В эту минуту Калли нужно было принять решение, оставаться ли верным Гроунвельту до конца, или строить свое собственное будущее. Он ответил, опираясь только на инстинкт:

— Я дам вам знать. Не только ради ваших интересов и моих, но и ради господина Гроунвельта.

Сантадио улыбнулся.

— Гроунвельт превосходный человек. Все, что мы можем для него сделать, я бы хотел, чтобы мы сделали. Это без вопросов. Но ни для кого из нас не было бы здорово, если отель начнет скатываться вниз.

— Правильно, — согласился Калли. — Я дам вам знать.

Когда Гроунвельт вышел из больницы, он выглядел совершенно выздоровевшим, и Калли доложил о делах непосредственно ему. Но Калли видел, что прежней силы, требуемой для управления отелем и казино, у него уже нет, и он доложил об этом Джонни Сантадио.

Прилетел Сантадио, и они провели с Гроунвельтом обсуждение, и Сантадио спросил Гроунвельта, не думал ли он о продаже своего права на проценты от отеля и о том, чтобы оставить руководящую должность.

Гроунвельт, выглядевший теперь гораздо болезненнее, тихо сидел в своем кресле-и смотрел на Калли и Сантадио.

— Я понимаю вашу озабоченность, — сказал он Сантадио. — Но думаю, со временем я смогу выполнять эту работу. Позвольте сказать вам следующее. Если еще через шесть месяцев дела не пойдут лучше, я сделаю как вы предлагаете, ну и, конечно, вы получаете возможность купить мои проценты. Устраивает это вас, Джонни?

— Конечно, — сказал Сантадио. — Вы знаете, что я верю вам больше, чем любому другому. Если вы говорите, что вам нужно шесть месяцев, я вам верю, и если вы говорите, что уходите, если через шесть месяцев дела не нормализуются, я вам верю. Оставляю все в ваших руках.

На этом встреча и закончилась. Но вечером, когда Калли отвозил Сантадио в аэропорт, тот сказал:

— Внимательно следи за всем. Информируй меня как идут дела. Если с ним действительно будет паршиво, мы не можем ждать.

Именно тогда Калли пришлось притормозить в своем предательстве, ибо в следующие шесть месяцев Гроунвельт действительно улучшил положение дел. Но в докладах, которые Калли делал Сантадио, это никак не отразилось. Окончательной рекомендацией Сантадио было то, что Гроунвельта следует отстранить.

Всего лишь месяц спустя племянника Сантадио, босса игорного зала в одном из отелей на Стрипе федеральное гранд-жюри обвинило в сокрытии доходов и мошенничестве, и Джонни Сантадио прилетел в Вегас, чтобы посоветоваться с Гроунвельтом. Встречался он с ним под предлогом оказания помощи племяннику, но начал совершенно с другого конца. Он сказал Гроунвельту:

— У вас осталось еще три месяца. Вы пришли к какому-нибудь решению относительно продажи мне ваших процентов?

Гроунвельт бросил взгляд на Калли. Калли заметил, что лицо его было чуть грустным, чуть усталым. И тогда Гроунвельт повернулся к Сантадио и сказал:

— Что вы сами думаете?

— Я озабочен вашим здоровьем и делами отеля. Я и в самом деле полагаю, что, может быть, заниматься бизнесом — теперь уже слишком большая нагрузка для вас.

Гроунвельт вздохнул.

— Возможно, вы правы. Дайте мне подумать. На следующей неделе я иду к своему врачу, и его заключение, вероятно, сделает для меня вещи довольно сложными, хочу я этого или нет. Но что с вашим племянником? Чем мы можем помочь ему?

Впервые за все время, что Калли был знаком с ним, он видел Сантадио разгневанным.

— Так глупо, а главное, неоправданно… Мне наплевать, что его посадят за решетку, но если его осудят, это еще одно черное пятно на моем имени. Все будут думать, что я за этим стою, или имею к этому отношение. Я приехал сюда, чтобы помочь, но вообще-то у меня нет никаких реальных идей.

Гроунвельт выразил сочувствие:

— Не так уж все безнадежно. У Калли есть подход к федеральному судье, который будет вести дело. Как там с этим, Калли? Судья Брианка ведь по-прежнему у тебя в кармане?

Калли подумал. Что ему с этого отломится. Работенка предстояла непростая. Судья может попасть в щекотливое, даже опасное положение, но, если потребуется, Калли придется нажать на него. Игра стоит свеч. Если ему удастся помочь Сантадио, то Сантадио наверняка позволит Калли занять место Гроунвельта после его ухода. Это бы здорово упрочило его позиции. И тогда он станет править Занаду.

