических отходов. Хорошая штука, замечательно подходит для того, кто хочет спрятать концы в воду. Следом отправилась драгоценная чаша из древесины вийрехо. Туда же после недолгого раздумья я забросила вчерашнюю рваную рубаху. Отдельно сожгла листы со схемами запретного ритуала. Второй раз в новой жизни мне приходилось заметать следы преступления, и впервые — ради себя самой…

Нет, я не питала никаких иллюзий по поводу того, что эта чистка в случае чего поможет мне избежать наказания — тут достаточно было бы показаний Дэйниша и поверхностного ментального сканирования, чтобы доказать мою вину. Но я была уверена, что Дэйниш не пойдет на меня доносить. На самом деле я избавлялась даже не от улик, свидетельствовавших о моем правонарушении, а от предметов, которые обличали меня перед собственной совестью, напоминая… нет, не о запретных ритуалах, а о попранном доверии, о безвозвратно утраченной дружбе. Поэтому из лаборатории я отправилась в храм.

Если честно, я точно не знала зачем. Каяться? Для этого достаточно бесед с собственной совестью, не надо никуда идти. Но я пошла. К Оурнару. Стоять перед статуей сил не было, ноги подгибались. Поэтому я просто уселась на пол, подсунув под попу свою опустевшую сумку.

— Стыдно признаться, бог, но я оказалась совершенно не готова платить, хоть ты меня и предупреждал. Все время, пока планировала, догадывалась, чего мне это будет стоить, но предпочитала не думать об этом. И все-таки, знаешь, я жалею о разлуке, но не о свободе. И должна быть, наверно, тебе благодарна. Мне только требуется время, чтобы смириться с ценой.

Я замолчала, но осталась сидеть на месте. Новая волна сквозняка прошлась изнутри, заглянув в каждый уголок моего существа. Я закрыла глаза и попыталась погрузиться в медитацию. Получалось плохо, все время чувствовалась, что здесь, в храме, я не одна. На меня смотрят. Разозлилась — можно подумать, это должно сейчас иметь значение! Потом заставила себя отпустить злость, расслабилась — и все-таки нашла нужное состояние. И попыталась нырнуть в транс, но что-то не пускало меня. Очнулась, прогнала горькую мысль, что самоисцеление не дается мне из-за того, что виновата, что это тоже часть цены. Нельзя. Нельзя позволить себе погрузиться в самобичевание, увязнуть в чувстве вины, надо как-то приходить в себя и жить дальше. Я сделала огромный шаг — нет, не шаг, а гигантский прыжок — на пути к цели. Это ценно. Я далека от мысли, что цель оправдывает средства, но когда на кону стоят жизнь, свобода и разум, ценность человеческих отношений меркнет в сравнении. Когда-нибудь, возможно, я буду думать иначе. Даже почти наверняка. Но сейчас у меня есть я. Только я — и на этом надо сосредоточиться.

Из храма ноги понесли меня в питомник. Я вовсе туда не собиралась — хотелось пойти в свою комнату, лечь, свернуться клубочком, отогреться и уплыть в спасительный сон. Но у ног, видимо, было на этот счет собственное мнение.