— А какую высшую школу ты выберешь? — спросила Мередит, восхищаясь преображенной спальней и думая о том, как несправедливо, что Лайза не может поступить в колледж и применить на деле свои многочисленные таланты.

— Киммерлинг, — ответила Лайза. Мередит поморщилась. Она проезжала Киммерлинг по пути в школу Святого Стефана, здание которой было хотя и старым, но содержалось в идеальном порядке. Киммерлинг был уродливой, захламленной городской средней школой, все ученики которой выглядели оборванцами, с малых лет повидавшими неприглядные стороны жизни. Отец Мередит постоянно подчеркивал, что настоящее образование можно получить только в превосходных учебных заведениях.

Несколько часов спустя после того, как Лайза заснула, в голове Мередит родилась идея, и девушка начала обдумывать каждую деталь более тщательно, чем что-либо в жизни… если, конечно, не считать воображаемых свиданий с Паркером.

На следующее утро Фенвик отвез Лайзу домой, а Мередит спустилась в столовую, где отец ожидал ее за накрытым столом, читая газету. В обычный день она с любопытством расспросила бы его, чем кончилось вчерашнее совещание, но сегодня на уме у девушки было совсем другое.

Усевшись на место, она поздоровалась и начала сложную игру, пока внимание отца было приковано к газете.

— Разве не ты всегда говорил, что хорошее образование жизненно важно? — спросила Мередит и, когда отец рассеянно кивнул, продолжала:

— И не ты ли считаешь, что городские школы сильно перегружены и уровень обучения в них не слишком высок?

— Да, — ответил Филип, снова кивнув.

— И не ты ли как-то обмолвился, что семья Бенкрофтов вот уже много лет делает пожертвования Бенсонхерсту?

— Угу, — пробурчал отец, переворачивая страницу.

— Послушай, — объяснила Мередит, стараясь сдерживать нарастающее возбуждение, — в школе есть одна ученица — чудесная девочка из набожной семьи. Она очень умна и талантлива. Хочет стать дизайнером по интерьерам, но приходится поступать в Киммерлинг, потому что родителям не на что послать ее в приличную школу. Разве это не позор?

— М-м-м-м, — согласился Филип, хмурясь при виде статьи о Ричарде Дейли: демократы не входили в число его любимцев.

— Правда ведь, это настоящая трагедия, когда такой талант, и ум, и честолюбие… все пропадает зря…

Отец поднял глаза от газеты и с неожиданным вниманием начал рассматривать дочь. В сорок два года он выглядел привлекательным, элегантным мужчиной с резковатыми манерами, пронизывающими голубыми глазами и каштановыми, седеющими на висках волосами.

— И что ты предлагаешь, Мередит?

— Стипендию. Если Бенсонхерст не пожелает выделить ей стипендию, может, ты попросишь их воспользоваться деньгами, которые фонд для этого предназначил?

— И я также должен указать, что стипендия предназначается специально для девушки, о которой ты упомянула, не так ли?

Он придавал словам Мередит такое значение, словно та предлагала нечто крайне неэтичное, но она уже знала, что отец считал нужным использовать могущество и связи, когда и где только возможно, поскольку это служит его целям. Он тысячу раз утверждал, что именно для этого и существует власть.

Мередит медленно кивнула, улыбаясь глазами:

— Да.

— Понимаю.

— Ты никогда не найдешь человека, более заслуживающего этой стипендии, — взволнованно настаивала дочь. — И, — добавила Мередит, словно по вдохновению, — если мы ничего не сделаем для Лайзы, она, возможно, закончит пособием по безработице.

Социальное обеспечение было предметом, вызывающим крайне отрицательную реакцию отца. Мередит отчаянно хотелось рассказать ему побольше о Лайзе, о том, как много значит для нее эта дружба, но какое-то шестое чувство предостерегало не делать этого. В прошлом отец так чрезмерно опекал ее, что ни один ребенок не удовлетворял его стандартам и не был достоин стать постоянным компаньоном дочери по играм. Он скорее посчитает, что Лайза достойна получить стипендию, чем позволит ей стать подругой Мередит.

