В южном крыле, где помещался музей и были начаты раскопки, находились какие-то вещи, но по большей части в разбитом и обезображенном виде. Кроме того, судя по находкам, только второстепенные и третьестепенные, и, согласно показаниям Роде, надо думать, что более ценные вещи были заблаговременно эвакуированы. Был даже найден список картин, вывезенных в Вильденгоф, куда, по словам Роде, отправлены также 98 ящиков с коллекциями Киевского музея».
Минутку. Кажется, этот документ, отчет доктора Роде, имеется в архиве Георга Штайна… Вот он. Неясно только, кому была отослана эта бумага?
«О судьбе русских музеев, которые были вручены мне для сохранения и под мою ответственность, докладываю следующее:
…ЯНТАРНАЯ КОМНАТА ИЗ ЦАРСКОГО СЕЛА. В ноябре 1941 года я получил от немецкого командования северной группы войск Янтарную комнату из Царского Села, которую я разместил в Кенигсбергском замке в подходящем помещении. За четыре недели до англо-американского налета Янтарная комната была переведена в безопасное место, так что она не пострадала от налета. В последнее время имущество Янтарной комнаты было запаковано в ящики и размещено в северном крыле Кенигсбергского замка, в силу чего ВСЕ СОХРАНИЛОСЬ ДО 5 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА.
ХАРЬКОВСКИЙ МУЗЕЙ. После отступления немцев с Украины летом 1943 года мне было передано имущество Харьковского музея, состоящее из: 1. Картин западноевропейского искусства. 2. Русского изобразительного искусства XIX века. 3. Нескольких икон и церковной двери из Ковеля. Картины (1 и 2) были запакованы в ящики и отправлены в Вильденгофский замок близ Цинтена (50 км от Кенигсберга). В последний раз я видел эти ящики в декабре 1944 года. С января 1945 года это место стало зоной боев. Иконы (3) были доставлены в башню Кенигсбергского замка, где и сохранились…
КИЕВСКИЙ МУЗЕЙ. В декабре 1943 года мне были переданы ценности Киевского музея под особым наблюдением ассистентки Киевского музея Кульшенко. Имущество было упаковано в 98 ящиков и отправлено в замок в Вильденгофе. В ящиках находилось, кроме картин западноевропейского искусства, примерно 800 икон — САМОЕ ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ ИКОН В МИРЕ. Кроме того, там было много живописи, литографии. Все ящики и Кульшенко я видел в декабре 1944 года.
Доктор Роде, директор».
Что же получается? С одной стороны — «подвески от царскосельских дверей (медные)», на которые так доверчиво клюнул наш милый профессор, а с другой — вот этот документ, в котором черным по белому написано: «…комната перевезена в безопасное помещение», ящики с Янтарной комнатой сохранились все до 5 апреля?! А потом что с ними стало? Куда подевались? Неужели, имея на руках такой документ, не следовало прямо-таки вцепиться в Роде?! Иконы из Харькова, которые сохранились в башне замка: куда они подевались? Восемьсот икон из Киева, самое значительное собрание икон в мире! Что с ними? Где они?
Однако как идут дела у наших поисковиков? «…Тем не менее за две недели было извлечено из-под обломков около тысячи вещей, и среди них картина Цигонелли, несколько хороших образцов фарфора XVI–XVIII веков, серебряные вещи и т. д.
Расчищали не все. Так, в отделе доисторических ценностей была расчищена в трех комнатах только полоса у южной стены. Центр и северная часть комнат были завалены такой горой обрушившегося здания, что не было смысла разбирать этот завал. В помещении под квадратной башней, в юго-западном углу замка, сохранилась нижняя комната-подвал, свод которой не обвалился. Там стояла, по-видимому, часть коллекции фарфора и фаянса. Но все это было побито и растоптано. Взяты отсюда только некоторые крупные черепки. Вещи я, согласно указанию полковника Фисунова, делю на две части: идущие в Москву и остающиеся в Кенигсберге как фонд будущего музея. Первых значительно меньше…»
А что же замок «Вильденгоф»? А вот и замок! «12 июня едем с оказией в „Вильденгоф“. Замок князей Шверинских совершенно разрушен, до основания. До подвалов. Следов вывезенных туда коллекций не найдено. Или их там не было, или вещи были эвакуированы далее. Но в трех комнатах подвала разбросан архив Шверинских — рукописи, переписка, деловые и судебные бумаги XVI века. Все сброшюровано и пронумеровано. К сожалению, мы могли задержать там машину только на полчаса (Ну и поиск! С оказией очутились в замке Шверинских и всего на полчаса. Ну хорошо, так тащите, грузите все в машину, в Кенигсберге бы пригодилось! — Ю. И.), архив как следует рассмотреть не смогли, с собой взяли только несколько образцов. Архив надо вывезти, но как? Машины нет, и до 16 июня мы ее не сможем добиться, не дают даже на перевозки в городе, ссылаясь на нехватку горючего».