Калли очень внимательно посмотрел на Сантадио. Когда он заговорил, голос его звучал искренне и твердо:

— Это будет непросто. И будет стоить денег, но если вам, господин Сантадио, это действительно очень важно, могу вам обещать, что племяннику вашему удастся избежать тюрьмы.

— Вы хотите сказать, что он будет оправдан?

— Нет, этого я обещать не могу, — ответил Калли. — Возможно, дело не зайдет так далеко. Но обещаю вам, что, если его осудят, то он получит лишь приговор с отсрочкой, и очень вероятно, что судья сможет контролировать жюри и повлиять на них с тем, чтобы вашего племянника освободили.

— Было бы очень здорово, — сказал Сантадио и тепло пожал Калли руку. — Сделайте это для меня — и можете просить что угодно.

И тут между ними вдруг откуда-то появился Гроунвельт, добавив к их рукопожатию свою руку, словно благословляя.

— Вот и отлично, — одобрил он. — Итак, мы решили все проблемы. Давайте-ка теперь пойдем куда-нибудь и отпразднуем это.

Через неделю Гроунвельт вызвал Калли к себе.

— Я получил заключение от врача, — сказал он. — Он советует мне отойти от дел. Но прежде, чем уйти, мне хочется попытать счастья кое в чем. Я попросил, чтобы в банке на мой текущий счет перевели миллион долларов, и я бы хотел походить по городу и испытать судьбу за несколькими столами. И мне бы хотелось, чтобы ты составил мне компанию — пока не спущу все подчистую, либо не удвою свой миллион.

Калли показалось, что он ослышался:

— Вы что, хотите пойти против закона процентов?

— Хочу сделать еще одну попытку, — ответил Гроунвельт. — В молодости я здорово играл. Если кто-то и способен перехитрить проценты, так это я. Если я не смогу этого сделать, то не сможет никто. Мы отлично проведем время, ты не пожалеешь. На это я выделяю миллион.

Калли был поражен. За все годы, что он знал Гроунвельта, никогда и ничто не могло поколебать веры Гроунвельта в процентный закон. В истории отеля Занаду был однажды период, когда три месяца подряд игра в кости приносила убытки каждый божий день. Игроки богатели на глазах. Калли знал почти наверняка, что дело здесь нечисто. И уволил весь персонал, обслуживающий столы для игры в кости. Гроунвельт отдал кости со всех столов на исследования в лабораторию. Ничего не помогло. И Калли, и менеджер казино были уверены, что кто-то придумал хитрое устройство, чтобы управлять движением костей. Других объяснений не было. Лишь Гроунвельт держался своего мнения.

— Ну, что вы трепыхаетесь? — говорил он. — Проценты возьмут свое.

И в самом деле, через три месяца игра вернулась в нормальное русло также резко, как и вышла из него. Более трех месяцев подряд столы для игры в кости стали ежедневно приносить прибыль. И к концу года счет снова стал по нулям. Они с Калли отметили тогда это событие, и Гроунвельт, держа стакан в руке, сказал:

— Можно потерять веру во все, в религию и Бога, в женщин и любовь, в добро и зло, в войну и мир. Во все, что угодно. Но закон процентов будет стоять, как скала.

И в течение всей следующей недели, что Гроунвельт предавался игре, Калли не упускал этого из вида. Он еще не встречал людей, которые бы играли лучше, чем Гроунвельт. В крэпс он выиграл столько ставок, что это срезало всю прибыль казино за день. Казалось, Гроунвельт смотрит в магический кристалл и видит все повадки удачи, поднимая ставки до предела при выигрышных бросках. В баккаре какой-то нюх подсказывал ему, когда ставить на карту Банкомета, а когда — на карту Игрока. Играя в блэкджек, он снижал ставку до пяти долларов — и к дилеру приходила хорошая карта, задирал ставку до предела — и у дилера был перебор…

К исходу среды Гроунвельт выиграл пятьсот тысяч долларов. К концу недели выигрыш составил шестьсот тысяч. Он продолжал играть. Калли все время был рядом. Они вместе ужинали, а потом играли, но только до полуночи. По словам Гроунвельта, чтобы играть, нужно находиться в хорошей форме. Следует хорошо высыпаться, не переедать, и ложиться в постель с женщиной не чаще, чем раз в три или четыре дня.