Я положил руку ей на шею, потянул к себе. Звонкая пощёчина откинула мою голову. Я отшатнулся, отступил на шаг, приходя в себя. Ах ты, дрянь! Прилившая кровь пробудила ярость, я дёрнул её за руку, сгрёб в охапку и повалил на диван. Как маньяк, искушённый в процедуре насилия, я навалился на неё, зажал рот и резко рванул платье. Брызнули пуговицы, обнажая дрожащую грудь.

Трепыхающаяся плоть возбуждает. До безумия. Мало кто может устоять. Не устоял и торшер. Он упал на спинку дивана и свесил абажур над головой женщины. Яркий свет разлился по её лицу, шее, плечам, залез в подмышки, согнал прохладные тени с самых укромных местечек. Пленница зажмурилась, отворачивая лицо.

Она извивалась и царапалась, пытаясь выбраться из-под навалившегося безумца. Я вытянул её руки над головой, перекрестив запястья, связал кольцом своих пальцев и, освободив рот, влепил вожделенный поцелуй. Свободной рукой, проехав по гладкой ноге от колена до промежности, запустил пальцы под трусики. Она вздрогнула, запутавшись в ощущениях, напряглась каждой мышцей своего изогнувшегося тела и замерла. В эти застывшие мгновения душевной и плотской судороги было слышно, как в соседней комнате муза убаюкивала конченого импотента.

Тело ее обмякло, она закрыла лицо руками и заплакала. Сначала тихо, едва всхлипывая, а затем безудержные рыдания утопили комнату в отчаянии униженного достоинства. Я вскочил, оглушённый произошедшим. Реальность смывала бредовые декорации. Вылетев на улицу, я побежал, не разбирая дороги, и остановился только у своего подъезда. Облокотился рукой о дверь, склонился, пытаясь успокоить дыхание и выблевать подступившую тошноту.

Странные двойственные ощущения оставил тот день. Страх наказания сменяли эротические сны. Вернулись Толстой, Раскольников. Но не приходило раскаяние. Знал ли я тогда вообще, что такое искреннее раскаяние?

Позже я узнал, что они развелись, поделили квартиру и продавали через интернет мебель. Я приобрёл торшер и пару книжек.

Сломанный

Дневная рутина тормозила время, заставляя прилежного работника усерднее смотреть на часы. Неимоверным усилием воли я преодолевал каждый час офисного безделья, перекладывая с места на место горы накопившейся электронной макулатуры. Наконец, вызвав неоднократное обезвоживание кофеварки, с чувством исполненного долга перешагнул 8-часовой рубеж и пулей сквозанул домой.

Прибывший на зов Макар притащил столько спиртного, что казалось, вечер должен протянуться не меньше бесконечности рабочего дня.

– Ты куда столько набрал? – удивился я.

– Пускай у тебя полежит, – Макар шлёпнулся в кресло, вытирая со лба пот. – У тебя тут и температурный режим как надо, и влажность. А естественная убыль – да хрен с ней.

– Ты что, спёр их, что ли?

– Да ты долбанулся! Арендатор оплату задерживает. Как, спрашиваю его, будем это дело разруливать? А у него, оказывается, винный магазин есть. Пришлось дать отсрочку.

– Надолго?

Макар уставился на китайские сумки, перегородившие проход.

– Недели на две. Ну а с твоей помощью, думаю, на полторы.

– Да уж. Облагодетельствовал.

Я пихнул ближайшую сумку, в ней даже не дзынькнуло.

– Ничего себе утрамбовал!

– Надо было ещё по карманам рассовать. Чего-то я лоханулся, – огорченно вздохнул покровитель арендаторов.

– Давай-ка лучше эти баулы на балкон оттащим. Скоро Кира придет, неудобно будет.

Мы отволокли сумки, предварительно выстроив в центре стола сказочный городок из стекла и алюминия. Причудливые формы, голографические билборды, расписные крыши и мягкий покой заточённой жидкости не оставили шансов этому зодчеству дожить до прихода Киры в первозданном виде. Хорошо хоть она не успела опоздать.

Звонок в дверь всегда застаёт врасплох двух алкоголиков, даже если они кого-то ждут. Спешно отреставрировав алкогольную галерею, я широко распахнул входную дверь и, к своему удивлению, снова обнаружил невысокую девушку в лёгком сарафане и знакомых кедах. Она улыбалась, я стоял как вкопанный. Безупречная простота.

– Привет, Кирочка! – нарисовался за моей спиной Макар.

– Привет, беглецы.

