– Хэнк, подожди. – Она рванулась за ним вслед.

Он сделал вид, что не замечает ее. Ему еще надо было выкопать бутылки и построить хижину.

– Хэнк. – Она коснулась его плеча, но он не остановился. Маргарет не отставала. Вскоре он услышал ее яростный шепот: – Я не умею обращаться с детьми. Я ничего не знаю об этом.

– Получше смотри за ними.

– Что? – Она застыла как вкопанная. Нельзя, конечно, было сказать, что она завопила, но звук, который она издала, был криком души.

Хэнк остановился и в последний раз повернулся к ней лицом. Она стояла подбоченившись и пронзала его взглядом. Выражение ее лица напомнило ему мула из «Ворот прокаженного».

– Боже милостивый, женщина, неужели так трудно уследить за маленьким ребенком?

Это было еще труднее, чем спорить с Хэнком Уайаттом. Маргарет в отчаянии подергала за веревку, которая была завязана у нее на талии, потом повернулась и пошла к зарослям. Но как только она потянулась за бананом, веревка натянулась как струна.

– Опять! – пробормотала она в сердцах. Ей казалось, что за последний час она уже как минимум в десятый раз пыталась преодолеть эти несчастные несколько метров. Еще ни разу она не добыла ни одного банана. На этот раз веревка протянулась через три куста гибискуса и украсила веерную пальму, которая стала теперь походить на майское дерево.

В самой чаще находилась Аннабель. Противоположный конец бечевки был привязан к ее поясу. Жизнь била из нее ключом, она улыбалась, качалась на своих толстеньких ножках, приседала и оглашала воздух своим загадочным «Пика-бу!». Она хохотала и ползала между кустов, с наслаждением запутывая веревку. Она, видимо, была просто счастлива, когда привязывала себя и Маргарет ко всем окружающим предметам.

Когда-то давно Маргарет попросили присмотреть за соседскими мопсами, и собаки протащили ее по всей Тейлор-стрит чуть ли не волоком, так как погнались за бродячей кошкой, но заниматься с ребенком, оказывается, гораздо труднее. Сначала ей показалось, что она нашла ясный и логичный выход из того затруднительного положения, в которое попала. Она обдумывала решение этой задачи и вроде бы нашла его. Она убеждала себя, что идея привязать к себе Аннабель имела смысл. Однако теперь, глядя на замысловатые петли веревки, протянутой между деревьями и кустами, она понимала, что это все равно что распутывать клубок, которым долго играл котенок. В это время по пляжу пробегала Лидия с каким-то ведерком в руке. Увидев ее, Маргарет выпустила конец веревки и помахала рукой. Девочка остановилась, посмотрела на бечевку, потом на сестру и поставила на землю свое ведро. В нем были спелые манго.

– Мама обычно играла с ней.

– Правда?

– Да.

– А как?

– Ну знаешь, во всякие смешные игры, как это всегда делают мамы со своими детьми.

– Лидия, я на самом деле не знаю.

Девочка наклонила голову набок и уставилась на нее, как на сумасшедшую.

– Как это?

– Я не часто имела дело с детьми.

– Ты не любишь детей? – В ее голосе был вызов, как будто она ожидала признания, что Маргарет не любит ее.

– Это не имеет никакого отношения к любви или нелюбви. Я просто не умею нянчиться с детьми.

Лидия обдумывала ее слова. Маргарет тоже молчала и не двигалась. Она не знала, как заставить девочку поверить, что она не враг ей, и как ей сейчас преодолеть неловкость и натянутость между ними.

Раздался крик Теодора. Он звал Лидию. Та что-то пробормотала и унеслась, видимо, довольная тем, что ее позвали. Маргарет смотрела ей вслед, искренне недоумевая, чего могла ждать от нее Лидия. Девочка воспринимала в штыки каждое ее слово, она смотрела на нее, как на недостаточно, по ее понятиям, взрослую.

Маргарет опустилась на песок, обхватила руками колени и положила на них голову. Она переживала ужасную горечь поражения. Ей было невыносимо грустно, может быть, еще и потому, что это случалось с ней чрезвычайно редко. Она сидела на песке и думала, думала, не в силах найти подходящее решение.

