— Я помню. Там были логические головоломки. Это и вся моя уникальность? Ради чего вы вытаскиваете именно меня?

— Ещё сказался ваш разряд по водолазным работам.

— Так это всё вы подстроили?!

— Света, Света. Успокойтесь, откуда столько ненависти, откуда такие нелепые догадки? Что я придумал? Ваш кораблестроительный разорял не я, перебои с комплектующими — тоже не я, зарплату Юре задерживал — тоже не я, изменять, вы меня простите — тоже не я заставлял, и, наконец, топиться Юрку к проруби за руку не тащил. Мы всего лишь следим и помогаем достойным людям. Нашим, русским людям. Кому успеваем. Знали б вы статистику самоубийств по стране… Иногда так душа болит…

— Извините ради бога, Иван Мартынович, это всё нервы. Вот заварка, вот варенье, хлеб.

— Ладно, а вот моё предложение. Этот красочный буклет показывает типовой дом для офицеров. Стандартная девятиэтажка. Это внутри. Семьдесят пять метров квадратных общая. Это стандартная детская площадка, придомовая территория. Скорее всего, Юра служить будет в Севастополе, там квартиру вам и дадут. Вам, как жене, подберут работу. Школы у нас хорошие — Маше будет хорошо. У нас широко развит прокат автомобилей, но если захотите, то получите машину в течение года. Если родите трёх и более детей, вы, Света, скорее всего, будете сидеть с ними дома, вам будут выплачивать пособие, довольно большое.

— Это похоже на сказку. В чём подвох? — Света смотрела на цветные фотографии буклета, как на чудо. Такого просто не могло быть в этой жизни. Слишком разительный контраст с буднями текущей жизни.

— Опять хороший вопрос. Есть такое дело. Не подвох, но всё же. Служба у Юры будет трудная. Это раз. Есть и два. Гражданство придётся принимать по-настоящему, а значит, и подчиняться законам СССР. Будет сначала непривычно. Больше «подвохов» нет.

— Иван Мартынович, а что за прослушка? Это же незаконно?

— Юрик, а если бы ты утопился — было бы лучше? А закон бы при этом молчал. Милиция, по большей части — чиновники. Бумажки правильно оформить, опосля. Когда уже кого убьют или ограбят. А до того — ни-ни. Закон… А зарплату тебе четыре месяца не платят — по какому закону?

— Иван Мартынович, а по телевизору говорят, что у вас в СССР диктатура, людей репрессируют, как при Сталине — это правда?

— Светочка, ну что вы, как маленькая! Когда это по телевизору правду показывали? У нас военная диктатура, подчёркиваю: военная. Перед этим, была диктатура пролетариата. Точнее, заводских рабочих. Рабочим платили двести рэ, а инженеру, для сравнения, сто двадцать. Теперь у нас много зарабатывают военные и инженеры. Ваш муж — военный, значит, вам будет хорошо. Я всё сильно упростил, но суть такова. А репрессируют всяких засранцев. Моя воля — поубивал бы, да и, всех делов. Репрессия — это громко сказано. Всяких секретарей райкомов, председателей парткомов перевели с работы языком на работу в село. Теперь они морочат голову огурцам да помидорам.

— Юр, а Юр? Что думаешь? Или вы уже всё обговорили, и ты что-то решил? Ты меня прощаешь?

— Милая моя Светочка, ты прости меня, дурака. Это я виноват во всём. А мне не за что тебя прощать. А с Иваном Мартыновичем мы говорили вчера много, но не об этом. Так что решать будем вместе. Трудной службы я не боюсь.

— Юр, давай рискнем? До распада Союза я жила в Ростове. Тебя назначили в Северодвинск. Как мне надоел этот холод! Помидоров свежих хочу!

— Иван Мартынович, мы согласны. Что нужно делать?

— Вот и молодцы молодята, вот и замечательно! Пиши рапорт командиру на увольнение, документы о смене гражданства вы оформите потом, в СССР. Если будут проблемы с увольнением — сразу звони, вот все телефоны нашего общества. Это вам денег на первое время.

— Не надо, Иван Мартынович, я же в цехе зарабатываю, неудобно.

— Перестань, Света! Я не из своих, это фонды.

— Мартынович, у меня могут быть проблемы с увольнением — командир не отпустит.