Да, вот уж вечная российская нищета, так и мелькают привычные фигуры нищих с золотым в кармане! Своими глазами видел: десятки тысяч легковых и грузовых машин в поле под Раушеном, огромные емкости с бензином в районе Шпандинен, в порту, в «свободной гавани». Шоферы отцовского «виллиса» и «доджика» во время нашего поиска Фромборкского архива заезжали прямо на склады горючего и быстро производили примитивный «шахер-махер»: склянка шнапса в обмен на полные баки бензина и по две канистры в запас, в каждую из машин. Этот архив XVI века! Бумаги, акты, письма, цены им нет. Жаль. Не такие люди, как наш забывчивый, неуклюжий профессор Барсов-Брюсов и добрый гвардии капитан должны были искать сокровища в Восточной Пруссии!
…«16 июня осмотрели с Чернышевым на Кайзерштрассе здание Археологического института… Все сгорело, разрушено, вместо библиотек — пепел и пыль. На Фридрихштрассе осмотрели помещение военной библиотеки. Здание сохранилось, но все почти из него вывезено. 19 июня. Чернышев второй день болен, а завтра уезжает на два дня. Я остаюсь один для руководства работой в замке. Вчера смотрели библиотеку на Хуфеналлее, около дома правительства. Это библиотека почтового ведомства. Есть много интересных книг, особенно фашистских изданий. Начали отбор. А сегодня утром осмотрели театр на Хуфеналлее. Все разрушено. Сегодня в замке я нашел ряд документов по эвакуации коллекций из Кенигсберга…»
Минутку. Уж не те ли это документы, о которых писал в своей версии Максимов? Вот: «Как-то раз, в середине мая, старику опять не спалось (страдал, как помнится, бессонницей и активным склерозом. — Ю. И.). Он разбудил своих адъютантов, скомандовал — подъем. Все втроем вышли на улицу и пошли в сторону площади, повернули по Штайндамм, которая и вывела их прямо к замку. Поход был, как рассказывал сам Александр Яковлевич, чисто машинальный: „К замку, так к замку!“ Подошли и видят, что из одного окна разбитого замка, со второго этажа северного фасада, спокойно по ветру плывет дым. Здание замка они уже знали хорошо. Удивились и решили посмотреть, кто в такую рань в выжженных стенах старинного замка костер решил развести?
Быстро вошли во двор, достали, на всякий случай, оружие. Подойдя ближе, увидели вдруг такую картину: в стене вскрыт замурованный сейф, а какой-то человек вытаскивает из него папки с документами, быстро их просматривает и — в огонь. Тихо подойдя ближе, узнали в нем самого доктора Роде, который как-то по-воровски предает огню какие-то документы. Один из адъютантов, подбежав к нему, резко схватил Роде за воротник, поднял его, тот, как мешок, от страха смяк и повалился на пол. А офицеры начали выхватывать бумаги из костра. Упаковав все оставшееся и спасенное от огня, повели арестованного в „Серый дом“, который стоял на площади. Сдали его под охрану, а документы передали на предмет срочного перевода».
Как же к этому событию отнесся Брюсов? Пусть он сам об этом расскажет: «Начинаю более тщательный осмотр этих бумаг. Беляева и Пожарский переходят работать из архива в Кенигсбергскую библиотеку. Заходил в замок Фридрих. Он взят на работу (как архитектор и скульптор) в бригаду по сооружению памятника павшим советским бойцам. Ему, кажется, все равно, кому ставить памятники — весел и игрив.
25 июня. Все эти дни шли раскопки в замке. Сегодня кончили расчистку третьей комнаты. Найден ряд картин, и среди них „Мадонна“ Вероккио (его мастерской), Брейгель Младший. …Тут же заявил, что Вероккио должен быть передан ему для Комитета по делам искусств. Пусть это решают в Москве. Но все вещи из раскопок „Шлосса“ должны пойти в адрес Комитета по делам культпросветучреждений. Если я не возражал против увоза найденного в „Шлоссе“ Циганелли, то потому, что эта картина была откопана до меня. Возник спор.
