Картус вынул из пирамиды очередной череп и поднял к свету, восторгаясь мастерством, благодаря которому камни, освещенные под определенным углом, как будто сияли сами собой изнутри. Он мог назвать точную стоимость и место добычи каждого камня — вплоть до прииска. Черепа тоже были прекрасны: молочно-перламутровая кость, прозрачная и тонкая. Раса демонов, ставшая жертвой охоты, оказалась на грани исчезновения, и замены черепам практически не было.

Он послал череп через сетку. Аатиа искусно отбила, вынудив его метнуться навстречу (его шаги эхом отдавались от холодного мраморного пола) и — щелк! — сделать обратный пас.

Она почти успела. Почти, но не совсем: череп миновал ракетку, устремился к каменному полу и далее, в каком-то дюйме от тверди, остановился, чуть покачиваясь, как будто погруженный в жидкость или магнитное поле.

Конечно, дело было в магии, которая обошлась Картусу дороже всего прочего. Он мог себе это позволить.

— Очко, сударыня, — изрек он с низким поклоном.

Аатиа, его партнерша во всем, кроме любви, промолчала. Ее глаза сверкнули подобно льдинкам — или самоцветам, которые и составляли единственный предмет ее обожания. Картус и Аатиа, торговцы драгоценностями, были странной парой.

За спиной у Картуса кто-то отчетливо кашлянул. Тот обернулся и увидел раба в белой тунике, державшего пергаментный свиток.

— В чем дело? — спросил Картус и тыльной стороной кисти вытер со лба пот.

— Послание, господин. Человек, его передавший, утверждал, что это срочно.

— От кого оно? — хрюкнул Картус.

— Я не распечатывал. Мне сказали, что оно для вас и госпожи Аатиа, и больше ни для кого.

Картус уставился на пергаментный свиток, но брать его не спешил. Он был крупным мужчиной с мясистым озабоченным лицом и редеющей песочной шевелюрой. Его конкуренты — таких было много, ибо Понти с годами стал центром оптовой торговли драгоценностями, — усвоили, что данное выражение лица не имело ничего общего с тайными чувствами его обладателя. Во многих случаях урок стоил им денег.

— Картус, возьми письмо, — велела Аатиа, а когда он не послушал, обошла сетку и выхватила у раба свиток. — Оставь нас.

Раб был бос и ступал по холодному мрамору бесшумно.

Аатиа взломала печать стилетом, извлеченным из рукава, и развернула свиток. Она пробежала глазами написанное, затем прочла еще раз, медленнее. И присвистнула.

— Взгляни…

Картус взял свиток и прочел.

— Я… представления не имею, что с этим делать, — признался он голосом тонким и раздраженным. Рассеянно потер ракеткой маленький крестовидный шрам на правой щеке. Медальон, который висел на шее и обозначал его принадлежность к Высокому совету Понтийской гильдии ювелиров, на миг пристал к потной коже и сразу отлип. — Что думаешь, цветик?

— Я тебе не «цветик».

— Разумеется нет, сударыня.

— Уже лучше, Картус. Мы таки сделаем из тебя приличного гражданина Итак, начнем с того, что имя явно вымышленное. Глю Кролл — да неужели? В Понти людей с таким именем больше, чем у тебя алмазов на складах. Адрес — конечно же, контора, арендованная в Подгорье. На восковой печати нет отпечатка кольца. Похоже, он из кожи вон лез, чтобы сохранить анонимность.

— Да, вижу. Но о каком деловом предложении он пишет? И если в деле, по его словам, участвует Правящий Анклав, то почему такая секретность?

Она пожала плечами.

— Правящий Анклав никогда не гнушался секретностью. А речь, судя по намекам, может идти о больших деньгах.

Картус помолчал. Он нагнулся к черепам, прислонил к пирамиде ракетку, а рядом положил свиток. Взял череп побольше и начал поглаживать короткими толстыми пальцами.

— Видишь ли, — заговорил он, будто обращаясь к черепу, — это может быть шансом обскакать подлецов из Высокого совета гильдии. Этих аристократов-недоумков с гнилой кровью.

— Речь раба, — отозвалась Аатиа. — Если бы не мое имя, не видать бы тебе членства в совете.