– Я думал, ты подрастёшь! – это я пошутить хотел.

– Дежа вю. Уверена, что я когда-то уже здесь была.

– Могу даже рассказать, что дальше будет, – подхватил Макар.

– Она разольёт свое обаяние, а я напьюсь его и буду долго страдать, – вроде бы уже получше.

Кира удивлённо улыбнулась, а я с трудом оторвал от неё взгляд.

– Нет. Похоже, всё-таки я здесь впервые.

Кира юркнула в туалет. Мы возвратились в зал. Макар деловито наполнял стаканы, молча выпили. Разговор подвис.

Вошла Кира.

– Ничего себе! У вас что здесь – дегустационная party?

– Фотосессия, – с готовностью отозвался Макар, – можно попробовать каждую модель, только голова потом кружится.

– И вы собираетесь всё это выпить?

– И не только это, – усмехнулся Макар, – маленькими глотками, полоская рот, горло, печень.

– Да шутит он. У него и так уже голова кружится, – я встал, взялся за спинку стула, предложил гостье сесть. Такой галантности сам от себя не ожидал.

Кира смущённо улыбнулась и осторожно села.

– Попросись на диван. Он и его тебе принесёт. Или тебя отнесёт, – гоготнул Макар.

– Кира, я извиняюсь за всё, что наговорит этот товарищ.

– А десять минут назад другом называл.

– Да тебя сегодня просто не заткнёшь.

– Если я замолчу – кроме вашего напряжения, ничего слышно не будет.

И в подтверждение слов, как буфетчица, влез пальцами в стаканы, выкатил их на середину стола, стал разливать. Кира прикрыла свой стакан:

– Мне чуть-чуть.

– Как скажешь, красотулька, – легко согласился Макар. – Давайте, за встречу, за тебя. Оставайся всегда такой румяной, поджаристой и хрустящей.

– Звучит как-то… – Кира поморщилась. – Как с упаковки картофельных чипсов.

– Так сейчас всё упаковывают. Подарки. Хорошеньких девушек.

– Так я не подарок.

– Так поэтому…

– Поэтому за тебя, – перебил я Макара, – умницу. Красавицу. Не упакованную. Без этикетки на безымянном пальце, – вот, блин, и меня понесло куда-то в ту же степь.

Кира засмеялась, Макар заржал, я с облегчением улыбнулся.

Часа через два народ захмелел. Обёрнутые в прозрачную приличность приколы Макара вызывали неприличный смех. Переливающиеся через край эмоции и угловатая жестикуляция делали Киру похожей на Гекльберри Финна, выбравшегося из скромной девочки.

После очередного тоста Макар предложил сыграть в карты.

– Только не в мордобой, а то я без косметики, – пошутила Кира.

– Можно и на раздев, – не растерялся Макар, – но поскольку красиво раздеваться в нашей компании умею только я, – он рванул на груди воображаемую тельняшку, – предлагаю сыграть на одевание.

– Это как?

– Все для начала должны раздеться.

– Не слушай его, Кира, – поспешил вмешаться я. – Одевают на то, что есть.

– Ага, – заржал Макар. – И домой идут в том, что выиграли. Лады. Сыграем на откровенность. Проигравший рассказывает о себе то, о чём он никому не рассказывал. О чём сам не хочет вспоминать.

– И что, нужно рассказывать только правду? – спросила Кира.

– Голую и неприкрытую. Можно даже непристойную.

– Но хоть чуть-чуть соврать можно?

– Можно соврать о размере, времени года, давать новые клички бойфрендам и любовницам. А в остальном… – Макар развел руками.

– Тогда играем во что-нибудь простое, например в дурака, – поставила условие Кира.

– Согласен, если мы с тобой его обыграем.

– Это что, заговор? – возмутился я.

– Какой ещё заговор, я слов-то таких не знаю. Ты везде конспирологию найдёшь, – отмахнулся Макар.

Не знаю, как я согласился на предложение пооткровенничать. Врал я всегда с лёгкостью, да и друг мой профи не только в картах. Растасовали выученные с изнанки карты, и Макар начал откровенно меня валить. Кира послушно скидывала, поднимала, я бесился, но сказать, что мы играем краплёными картами, язык всё же не поворачивался. Оставалось только угрожать негодяю землетрясением, которое расколошматит содержимое китайских сумок, а я шваброй размажу его по всей квартире. Макар в ответ вывалил на меня всю мелочь из своих карт и карт доверчивого союзника, всучив напоследок в качестве взятки пару козырных червонцев. Дальше играть не было смысла, я предложил ничью.