— Ты напоминаешь мне бабушку Бенкрофт, — задумчиво протянул он наконец. — Она часто проявляла подобный интерес к достойным, но менее удачливым особам.

Угрызения совести на миг болью отозвались в сердце Мередит, поскольку мотивы ее ходатайства за Лайзу были столь же эгоистичны, сколь и благородны, но следующие слова заставили Мередит обо всем забыть:

— Позвони завтра моей секретарше. Дай ей сведения об этой девушке и попроси напомнить мне позвонить в Бенсонхерст.

Последующие три недели Мередит ждала, сгорая от нетерпения, боясь признаться Лайзе в своих замыслах, потому что не хотела заранее разочаровывать подругу, но в то же время не могла поверить, что администрация Бенсонхерста может отказать отцу. Наступили времена, когда американских девушек посылали в Швейцарию и Францию, а не только в Вермонт, и уж точно не в Бенсонхерст с его холодными каменными дортуарами, по которым гуляли сквозняки, с чрезмерно строгими правилами и жестким расписанием. Конечно, школа уже не так переполнена, как раньше, следовательно, они не рискуют оскорбить важного попечителя.

На следующей неделе прибыло письмо из Бенсонхерста, и Мередит нетерпеливо переминалась возле кресла отца, пока тот разрезал конверт.

— Тут говорится, — наконец объявил он, — что они предоставляют мисс Понтини стипендию на основании ее выдающихся успехов в учебе и по ходатайству семьи Бенкрофт..

Мередит испустила совершенно неподобающий леди радостный вопль, за что отец, прежде чем продолжить, наградил ее ледяным взглядом:

— Стипендия покроет расходы по ее обучению, питанию и жилью. Дорога в Вермонт и деньги на карманные расходы — ее забота.

Мередит прикусила губу: об этом она не подумала. Но ее план прекрасно удался; позже она обязательно что-нибудь сообразит. Может, стоит убедить отца, что они поедут на машине, тогда Лайза сможет отправиться в Вермонт с ней.

На следующий день Мередит захватила в школу все проспекты из Бенсонхерста вместе с письмом о стипендии. Уроки, казалось, длились целую вечность, но наконец они очутились в кухне Понтини. Мать Лайзы хлопотала, выкладывая на стол воздушные итальянские пирожные с кремом и взбитым творогом.

— Ты становишься такой же тощей, как Лайза, — заметила она, и Мередит послушно откусила кусочек пирожного, пытаясь одновременно открыть школьную сумку и достать письмо.

Чувствуя себя немного неловко в роли филантропа, она без умолку болтала о Бенсонхерсте, Вермонте и радостях путешествия и только потом объявила, что Лайза получает стипендию для учебы в школе.

На несколько мгновений в комнате воцарилась мертвая тишина. И Лайза и миссис Понтини, казалось, были не в силах осознать происходящее. Наконец Лайза медленно встала.

— Так я что, очередной объект благотворительности?! — разъяренно взорвалась она. — Кем ты, спрашивается, себя воображаешь?

Она вылетела через черный ход, и Мередит, едва успев опомниться, помчалась следом:

— Лайза! Я только пыталась помочь!

— Помочь? — огрызнулась подруга, наступая на нее. — Почему это ты посчитала, что я захочу сидеть в одном классе с кучей богатых снобов вроде тебя, которые будут взирать на меня сверху вниз, как на нищенку? Могу себе представить, целая школа избалованных стервоз, которые жалуются, что приходится перебиваться на тысячу долларов карманных денег, присылаемых им ежемесячно любящими папочками…

— Никто не узнает, что ты на стипендии, если сама не скажешь, — начала Мередит, но тут же побледнела от гнева и обиды:

— Не думала, что ты считаешь меня «богатым снобом» или «избалованной…. избалованной стервой».

— Послушай себя, не можешь слово «стерва» произнести, чтобы не поперхнуться! Подумаешь, святоша! Маменькина дочка!

— Это ты сноб, Лайза, не я, — возразила Мередит тихо, безнадежно. — Все видишь с точки зрения денег. Тебе не стоит беспокоиться о том, что не приживешься в Бенсонхерсте. Это я нигде и ни с кем не могу ужиться, с самого детства была белой вороной.