А может быть, это было предчувствие.

28 июля стартовала ракета за индексом 8К72. Корабль-спутник 1К № 1 с Лисичкой и Чайкой на борту был оснащен и подготовлен гораздо лучше, чем предшествовавший 1-КП. На этот раз мы тщательно проработали все возможные ситуации, чтобы не допустить ошибки при выборе системы ориентации и выдаче команды на спуск с орбиты.

Однако Лисичке и Чайке не суждено было побывать в космосе. Корабль разбился совсем недалеко от старта при аварии первой ступени носителя.

Аварийная комиссия пришла к выводу, что наиболее вероятной причиной гибели носителя и корабля следует считать разрушение камеры сгорания бокового блока вследствие высокочастотных колебаний. Почему они вдруг появились, ясного объяснения Глушко не представил. Списали на отступления в технологии куйбышевского завода, «где директором товарищ Чеченя».

На этот раз, наблюдая взрыв и пожар носителя, я больше не рисковал своим еще не зажившим коленом и заранее спрыгнул в окоп. Пакет развалился на 23-й секунде, и ракетные блоки разлетелись по степи, не причинив никакого вреда. Кто-то в окопе проворчал: «Нельзя было сажать на ракету рыжую собачонку».

Эта авария показала, насколько актуальна разработка системы спасения спускаемого аппарата непосредственно со старта. Гибель Лисички и Чайки оказала стимулирующее воздействие на разработку такой системы. Никаких сообщений ТАСС по результатам аварийного пуска 28 июля не появилось.

В августе еще стояла тюратамская жара, в тени доходило до 40°С. Мы начали готовить третий корабль — 1К № 2.

Это был полноценный корабль-спутник, с богатым набором аппаратуры для научных экспериментов. Медико-биологические эксперименты были рассчитаны на изучение особенностей жизнедеятельности животных в условиях космического полета, действия космической радиации на растительные организмы, исследование эффективности системы регенерации отходов, питания, водоснабжения и ассенизации. Для этого в герметичной кабине находились две белые крысы, много черных и белых мышей.

Однако главной особенностью являлось наличие двух пассажирок — Белки и Стрелки. Это были столь подвижные и жизнерадостные собачки, что не возникало сомнений в их благополучном возвращении.

Для собак создали вполне комфортные условия — они помещались в герметичной кабине катапультируемого контейнера, оснащенного системами обеспечения жизнедеятельности.

Зная о пристрастии Хрущева, в спускаемый аппарат загрузили семена различных сортов кукурузы, чтобы проверить впоследствии влияние невесомости на урожайность.

По настоянию Келдыша и Королева стремление многих ученых приобщиться к вновь открытой области исследований было удовлетворено в максимальной степени. Объекты для микробиологических, цитологических, генетических, иммунологических экспериментов заполняли значительную часть объема спускаемого аппарата.

Конкурентами биологов и медиков в борьбе за место в спускаемом аппарате были наши старые коллеги по исследованию космических лучей. Тяжелые блоки с пластинами, покрытыми толстослойной ядерной фотоэмульсией, впервые не вызывали протеста наших проектантов. Руководителю этих исследований Вернову удалось поставить блок с непосредственным проявлением на борту корабля. Автономное устройство, командовавшее этими операциями, разрабатывалось с нашим участием. Не упустили случая погрузить на борт свои приборы и специалисты по ультрафиолетовому и рентгеновскому излучению Солнца.

Вспоминая спустя 35 лет это научное столпотворение, я не могу сказать, что в полете этого корабля-спутника были сделаны выдающиеся научные открытия. Однако настойчивость двух «К» — Келдыша и Королева — относительно проведения фундаментальных исследований должна вызывать уважение и в наше время.

Старые ракетные кадры испытателей на этот раз при подготовке корабля отошли в тень. Героями жарких дней и душных ночей стали инженеры авиационной промышленности и врачи авиационной медицины. Медико-биологический расчет возглавлял полковник медицинской службы Владимир Яздовский. Он сотрудничал с нами еще со времен высотных пусков собак на ракетах Р-1Е в Капустином Яре. С Королевым, Воскресенским, мною и всеми главными он был на «ты» и считался своим человеком в ракетной касте.

