– Почему? – не въехал я в сарказм вопроса.

– Со второго можно наблюдать ещё и за первым.

Я огляделся. Похоже, весь зал сидел на втором ряду.

– Да уж. Может, нам диван повернуть лицом к залу да начать мастурбировать?

– Ага, а потом вздрогнуть от присутственного покашливания и завизжать: кто здесь?

Мы говорили громко, народ стал ржать и отворачиваться. Тем временем со сцены выбросился трап, и под аккомпанемент марша и бурный шум встречающих по нему стали спускаться истосковавшиеся юнги в матросских сорочках, миниатюрных юбочках с бутылками рома разного достоинства. У Киры оказался самый дорогой. Привет от Марго, усмехнувшись, подумал я. Киру уже окликали «соскучившиеся друзья и родственники», но она умоляюще смотрела в нашу сторону. Заглушая скрежет прогрессирующего скупердяйства, я встал и с картинной улыбкой распахнул объятия, выдавливая из себя трепет долгожданной встречи. Кира взвизгнула, подпрыгнула, хлестнув себя пятками по попке, и бросилась мне на шею.

О-хре-неть!

Волна ликования, очаровывающий взгляд, воспалённое сердцебиение невесомой фигуры, спрятанный в остановившемся времени тягучий поцелуй… я, казалось, выскользнул за рамки физических законов. Презрев гравитацию, я готов был прыгнуть на потолок, но раздражённый голос вернул тяжесть материальным объектам и обрушил меня на диван.

– Ты, артист, хорош придуриваться. Не так много выпили, чтобы ты самолётики изображал.

Я расхохотался в лицо Макару, пытаясь придать конфузу смысл утончённой игры. Вроде прокатило. Отпустил Кирину руку, боясь встретиться с ней глазами, и потирая ладони, уставился на «призовую» бутыль.

Вот это дела!

Проложив на карте маршрут в обход любому вероятному столкновению, я направился в туалет, где долго держал уплывающее сознание под струёй холодной воды. Обтёр голову бумажным полотенцем, проверил слуховые и зрительные рецепторы, галлюцинаций не обнаружил, зачем-то высунул язык – на месте; открыл дверь и выпал в шумный коридор. Старый маршрут был уже раскрыт, перегорожен живой изгородью, выстроены платные пешеходные дорожки, да и вообще клуб подвергся основательной реконструкции. Наняв поводыря из местных, шёл, как по восточному базару, обходя все ряды, нумера, знакомясь с постояльцами и их сегодняшними принцессами.

Вот приватные люксы, что по карману только детям «нефтяников», а выстеленные грубой доской, в виде собачей конуры с ковриком, цепью и ошейником – только их родителям.

Вот бесстрашная Красная Шапочка достаёт из корзинки пирожок и угощает им утомившегося охотника. Скромно сведя коленки, она восхищённо смотрит на этот бастион жира и мужества. Вытирает салфеткой его засаленные губы и улыбается здоровому аппетиту. Разомлевший герой снисходительно треплет её по макушке.

Вот закованная в жёсткий корсет мадмуазель нежно флиртует с застегнутым на все пуговицы гражданином. Со своим уставшим от чужого благополучия взглядом, он видится мне служащим сейфового хранилища. Какая пытка – каждый день отпирать ящики с чужими сокровищами. Его визави, улыбаясь, пробегает пальцами по расслабленной руке, щекочет второй подбородок, пытаясь подобрать отмычку от его собственного карманного сейфа.

Перезрелый, чисто выбритый мужчина в бакенбардах и белоснежной сорочке с упоением смотрит на томящуюся блондинку. В знак безграничного доверия он готов вручить ей на хранение сердце и ключи от воздушного замка. Он снова молод, силён, обожаем и готов на всякие пикантные глупости.

С высоты барного табурета, куда загнала меня проводница, я самодовольно окидывал место действия взглядом режиссёра, взирающего со сцены в зал. В этом театре каждый изображает более откровенную и страстную версию самого себя. Рабы и властелины, феи и горгоны, жертвенные грешницы и высокомерные праведники, как мотыльки, живут всего пару часов, постепенно сползая в яму цинизма и хамства.

– Слышал, да? В Штатах ураган «Ирма» ужас что натворил.

