— Вроде бы у этого база проклятие след оставляет, — вслух припоминал Пол-лица, старательно перешагивая коровьи лепешки.

Отойдя подальше от любопытного скотника, смертник вытащил из котомки сверток выделанной кожи, хранивший окуляр с ремешком и потертую рукоять кинжала без клинка. Пол-лица пристроил окуляр к правому глазу, а ремешок накинул поверх капюшона на манер повязки. Всматриваясь сквозь мутное стекло в землю изрытую копытами, он поначалу не заметил ничего необычного. Но вдруг одна из ямок заполнилась слабым свечением, а вслед за ней засияла целая дорожка бирюзового цвета.

— Дай угадаю. Свежий след в том же месте. Проклятие, конечно, уже удрало, — изрекла рыбья голова, вновь появившись над водой.

Смертник раздосадованно сорвал с глаза окуляр и свечение тут же исчезло, оголив привычную серость грязи.

— Ты догадлив. Остается узнать, как проклятие напакостило сегодня, —

угрюмо подтвердил Пол-лица, покидая вонючий баз.

Одолев небольшой подъем, смертник вышел прямиком к срубу с заколоченными окнами и расстроился еще пуще. У коновязи стояла пара гнедых лошадей в изукрашенных уздечках. Неподалеку на траве лежали новенькие седла, прикрытые чистыми попонами.

— Под навес бы хоть закинули. От росы же намокнут. Сразу видно хозяева денег не считают, — подметил летунец.

— Кого еще нелегкая принесла? Вчера же их не было. Надеюсь не очередные правильники. В этой деревеньке и так уже не продохнуть от важных персон, — заглядываясь на статных лошадей, ворчливо гадал Пол-лица.

Безошибочно решив, что животные не способны рассказать о хозяевах хоть что-то дельное, смертник подошел к дубовой двери и постучал. Внутри сруба послышался топот, прервавшийся грохотом вперемешку с вереницей отборных ругательств.

— Треклятая лавка! Кто там еще? — страдальчески простонал баритон из-за двери.

— Смертник, — поспешила отозваться рыбина.

— Какой-то чудной у тебя голос. Может ты проклятие, которое

смертником прикидывается? — усомнился баритон.

— Вряд ли здешнее проклятие сумеет принять облик смертника. Уподобиться человеку под силу только самым могучим из них, вроде посмертий. А они обычно зарождаются после убийства знатных особ. Если ты не пришиб какого-нибудь королька или на худой конец барона, то бояться нечего, — заверил Пол-лица.

— Что столбом встал? Пускай! — распорядился гнусавый голос в срубе.

Петли скрипнули, и в возникшую щель сунулось озабоченное лицо.

— Кажись не проклятие, — неуверенным баритоном сообщило лицо, раскрыв дверь во всю ширь.

Стоило смертнику переступить порог, как тотчас ему навстречу бросился коренастый мужик, одним движением отпихнувший на лавку незадачливого обладателя баритона.

— Пол-лица ты убил проклятие? Ну молви! Убил? — хватая смертника за складки плаща и чуть ли не вешаясь на него, гнусавил мужик.

Едва держась на ногах под грузом котомки, бурдюка и порывистого мужика, Пол-лица прокряхтел:

— Может, сперва представишь своих гостей?

— Понимаю, открыто говорить при них остерегаешься. Напрасно. У очага кости греет самый щедрый закупщик моего скота — господин Пилий. А этот пентюх, что на лавку опять улегся — слуга евонный. Они, вишь ли, проведать меня сообразили. Из города-то я убёг, как только мне проклятие докучать стало. Думал, в глухомани отсижусь, оно и отвяжется, но все чаяния впустую. Видать я очень лакомый кусок для поганой твари, раз отстать не хочет. Ну вот, значица, вместе со мной и мясо дешевое из города пропало. Я кому ни попадя вести дела не доверяю. Покупателям приходится ко мне наведываться, чтобы о сделке потолковать, — затравленно озираясь, болтал мужик.

Пилий, не отходя от очага, взыскательно оглядел смертника, словно прицениваясь к очередному бычку, пригнанному на убой, и деланно склонил плешивую голову. Потиравший ушибленный бок слуга поприветствовать Пол-лица не пожелал, предпочтя безотложно убраться подальше от ненавистной лавки. Смертник удостоил гостя небрежным кивком и спросил:

— То-то я смотрю какой-то дом для купца негожий. А ты, получается, схорониться тут решил, когда из города убежал. Отчего сразу не рассказал?

— Как-то к слову не пришлось, — оправдался купец, уныло взглянув на скудное убранство сруба, заключавшееся в нескольких лавках заваленных тюфяками и маленьком столе. — Занял лучшее, что было. Староста вообще предлагал в мазанке у хлева разместиться. Не хотел, небось, мне халупу свою отдавать. Но я напомнил ему, что деревенские мои стада пасут. Будет упрямиться — всех лишу работы.

— Тяготы твоего новоселья мне без надобности. А вот то, что ты проклятие в городе подцепил весьма важно. Значит, именно там правило

нарушил. Только вот какое? По-прежнему не помнишь? Или при первой нашей беседе тоже к слову не пришлось? — прищурившись, уточнил смертник.

— Не убил выходит. Иначе бы сызнова теми же вопросами меня не терзал. У порога-то не торчи. Проходи, располагайся, — закрывая дверь, попытался неуклюже увильнуть от откровений купец.

— И не убью, покуда ты хвостом крутить будешь. Чтобы с проклятием расправиться надобно его породу выяснить. Проще всего, понять какое правило ты преступил. По положенному за это наказанию и повадкам проклятия, я сумею распознать, с чем мы дело имеем, — умостившись на краю лавки, объяснил Пол-лица.

— Без всяких выяснений могу уверить, что порода у него сволочная. В хлеве опять корову околевшую нашли и вдобавок молоко утреннего удоя скисло. Что проклятию нужно-то от меня? В городе мясо прямо на глазах протухало. Здесь уже десяти голов из стада лишился. Ох, разорит оно меня! Дед с облезлой коровенки начинал и к концу жизни успешнейшим купцом слыл. А я токмо убытки считаю! — гневно сжимая дубинку, висевшую на поясе, негодовал купец.

— Значит, дед достойным людям не пакостил. Проклятие не случайно коров изводит. Должно быть, ты объегорил кого-то равного или более высокого по происхождению. Вот через нажитое добро расплата и идет, — предположил смертник, подозрительно вглядываясь в раскрасневшуюся рожу купца.

— Я всегда торговлю честно вел! Вон, хоть у Пилия спроси. Он никогда свежесть и вес купленного мяса не проверял и ни разу недовольства не выказал. Все наши уговоры на взаимном доверии зиждутся, — артистично возмутился купец.

— Ну, если ты совершенно невинен, то приобрел бы у правильника откупную грамоту. У тебя-то точно средства на нее сыщутся. К смертникам обычно обращаются, когда хотят огласки своих проступков избежать. А раз ты молвы людской и сплетников не страшишься, иди каяться к правильникам. По счастью в деревне один уже бродит. Позвать? — Демонстративно вскочил с лавки Пол-лица.

— Не горячись. Я бы и рад тебе подсобить, да нечем. Не помню за собой никаких нарушений правил. Нельзя мне ни о чем таком помнить, а уж тем паче трепать. Вся торговля на моей благонадежной репутации держится. Не станет ее, тогда и от проклятия избавляться незачем, — смущенно косясь на Пилия, пояснил купец.

Осознав, что купец нипочем не откроет всей правды о своих темных делишках, Пол-лица мрачно проговорил:

— Остается выманивать проклятие на живца. Это не принесет удовольствия мне и заставит помучиться тебя. Готов к нестерпимой боли?

Купец испуганно уставился на смертника, но ответил неожиданно твердым голосом:

— Ежели иначе не сможешь, то делай что должно. Токмо растолкуй прежде, что твориться будет. Не желаю чуять себя несмышленым телком идущим на заклание.

— Будем толковать при посторонних? — Пол-лица недоверчиво глянул на Пилия и его слугу, подкинувшего поленья в огонь.

— Какие же они посторонние? — отмахнулся купец, проследив за взором Пол-лица. — Это ведь Пилий надоумил меня смертника нанять и даже подсказал, как тебя отыскать. Я поначалу заартачился, но когда проклятие шибче насело, уступил уговорам. Так что пущай он в доме останется и за мной присмотрит. С ним я все же знаком поболе, чем с тобой.

— Ну, как знаешь. Если правильники по какой-то нелепой случайности проведают о наших ухищрениях, то тебе придется долго отвираться и доказывать подлинность личины, — деловито сообщил Пол-лица.