Когда он вернулся в коровник, Фергюс, сгребавший вилами навоз, поднял голову и воинственно выставил тощий подбородок:

— Надеюсь, эта повитуха имеет хорошую репутацию. А то ведь не пристало доверять мадам заботам простой крестьянки, верно?

— Почем мне знать? — раздраженно сказал Джейми, — Я, что ли, ее приглашал?

Миссис Мартинс, старая повитуха, помогавшая появиться на свет всем предыдущим детям Мурреев, умерла — как и многие другие — во время голода, случившегося на следующий год после Куллодена. Миссис Иннес, новая повитуха, была гораздо моложе; он надеялся, что у нее достаточно знаний и опыта и она понимает, что делает.

Но тут в разговор встрял Рэбби.

— Ага, и что ты имеешь в виду, когда говоришь «крестьянка»? — проворчал он, хмуро воззрившись на Фергюса. — Ты ведь сам крестьянин или еще не заметил этого?

Фергюс окинул приятеля взглядом, который можно было бы назвать брошенным свысока, если бы парнишке не пришлось для этого задрать голову, поскольку он был на несколько дюймов ниже Рэбби.

— Крестьянин я или нет, не имеет значения, — высокомерно произнес он. — Я же не повитуха, верно?

— Нет, ты задавака и пустомеля!

Неожиданно Рэбби толкнул приятеля, да так сильно, что тот, охнув от удивления, свалился на пол конюшни. Мгновенно вскочив на ноги, Фергюс кинулся было на заливавшегося смехом обидчика, сидевшего на краю кормушки, но Джейми схватил его за шкирку и живо оттащил назад.

— Ничего подобного, — заявил его хозяин, — Нечего мне портить то немногое, что еще осталось от сена.

Он поставил Фергюса на ноги и, чтобы отвлечь его, спросил:

— А что, разве ты смыслишь в повивальном деле?

— Еще как, милорд, — гордо ответил тот, отряхивая одежду. — За то время, пока я служил у мадам Элизы, многие из ее девушек оказывались в постели.

— Ну, насчет постели кто бы сомневался, — буркнул Джейми. — Мы, кажется, говорим о родах.

— Конечно, а о чем же еще. Многие из них там рожали, да и я сам, — Фергюс выпятил узкую грудь, — появился на свет в том самом месте.

— Действительно. — Губы Джейми дрогнули в усмешке. — И ты, как я полагаю, внимательно наблюдал за всем происходящим во время родов и таким образом приобрел на сей счет глубокие познания?

Нотку сарказма в этой фразе Фергюс предпочел не заметить.

— Ну конечно, — ответил он деловито. — Первым делом повитуха кладет под кровать нож, чтобы обрезать боль.

— Не больно–то я уверен, что она это сделала, — пробормотал Рэбби. — Во всяком случае, на это не очень похоже.

Здесь, в амбаре, крики роженицы звучали не так оглушительно, но все же были слышны.

— А еще берут яйцо, благословляют святой водой и кладут у подножия кровати, чтобы роды прошли легко, — рассеянно продолжил Фергюс, но тут же нахмурился. — Яйцо–то у этой повитухи есть, я сам ей дал, только вот, боюсь, она не знала, что с ним делать. А я хранил его весь последний месяц, — простодушно добавил он, — потому что курицы теперь редко несутся. Хотел быть уверенным в том, что оно будет под рукой, когда понадобится. Ну а после родов, — заговорил Фергюс с энтузиазмом проповедника, забыв о сомнениях насчет яйца, — повитуха должна сварить чай из плаценты и дать его выпить роженице, чтобы у нее было больше молока.

Из горла Рэбби вырвался слабый звук, указывающий на позывы к тошноте.

— Из последа, ты хочешь сказать? — недоверчиво воскликнул он. — Господи!

У Джейми и самого от этого экскурса в современную медицину возникли весьма неприятные ощущения.

— Ну что ж, — обратился он к Рэбби, стремясь перевести разговор в обычное русло, — они едят лягушек, ты ведь знаешь. И улиток. Наверное, после всего этого и послед не так уж страшен.

Про себя Джейми подумал, что в весьма скором времени им всем придется есть лягушек и улиток, но благоразумно решил такого рода суждения пока оставить при себе.

Рэбби притворился, что его вот–вот вырвет.