— Замолчи! — Его лицо выражало смутную тревогу, однако это не значило ничего. — Я могу им показать, где раки зимуют. И покажу. Вот увидишь.

Он подбросил череп на руке, как бы прикидывая вес — наслаждаясь им и подсчитывая стоимость кости, самоцветов и филигранного серебра Затем с удивительным для своего сложения проворством повернулся и что было сил метнул череп в колонну, высившуюся далеко за пределами игрового поля. Тот, казалось, навечно завис в воздухе, а потом с болезненной неспешностью врезался в столб и разлетелся на тысячу кусков. Звон, с которым они посыпались — почти музыкальный, — был прекрасен.

— Пойду переоденусь и встречусь с этим Глю Кроллом, — проворчал Картус.

Он удалился, прихватив свиток. Аатиа проводила его взглядом и хлопнула в ладоши, призывая раба для уборки.

Подобные сотам пещеры в скалах на северном берегу Рассветного залива, которые спускаются в самый залив, под мост, зовутся Подгорьем. В дверях Картус скинул одежды, вручил их своему рабу и сошел по узким каменным ступеням. Он невольно содрогнулся всем телом, когда ступил в воду (аристократы предпочитали температуру чуть ниже градуса крови, но после жаркого дня все равно было зябко), и поплыл по коридору к аванложе. Стены мерцали отраженным светом. В воде дрейфовали еще четверо мужчин и две женщины. Они возлежали на больших деревянных плотах, элегантно выполненных в форме рыб и водоплавающих птиц. Картус подплыл к пустовавшему плоту — дельфину — и взгромоздился на него. На Картусе, как и на прочих, не было ничего, кроме медальона Высокого совета гильдии ювелиров. Все члены Высокого совета были в сборе — кроме одного.

— А где президент? — спросил Картус, не обращаясь ни к кому конкретно.

Костлявая женщина с безупречной белой кожей указала на одно из внутренних помещений. Она зевнула и потянулась, вся изогнувшись волной, так что в конце соскользнула с плота — огромного лебедя. Картус завидовал ей и ненавидел ее: сей пируэт был из числа двенадцати так называемых благородных нырков. Он знал, что никогда так не сможет, хотя тренировался много лет.

— Ведьма оранжерейная, — пробормотал он чуть слышно.

Тем не менее присутствие остальных членов совета было фактом отрадным. Хотя у Картуса свербила мысль, не знает ли кто-то из них больше его самого.

Позади раздался плеск, и он обернулся. Уоммет, президент совета, вцепился в его плот. Они поклонились друг другу, после чего Уоммет (карлик-горбун, чей пра- и еще много раз прапрадед разбогател, когда нашел для короля Эммидуса разорившие Понти самоцветы и тем заложил основу для господства Правящего Анклава, пребывавшего у власти две тысячи лет) изрек:

— Ваша очередь с ним говорить, мессир Картус. По коридору налево. Первая комната.

С плотов на Картуса бесстрастно взирали остальные члены совета. Они были высшей знатью Понти, а потому скрывали зависть и раздражение, вызванные тем, что Картус пройдет вперед них. Хотя удавалось им это скверно. В глубине души Картус возликовал.

Он подавил желание спросить у горбуна о сути дела и соскользнул с плота. В глаза ему плеснула подогретая морская вода.

Помещение, где ждал Грю Кролл, располагалось на несколько скальных ступеней выше; там было сухо, темно и дымно. Одинокая лампа горела, мигая, на столе в центре комнаты. На стуле висел халат, и Картус набросил его. В тени, вне света лампы, стоял человек, но Картус легко определил, что тот высок и абсолютно лыс.

— Да сопутствует вам удача, — произнес учтивый голос.

— И вашему дому, и роду тоже, — отозвался Картус.

— Присаживайтесь, прошу вас. Не сомневаюсь, что из моего послания вы поняли: речь идет о деле, которое находится в компетенции Правящего Анклава. Теперь, прежде чем продолжить, я прошу вас прочесть и подписать соглашение о секретности. Не спешите, времени у нас достаточно.

Он подтолкнул бумагу через стол: это был внушительный документ, обязывавший Картуса хранить в тайне все, что будет обсуждаться в ходе их встречи, под страхом «крайнего неудовольствия» Правящего Анклава — вежливый эвфемизм смертной казни. Картус прочел его дважды.