Возможно, если они бросят на разработку препарата лучшие силы, он будет доведен до совершенства через год, что, конечно, не было концом света, но все же серьезно нарушало их планы. Но в том виде, в котором «Викотек» существовал сейчас и в котором они хотели выпустить его на рынок, это было не лекарство, а смерть в ампуле.

Сушар высказал несколько предположений по поводу того, как произвести необходимые изменения. Но Питер знал, что Фрэнк не увидит положительных сторон в сложившейся ситуации. Он и так терпеть не мог всякого рода задержки, а здесь были необходимы дополнительные исследования, требующие непомерных капиталовложений. Теперь не оставалось никакой надежды на то, что они успеют к сентябрьским слушаниям ФДА, чтобы получить разрешение на досрочные испытания на людях. Фрэнк хотел, чтобы препарат как можно раньше был выпущен на массовый рынок, что не совсем совпадало с желаниями Питера. Но каковы бы ни были причины их спешки или их первоначальные цели, теперь все менялось.

Поблагодарив Поля-Луи за его содействие и тщательнейшим образом проведенные исследования, Питер, погруженный в невеселые мысли, вернулся в отель, подбирая правильные слова для беседы с Фрэнком. Приговор Поля-Луи по-прежнему звучал у него в ушах: «Викотек» в том виде, в котором он существует сейчас, – это убийца». Не этого хотел бы Питер для своей матери и сестры, если бы можно было повернуть время вспять. Но Питер интуитивно предчувствовал, что Фрэнк взорвется, когда услышит эти новости, а это означало, что взорвется и Кэти. Она не переносила, когда ее отец по тому или – иному поводу расстраивался. Но даже она на этот раз просто обязана все понять. Никому не нужны трагедии; они не должны допустить, чтобы это случилось.

Вернувшись в отель, Питер упаковал свои вещи. До прихода такси оставалось еще десять минут; чтобы убить время, он включил информационный канал. И увидел Оливию, как и ожидал. Возвращение Оливии Дуглас Тэтчер стало новостью часа. Корреспонденты пересказывали абсолютно неправдоподобную историю – якобы она отправилась навестить подругу, попала в незначительную автокатастрофу и в течение трех дней пребывала в состоянии легкой амнезии. В маленькой больнице, куда она попала, никто ее не узнал. Прошлой ночью она чудесным образом пришла в себя, а теперь вернулась к своему мужу.

– Вот это клюква! – присвистнул Питер, качая головой от отвращения.

На экране замелькали те же самые старые фотографии, а потом стали передавать интервью с невропатологом, который объяснял, что небольшое сотрясение мозга может вызвать временное расстройство рассудка. Репортаж был закончен пожеланием миссис Тэтчер полного и скорейшего выздоровления.

– Аминь, – пробормотал Питер, выключая телевизор. В последний раз оглядев свой номер, он взял в руки кейс. Сумка с вещами уже была в машине, и ему больше нечего было здесь делать.

Но на этот раз, покидая комнату, он испытал странное чувство ностальгии. Во время его путешествия произошло столько всего… Внезапно ему захотелось взбежать по ступенькам к ее номеру. Он постучит в дверь и скажет, что он ее старый друг… и Энди Тэтчер решит, что перед ним сумасшедший. Питер спрашивал себя, заподозрил ли он что-нибудь о прошедших трех днях, или ему было настолько наплевать на все это, что он даже и не задумывался над тем, чем могла заниматься его жена. Ее отсутствие объяснить было трудно, и та версия, которую теперь так усиленно озвучивала пресса, не внушала доверия. Питер считал ее просто смешной и не думал, что в нее кто-нибудь поверит.

Он спустился вниз и увидел там все ту же картину – арабов, японцев и прочих. Король Халед после случая с бомбой уехал в Лондон. Прибыло много новых постояльцев, и Питер с трудом пробился к стойке портье. Миновав большую группу мужчин в костюмах, с рациями и наушниками, Питер прошел через вертящуюся дверь и увидел, как Оливия садится в лимузин, внутри которого уже был Энди с двумя советниками. Тот разговаривал с ними, повернувшись к жене спиной, а Оливия, словно почувствовав присутствие Питера, обернулась и посмотрела через плечо. Она застыла как зачарованная. Глаза их встретились, и Питер даже забеспокоился, что кто-нибудь может это заметить. Он слегка кивнул ей, и Оливия, с трудом заставив себя оторвать от него глаза, скользнула в лимузин. Дверь захлопнулась, машина мягко двинулась с места, а Питер так и остался стоять на тротуаре, пытаясь разглядеть ее через темные пуленепробиваемые стекла.