— Ладно, будем действовать сразу на упреждение, но рапорт ты напиши. Я пошёл, ну а у вас — выходной. Даю информацию к размышлению. В СССР приветствуется большое количество детей в семье. До свидания.

«Ушёл. Ну, Мартыныч, ну, жук! За руку он меня к проруби, конечно, не тащил. Но что-то тут не так. Уж очень всё у них лихо. Правда, в чём корысть? Брать-то с нас нечего, кроме анализов. Кстати, Мартыныч на что-то намекнул.»

— Юра, нужно готовиться соблюдать законы СССР. А у нас только один ребёнок…

«Да, такого секса у нас давно не было! Ох, Мартыныч, ох, и жучара! Спасибо тебе, даже если ничего не получится.»

«Получится, всё получится. Чай, не первого человека с этой части забираю. На командира десять килограммов компромата накопилось. Но мы не ФСБ, нам разоблачать не к спеху, будем пока Остапом Бендером.»

Следующий день. Кондитерский цех.

— Светлана, зайди ко мне.

Кабинет Фёдорова ничего примечательного не содержал, кроме мягкого диванчика. Хозяин стоял у окна и взирал. То ли, на внутренний дворик и работу грузчиков, то ли, на магазин с другой стороны улицы, то ли, вглубь себя; может быть, искал честь и совесть. Кто знает?

— Ростислав Андреевич, между нами всё кончено. Это была ошибка. Это всё нужно забыть. Вы легко найдёте себе другую.

— Светик, что так официально, рыбка моя, что случилось?

«Мурлычет, как кот вокруг мышки. Только я — не мышка. Свой выбор я сделала. С Фёдоровым было нормально. И в постели. И деньги у него были. Вот только, его предложение переехать не предполагало замужества. Это раз: поматросит и выгонит через пару месяцев. Есть и два. Это Юра. Вчера я поняла, что без меня Юра сломается. Почти материнские чувства, ответственность. Да и всегда я считала Юру своим вторым ребёнком. А деньги… Когда это замуж за лейтенантов выходили по расчёту? Разве что, за генеральских сынков. Зарплата в СССР будет стабильно. Что бы по телеку не врали, а вот ни о безработице, ни о задержках зарплат не сообщали, значит — нет! Да и люблю я Юру.»

— Лапа моя, сладенькая.

«Блин, я ещё здесь, с этим козлом.»

— Ростик, убери руки! Я не хочу!

— Ну, Свет, ну ты чё!

— Чё, чё, через плечо! Я тебе больше не дам! Понял!? Отстань!

— Чё за дела, коза! Я для тебя всё, а ты — так?! Я закрывал глаза на воровство продуктов, а ты решила меня кинуть? Мы так не договаривались.

— Я увольняюсь.

— Это ничего не значит. Или дашь мне сейчас или сдам тебя милиции.

— Не трогай меня! Нет! Нет!

— А я думаю что «да».

«Бцень», сказал кубок 1-го места соревнований в Архангельской области по настольному теннису за 1984-й год.

«...», — сказала в ответ голова Фёдорова.

— Таким образом, вы, гражданка Журавлёва, утверждаете, что действовали спонтанно, из соображений самообороны при изнасиловании?

— Да.

— А вот, ваши коллеги по работе утверждают, что у вас с Фёдоровым была связь…

— Так он — их начальник, им ещё с ним работать. Связь была, но я решила её порвать, завершить, кончить. Что вы душу мне мотаете!? Он хотел меня взять силой, а я его стукнула! Что тут сложного?

— Путаетесь, гражданка Журавлёва. В словах, показаниях. Потерпевший утверждает, что он разоблачил ваше воровство, сказал вам об этом, а вы его хотели убить, чтобы замести следы.

— Але, Иван Мартынович, это Журавлёв. У вас случайно нет знакомого адвоката?

— Таким образом, ваше дело прекращено за отсутствием состава преступления.

— Иван Мартынович, спасибо за помощь. У Фёдорова деньги, он бы меня посадил, если бы не вы.

— Ну что вы, Светочка! Пусть он сам радуется, что не сел. Счастья вам. Увольняйтесь оттуда, Юрино увольнение скоро будет, я «держу руку на пульсе». Завершайте все дела.

— Эй ты, иди сюда.

— Что вы хотите, товарищ милиционер.

— Я тебе не товарищ, гнида.

— Ай-ай-яй, больно, а-а-а!