— Господи, ох уж эти французишки!

Фергюс, стоявший рядом с Рэбби, развернулся и стремительно выбросил кулак. Для своих лет он был невысок и худ, но жилист и ловок и еще маленьким в воровской жизни на улицах Парижа научился наносить мгновенные удары в уязвимые точки. Получив кулаком под дых, Рэбби сложился пополам, издав звук, подобный тому, какой производит свиной мочевой пузырь, если на него наступить.

— Будь любезен разговаривать с порядочными людьми почтительно, — надменно заявил Фергюс, в то время как побагровевший Рэбби ловил ртом воздух, словно вытащенная на сушу рыба.

Он выпучил глаза с выражением крайнего удивления, и вид у него был такой нелепый, что Джейми с трудом удержался от смеха, несмотря на беспокойство за Дженни и досаду из–за стычки мальчиков.

— А ну, щенки, не распускайте лапы, — начал было он, но тут юный Джейми, до сих пор молча слушавший старших, неожиданно вскрикнул.

— Что?

Джейми развернулся, рука непроизвольно метнулась к пистолету, который он брал с собой всякий раз, когда покидал пещеру, на случай появления в усадьбе английского патруля.

— Вороны, — тихо произнес он и почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.

Появление этих птиц, вестников войны и смерти, возле дома роженицы во время родов являлось самым дурным предзнаменованием, какое можно вообразить. Одна из мерзких птиц прямо на его глазах уселась на конек крыши.

Повинуясь порыву, он рванул из–за пояса пистолет и тщательно прицелился. Расстояние до конька крыши было великовато, не говоря уж о том, что целиться приходилось снизу вверх, но…

Пистолет дернулся в его руке, и ворон разлетелся облачком черных перьев. Двое его спутников взмыли в воздух, словно сдутые взрывом, и, судорожно махая крыльями, улетели. Их хриплые крики быстро растаяли в зимнем воздухе.

— Mon Dieu! — восхищенно воскликнул Фергюс. — C'est bien, зa! [3]

— Ух ты, славный выстрел, сэр.

Рэбби, все еще красный, тяжело дыша, указал подбородком в сторону дома.

— Гляньте, сэр, это повитуха?

Это была она. Миссис Иннес высунула из окна второго этажа светловолосую голову, глядя, что происходит во дворе. Возможно, ее встревожил звук выстрела, не предвещавший ничего хорошего. Джейми вышел в конюшенный двор и помахал рукой, чтобы успокоить ее.

— Все в порядке! — крикнул он. — Так, случайный выстрел.

Он не хотел говорить о воронах, чтобы повитуха не сказала Дженни.

— Поднимайтесь! — крикнула она, проигнорировав его слова. — Ребенок родился, и ваша сестра хочет вас видеть!

Дженни открыла один глаз, голубой и слегка раскосый, как у него самого.

— Значит, ты все–таки пришел, да?

— Я подумал, что кто–то должен быть здесь — хотя бы затем, чтобы помолиться за тебя, — угрюмо ответил он.

Она закрыла глаз, и на ее губах появилась слабая улыбка. Он подумал, что вид у нее такой, как на картине, которую он видел во Франции, — старинной картине, пусть и нарисованной каким–то итальянцем, но все равно хорошей.

— Ты глупый дурачок, и я рада этому, — прошептала она, после чего открыла глаза и покосилась на спеленатый сверток, который держала на локтевом сгибе. — Хочешь посмотреть на него?

— На него? Значит, это мальчик?

Дядя множества племянников, привыкший иметь дело с младенцами, он поднял крохотный сверток и прижал к себе, откинув уголок одеяла, прикрывавший личико.

Глаза у малыша были плотно закрыты, ресницы не видны в глубокой складке век, а гладкие кругляши щек разрумянились. Несколько косой разрез глаз был, пожалуй, единственной заметной у такого малютки родовой чертой, придававшей ему сходство с матерью.

Головка, неловко склоненная в сторону, навела Джейми на неуместную мысль о дыне. Маленький пухлый ротик был безмятежно открыт, и влажная розовая нижняя губа слегка шевелилась. Появление на свет было нелегким делом, и сейчас новорожденный мирно спал.

— Трудная работа — родиться, а?

Джейми обратился к малышу, но ответила ему хрипловатым от изнеможения голосом Дженни: