— Почему?.. — ошеломленно пробормотал Мэтт наконец, немного придя в себя.

Мередит, неверно истолковав вопрос как очередной несправедливый упрек, вздрогнула и поморщилась:

— Потому что я никогда не делала этого раньше. Этот правдивый ответ заставил Мэтта распахнуть глаза, и в них Мередит Не увидела ни разочарования, ни обвинения. Только нежность и сожаление.

— Но почему ты не сказала мне? Я мог бы намного облегчить тебе все это.

Погладив его щеку, Мередит ответила с нежной, успокаивающей улыбкой:

— Но ты не сделал мне больно. Наоборот. Мне очень хорошо.

И эти простые слова заставили его застонать. Мэтт припал к ее губам в исступленном поцелуе и с бесконечной осторожностью начал двигаться, то почти целиком выходя из нее, то медленно ныряя в тесные. глубины, незаметно увеличивая темп возбуждающих настойчивых толчков, опьяняя ее, и Мередит, окончательно обезумев, беспорядочно забилась под ним. Ее ногти все глубже впивались в его спину, пока страсть, бушевавшая в ней, не превратилась во всепожирающее пламя, сметавшее все вокруг и ставшее наконец долгими, безоглядными, безудержными взрывами ослепительного наслаждения.

Схватив ее в объятия и прижав к себе, Мэтт погрузил пальцы в копну белокурых волос, самозабвенно целуя Мередит, сделал еще один, последний толчок и обмяк, излившись в нее.

Безумный неутолимый голод этого поцелуя, то, что происходило с ней, заставили Мередит прижать его к себе еще сильнее и застонать от невероятного блаженства.

С бешено бьющимся сердцем она, не разнимая рук, вместе с ним перекатилась на бок, по-прежнему прижимая лицо к его груди, чувствуя, что Мэтт продолжает обнимать ее.

— Ты хоть понимаешь, — неверным голосом пробормотал он, чуть касаясь губами ее щеки, — что делаешь со мной?

Мередит не ответила, потому что реальность того, что сейчас произошло, начала медленно проникать сквозь пелену чувственного тумана, а она не хотела этого. Пока не хотела. Слишком рано. Не сейчас. Не нужно, чтобы эти прекрасные мгновения были испорчены.

Мередит зажмурилась, стараясь прислушаться к тем восхитительным словам, которые Мэтт говорил ей, продолжая гладить по щеке, чуть щекоча большим пальцем кожу.

И тут он задал вопрос, действительно требующий ответа, и волшебство испарилось, ушло, и уже ничто не могло его вернуть.

— Почему? Почему ты пошла на это сегодня? И почему со мной?

Мередит мгновенно сжалась, вздохнула от сознания непоправимой потери и отстранилась, накинув на плечи вязаный плед, лежавший на диване. Теперь она узнала все о физической близости, но никто не предупредил ее о той странной неловкости, которая завладеет ее чувствами потом. Словно неведомая сила безжалостно обнажила ее эмоции, оставив Мередит открытой перед всеми, беззащитной, смущенной.

— Думаю, нам лучше одеться, — нервно пробормотала она. — И тогда я объясню все, что ты хочешь знать. Сейчас вернусь.

Поднявшись к себе, Мередит накинула бело-голубой халат, туго стянула поясом талию и по-прежнему босиком спустилась вниз. Проходя мимо часов в холле, она взглянула на циферблат. Отец будет дома через час.

Мэтт, полностью одетый, если не считать галстука, который сунул в карман, звонил по телефону из кабинета.

— Какой у тебя адрес? — спросил он. Мередит объяснила, и он сказал в трубку, куда подать такси. — Я велел им приехать через полчаса, — продолжал он и, подойдя к журнальному столику, поднял забытый стакан с бренди.

— Могу я налить тебе что-нибудь еще? — спросила Мередит, вспомнив об обязанностях хозяйки. Вечер подходит к концу, и нужно все выполнить до конца, как полагается. Может, именно такой вопрос задала бы официантка, подумала она с иронией.

— Я бы хотел получить ответ на свой вопрос, — повторил он. — Что заставило тебя пойти на это?

Мередит показалось, что его голос звучит немного напряженно, но лицо Мэтта было совершенно бесстрастным. Она вздохнула и отвернулась, смущенно обводя пальцем инкрустацию на столе.