Когда она сталкивалась с какой-нибудь трудной задачей в своей практике, она обычно приступала к поиску выхода, делая различные заметки, анализировала вопрос со всех точек зрения, пыталась собрать воедино все возможные решения. Этот метод позволял ничего не упускать из виду. Мыслительный процесс основывался на отборе отдельных ключевых слов, на которых она и сосредоточивала свое внимание.

Маргарет пристально посмотрела на песок перед собой и стала писать пальцем отдельные слова: «Девочка. Гнев. Потеря. Сирота. Ребенок. Мать. Дитя». Ничего не приходило ей в голову. Ни одно слово не было ключевым. Ни одно не вело к разгадке. Она нахмурилась. Потом посмотрела на Аннабель, и ее мысли потекли в другом направлении. Ребенок спал под кустом гибискуса, зажав в маленькой ручке ярко-оранжевый цветок. Два пальца другой руки были засунуты в рот. Маргарет встала, подошла к девочке и развязала веревку. Аннабель спала. Маргарет вытащила ей пальцы изо рта, погладила по головке. Ребенок вздохнул, но не проснулся. Кожа Аннабель была нежной и мягкой. Щеки окрашены розовым румянцем. Кудрявые волосы абрикосового цвета гармонировали с цветком гибискуса, зажатым в руке. Аннабель, сладко вздохнув во сне, подложила одну руку под голову. Ее маленькие босые ножки были испачканы песком, рваный подол ситцевого платья был усеян глянцевыми листьями гибискуса. Только что девочка играла, и через какую-то минуту она уже забылась мирным глубоким сном.

Как так получается, что один маленький здоровый ребенок производит столько шуму и является причиной такой кутерьмы и беспорядка? За последние два дня Маргарет стала совсем по-другому относиться к материнству. Раньше она даже не подозревала о том, как много времени и внимания требуют дети. Раньше она и представить себе не могла, как быстро дети проваливаются в сон. Вот только что они бегали, смеялись, что-то затевали, играли, и вдруг – хлоп! – спят. Причем без всякого перехода – сразу в глубокий сон.

Маргарет потянулась и опять погладила Аннабель по головке. Если бы ее спросили, она не могла бы сказать, сколько времени она вот так просидела. Ее мысли были так далеко! Она размышляла о том, о чем никогда прежде не задумывалась. Интересно, что бы она пережила и почувствовала, если бы ей пришлось дать жизнь другому существу?

Бутылка Мадди достигла берега после сильнейшей бури. Впрочем, за две тысячи лет у Мадди уже накопился огромный опыт по части атмосферных явлений. Он пережпл не одно наводнение и ураган. В одном месте, под названием, кажется, Канзас, он повстречался с торнадо. Иногда какие-то безумцы, найдя бутылку, выбрасывали ее. Мадди не переставал удивляться, сколько идиотов сами отказывались от возможности исполнения трех золотых желаний.

За сотни лет он уже научился определять тот момент, когда бутылку выбрасывало на твердую землю. Это было похоже на скачки на верблюдах, когда оседланное животное вдруг ударяется о каменную стену. У него была еще одна примета: все в бутылке переворачивалось вверх дном. Вот и сейчас. Золотые шелковые подушки разлетелись в разные стороны. Тяжелые книги в кожаных переплетах и пожелтевшие газеты вперемежку свалились на персидские ковры. На грудах имущества сверху красовались медный кальян и бейсбольная бита, которая, кстати, пролетая, поставила ему преогромную шишку.

Каждый новый хозяин, новое десятилетие и новая страна приносили с собой что-нибудь. Обычно Мадди удавалось разжиться многими современными идеями и вещами. В последние годы он собрал целую библиотеку самых модных авторов, шахматы и шашки из слоновой кости, жаль только, что приходилось играть за себя и за партнера. У него были и бадминтонные ракетки с воланчиком, и бейсбольные принадлежности, и даже все необходимое для фотографирования.

Мадди сидел по-турецки на полу бутылки и складывал рассыпавшиеся шахматы в коробку. Взглянув на пробку, он подумал, что если с помощью молитвы чего-нибудь можно добиться, то его обязательно найдут.