Я обернулся. На соседнем табурете угнездилась опечаленная пташка, облачённая в траурное нижнее бельё и явно ожидающая положительного ответа.

– Ага, – пробормотал я, осознавая, куда сейчас докатятся последствия шторма полуторагодовой давности.

– Мы тут с девчонками гуманитарную помощь собираем. Тёплые вещи, там, одеяла. Но можешь и деньгами.

Я внёс посильную сумму ради всеобщего блага. Что ж тут поделаешь: America First.

– Ты что жопничаешь, там целый город смыло…

– Вали на хрен! – отрезал я, но тут же был заклеймён гневными взглядами полуодетых самаритянок.

Пришлось раскошелиться ещё.

– Хороший мальчик. Мы тебя в постоянные спонсоры запишем. Станешь известной персоной, будешь автографы на банкнотах раздавать.

Заманчивая перспектива. Может нам газету в виде доллара печатать и обменный курс весьма выгодный. Опять меня понесло. Надо выбираться из этой благотворительной трясины, а то засосёт.

Я пробрался к своему столику, где Макар энергично обменивался рублеными фразами с Марго. Увидев меня, Марго бросила на оппонента пренебрежительный взгляд, развернулась и ушла за кулисы.

Киры не было.

– Что вы не поделили? – спросил я.

– Да так. Ничего пока предъявить не могу, – зло процедил Макар, – что, кошелёк, ещё закажем?

– Да куда в тебя столько лезет?

– В меня? – Макар указал взглядом на компанию пустых стаканов, помеченных губной помадой разных оттенков.

– Упс! А где Кира?

– Готовиться ушла, у них какое-то шоу сейчас начнётся.

Заказали ещё. Снова выпили за дружбу. На сцене появились персонажи Тюремного танго¹¹, участницы домашнего насилия и безобидных измен. Они, в садистском упоении, жалуясь на недостаток социальной поддержки, рассказывали свои истории.

Как тяжело тащить раскаявшееся тело на шестнадцатый этаж, чтобы снова выбросить его из окна, потому что в прошлый раз забыла выкрикнуть сакраментальную фразу¹².

О странностях пищеварительной системы, переварившей два кг мышьяка и не справившейся с несколькими мг снотворного для домашних питомцев.

О ядовитом хлоре, который действует, только если предварительно обрушить на любимого потолок.

Мы выпили за европейские ценности и их реальную цену. Захорошело. Осуждённый всеми минздравами никотин придал импульс жизненным силам. Подошла Опра в body из чёрной кожи, водрузила свой могучий зад на сразу потерявшийся стол, затянулась моей сигаретой и, воткнув каблук мне в пах, поведала, как Kentом отравилось её домашнее животное. Признаться, я бы тоже отравился, будь я на его месте.

Зал отчаянно рукоплескал, с умилением подбадривая невинных убийц.

Не сразу, но страсти улеглись, добродетельный пыл сменился безразличием, а непересыхающий бар поблагодарил присутствующих особо дорогими сортами виски. Выпили без тостов, не чокаясь, будто кого-то похоронили.

На сцену выплыли крестьянки в сарафанах и кокошниках, расточая печаль своего унылого настоящего и будущего. Кира двигалась во второй шеренге, тупо упёршись взглядом в какую-то несуществующую точку. Два притопа, два прихлопа, образовали хоровод, пошли по кругу. Я помахал Кире рукой – её взгляд не сдвинулся места. Да и пошла ты на хрен.

Допили, рассчитались за дорогие дары и двинулись к выходу. Плавная мелодия сменилась хип-хопом, народ воодушевлённо зашумел. Я обернулся: девицы, потеряв головные уборы вместе с бельем, неистово мотали головой, размахивая искусственными косами.

Боже, мне тут ещё три ночи кантоваться!

Культпоход

Персональный ритуал воскрешения после тяжёлой попойки зависит от физиологии и ситуативного местопробуждения. В большинстве случаев автопилот приземляет судно в порт приписки, не потеряв в пути пассажира. Физиология, как правило, тоже не подводит. В голове пустота, рождающиеся мысли гибнут от болевого шока. Яркий дневной свет, чириканье воробьёв, все эти прелести трезвой жизни раскалывают черепушку пополам. От густого перегара атрофировались обонятельные рецепторы, пустой желудок рвётся наружу. Цель на ближайшие 8 часов – просто дожить до вечера.