Авиационная промышленность приобщилась к космической технике четырьмя организациями.

Главный конструктор Семен Алексеев на заводе № 918 разрабатывал катапультируемые кресла, скафандры для будущих космонавтов, снабжение кислородной смесью для дыхания, гермокабину для животных и АСУ — ассенизационное устройство.

Главный конструктор Григорий Воронин на агрегатном заводе авиационной промышленности разрабатывал системы термостатирования и регенерации (облагораживания) всех видов отходов жизнедеятельности.

Главный конструктор Федор Ткачев, возглавлявший НИИПДС — Научно-исследовательский институт парашютно-десантной службы, разрабатывал парашютные системы для спускаемого аппарата и катапультируемого из него кресла в случае полета человека или гермокабины с животными. Парашюты спускаемого аппарата открывались на высоте около 8000 метров. При снижении до 5000 метров отстреливалась крышка люка и из спускаемого аппарата катапультировался контейнер с животными. В будущем это должно быть кресло с человеком в скафандре, спускаемое на своем парашюте.

Сигналы на открытие парашютов поступали от системы барометрических датчиков высоты. Это были сложные резервированные блоки, которые разрабатывал авиационный завод, где главным конструктором был Рубен Чачикян.

Парашютный комплекс с нашей управляющей электроавтоматикой был самой «волнующей» системой. С руководителем НИИПДС Ткачевым, его заместителем Лобановым и их бесстрашными парашютистами мы вместе разрабатывали логику и схемы отстрела люков, последовательность подачи команд в парашютную систему и на отстрел кресла. В боевой авиации был к тому времени накоплен богатый ассортимент всяческих неприятностей. Нам надлежало в своих схемах все это предусмотреть и возложить на автоматику все обязанности парашютиста. Детальную разработку электроавтоматики отстрела парашютных люков и подачи команд на открытие парашютов выполнял инженер Валентин Градусов. Королев, разбираясь в итогах испытаний автоматики приземления, сказал мне: «Этот твой Градусов должен понимать, что он дергает за кольцо вместо летчика. Имей в виду, если парашюты не выйдут…» — тут он красноречиво умолкал. На кораблях-спутниках (затем и на «Востоках») система приземления была сложнее современной. Надо было спасать раздельно спускаемый аппарат и катапультируемого из него космонавта, то есть делать две системы приземления. «Восходы», «Союзы» и «Аполлоны» имели только одну систему — от катапультирования вскоре отказались.

Закаленные на полигоне кадры телевизионного НИИ-380 теперь вместе с врачами Яздовского пристраивали две специально изготовленных телевизионных камеры, так, чтобы через люки контейнера при передаче изображений Белка смотрелась в анфас, а Стрелка в профиль.

Наблюдая за горячими спорами между врачами и телевизионной братией, я не упустил случая позлословить, обращаясь к тем и другим: «У Брацлавца и Валика есть пока только опыт передачи изображения обратной стороны Луны. Если камеру пристроить для „передачи“ Белки не анфас, а со стороны хвоста, сразу все получится». «Ты не понимаешь всего величия момента!» — сказал Яздовский. И, посмеявшись, мы продолжали налаживать, проверять, спорить. Собаки, свесив языки, изнывали от жары больше, чем люди.

Подготовка корабля по всем системам заняла на ТП двенадцать дней. 16 августа состоялся очередной торжественный вывоз на старт с расчетом пустить на следующий день. Неожиданно на носителе забраковали главный кислородный клапан и пришлось задержать пуск, пока не привезли новый специальным рейсом из Куйбышева.

Больше всех по этому поводу переживали медики. Они уверяли, что собаки от непривычной обстановки стартовой позиции сойдут с ума раньше, чем доберутся до космоса. Природа вняла мольбам, сжалилась, стало прохладнее.