– Ваша машина, мсье, – вежливо напомнил ему швейцар, желая избежать пробки перед отелем «Ритц». Две фотомодели спешили на сеанс съемки, и поданный Питеру лимузин мешал им уехать. Девушки были в полуистерическом состоянии, они кричали и махали ему руками.

– Простите.

Питер дал швейцару на чай и сел в машину. Шофер вырулил на шоссе, ведущее в аэропорт. Сидевший рядом с ним Питер не отрываясь смотрел вперед.

Энди взял с собой Оливию на встречу с двумя конгрессменами и послом в посольстве США. К этой встрече он готовился всю неделю и настоял на том, чтобы жена поехала с ним. Поначалу он был страшно зол на нее из-за той суеты, которую она вызвала своим трехдневным бегством, но через час после того, как Оливия вернулась, ее супруг решил, что эта история только послужит ему на пользу. Вместе со своими менеджерами он разработал несколько версий происшедшего, каждая из которых должна была вызвать симпатию, особенно в свете его ближайших планов. Он хотел сделать из нее вторую Джеки Кеннеди. Она даже внешне чем-то напоминала ее и была женщиной того же «беспризорного» типа, что удачно сочеталось с ее стилем, элегантностью и смелостью перед лицом невзгод. Его советники решили, что Оливия как нельзя лучше подходит на роль жены преуспевающего политика. Теперь они собирались обращать на нее больше внимания, чем это было в прошлом, и хотя бы немного ухаживать за ней. Ни Энди, ни его приближенные не сомневались в том, что она не будет возражать против изменения своего имиджа.

Тем не менее она должна будет прекратить свои внезапные исчезновения. Это началось, когда умер Алекс. Оливия куда-то пропадала на несколько часов, иногда на ночь, и, как правило, обнаруживалась у родителей или у брата. Этого, надо сказать, не случалось довольно давно, да и Энди привык относиться к подобным выходкам спокойно, нисколько не тревожась о своей жене. Он знал, что со временем все образуется и Оливия перестанет совершать идиотские поступки. Перед тем как отправиться в посольство, он объяснил жене, что думает по этому поводу и чего теперь от нее ожидает. Сначала Оливия сказала, что не поедет с ним. И еще она отчаянно протестовала против той официальной версии, которую теперь так усиленно муссировали все масс-медиа.

– Ты сделал меня похожей на идиотку! – в ужасе говорила она. – Идиотку с повреждениями мозга.

– Ты не оставила нам выбора. А что ты хотела бы услышать про себя по телевидению? Что ты в течение трех дней не вылезала из запоя в гостинице на левом берегу Сены? Или я должен был сказать им правду? А какова, кстати, правда? Или я не должен это знать?

– Это в любом случае не так интересно, как любая версия, которую ты способен придумать. Мне просто нужно было побыть наедине с собой – вот и все.

Так я и думал, – скорее устало, чем раздраженно сказал Энди. Он сам периодически любил куда-нибудь исчезнуть, но делал это куда более изощренно, чем его жена. – В следующий раз оставь записку или скажи кому-нибудь.

– Я хотела это сделать, – смущенно ответила Оливия, – но потом поняла, что ты вряд ли будешь беспокоиться.

– Ты, наверное, считаешь, что все происходящее меня совершенно не волнует, – с видимым раздражением откликнулся он.

– А разве это не так? По крайней мере происходящее со мной. – И тут Оливия собрала всю свою смелость и произнесла то, к чему уже давно готовилась: – Я бы хотела поговорить с тобой сегодня. Может быть, когда мы вернемся из посольства.

– У меня ленч, – сказал Энди, немедленно теряя к ней интерес. Его жена вернулась, не скомпрометировав его. Пресса была удовлетворена. Оливия была нужна ему в посольстве, а после этого у него были совсем другие дела.