— Многие годы отец обращался со мной, как со скрытой нимфоманкой, а я, поверь, ничего не сделала, чтобы заслужить такое. Сегодня, когда ты заявил, что у него были причины стеречь меня, в мозгу словно взорвалось что-то. Кажется, я решила, что если меня считают потаскухой, следует хотя бы узнать, что это такое. И в то же время у меня возникла безумная идея наказать вас обоих — тебя и его. Хотела доказать, что ты был не прав.

Наступила зловещая тишина. Наконец Мэтт, покачав головой, резко ответил:

— Ты могла бы объяснить, что я не прав, просто сказав, что твой отец — злобный тиран и недоверчивый ублюдок.

Мередит в глубине души признала правоту его слов и смущенно поглядела на Мэтта, гадая, был ли гнев единственной причиной, побудившей ее броситься в объятия Мэтта, или она просто использовала праведное негодование как предлог, чтобы отдаться сексуальному притяжению, исходившему от него. Использовала. Вот она, правда! Она чувствовала себя виноватой, потому что использовала мужчину, который ей действительно нравился, как орудие мести против отца.

В продолжающейся тишине Мэтт, казалось, взвешивал то, что сказала Мередит, и то, что осталось невысказанным, проникая в мысли, которые она таила даже от себя самой. И выводы, к которым Мэтт пришел, похоже, были довольно нерадостными, потому что он со стуком поставил стакан и взглянул на часы.

— Пойду подожду такси на улице.

— Я провожу тебя.

Вежливые фразы, которыми обмениваются двое почти незнакомых людей, всего час назад сплетавшихся на диване в страстных объятиях. Абсурдность происходящего больно обожгла Мередит, но она, закусив губу, молча выпрямилась и отошла от стола. В ту же секунду взгляд Мэтта остановился на ее голых ногах, вернулся к помрачневшему лицу и скользнул к разбросанным по плечам волосам. Босая, растрепанная, в длинном халате, Мередит совсем не походила на строгую светскую даму в вечернем платье. Прежде чем вопрос слетел с губ Мэтта, Мередит уже поняла, что он хочет узнать.

— Сколько тебе лет?

— Не так много, как ты думаешь.

— Сколько? — настаивал он.

— Восемнадцать.

Она ожидала нового взрыва, но вместо этого Мэтт долго, жестко разглядывал ее и потом сделал то, что не имело для Мередит никакого смысла. Подойдя к письменному столу, он написал что-то на листочке бумаги:

— Это номер моего телефона в Эдмунтоне. — спокойно объявил он, вручая ей листок. — Еще полтора месяца я буду там. Потом Соммерсы скажут, как связаться со мной.

После его ухода Мередит поднялась наверх, хмуро разглядывая клочок бумаги. Если таким образом Мэтт пытается предложить, чтобы она ему позвонила, с его стороны это грубо, невежливо и… просто нагло. И унизительно.

Всю следующую неделю Мередит опрометью бросалась к телефону, как только раздавался звонок словно боясь, что это Мэтт. Лишь при воспоминании о той ночи, лицо ее загоралось от смущения и хотелось поскорее забыть обо всем на свете.

Но к концу недели она уже совсем не желала этого. Как только угрызения совести и боязнь огласки улеглись, Мередит обнаружила, что постоянно думает о Мэтте, непрерывно воскрешая в памяти те моменты, которые старалась забыть. По ночам, уткнувшись лицом в подушку, она ощущала его губы на шее и щеках, с чувственной дрожью припоминала каждое нежное слово, которое он шептал ей.

Мередит думала об удовольствии просто идти с ним рядом и разговаривать, как тогда, на газоне в «Гленмуре», о том, как он весело смеялся, слушая ее рассуждения. Думает ли о ней Мэтт, а если да, почему не звонит?

Когда прошло две недели, а от Мэтта не было ни слова, Мередит поняла, что, возможно, совершенно не интересует Мэтта и он вовсе не находит ее соблазнительной. Она снова и снова перебирала в памяти все, что сказала Мэтту перед его уходом. Может, она чем-то оскорбила его и ее слова о том, почему она решила переспать с ним, ранили его гордость… Но Мередит сама себе не верила. Мэттью Фаррел наверняка уверен в собственной сексуальной притягательности, стоит лишь вспомнить о его двусмысленных намеках, когда они впервые танцевали. Нет, скорее всего он не звонит, поскольку решил, что она слишком молода и не стоит его внимания.