Теперь о Быкове. Возвращались с полигона в Москву мы без высокого начальства. У всех было отличное настроение после благополучного вывода в космос Белки и Стрелки. Каждый использовал восемь часов пребывания на борту Ил-14 по своему усмотрению. Уставшие спали, Воскресенский организовал компанию преферансистов. Я оторвал Юрия Быкова от чтения и предложил обсудить проблемы радиосвязи с кораблями на ближайшие пуски, в предвидении человека на борту.

С Быковым мы были знакомы еще по довоенным временам. Оба мы окончили МЭИ, но учились на разных факультетах и познакомились, уже став инженерами. Быков окончил радиофизический факультет и был увлечен радиотехникой. Познакомил нас в 1940 году мой школьный товарищ Сергей Лосяков. Об этом я уже писал.

В 1944 году мы с Быковым и Лосяковым разрабатывали устройства подавления радиопомех от системы зажигания на новых типах самолетов-истребителей. В 1945 году вместе со Смирновым и Чистяковым я был командирован в Германию и работал с ними в Большом Берлине. После многих реорганизаций судьба разбросала бывшую радиокоманду профессора Левина по разным местам. Чистяков стал профессором Института связи. Смирнова я нашел в Ленинграде. В 1964 году он был главным инженером новой радиофирмы, которой мы навязали разработку одного из вариантов радиосистемы управления сближением. Позднее профессор Смирнов занял должность заведующего кафедрой Ленинградского электротехнического института. Профессора Виктора Мильштейна, автора классических трудов по электрическим измерениям, в расцвете сил сразил беспощадный рак. Лосякова и Быкова очередные реорганизации забросили в НИИ-695 на Большую Калитниковскую в Москве близ знаменитого Птичьего рынка. Здесь Быков работал в должности главного конструктора самолетных радиостанций. С прежним юношеским увлечением он ухватился за предложение разработать систему радиосвязи для человека в космосе. После разговоров с директором института Гусевым работа закипела не только в лабораториях, но и в правительственных канцеляриях. Появилось постановление, коим Быков назначался главным конструктором систем связи и пеленгации для нашей программы по выводу человека в космос.

Обсуждая с Быковым в самолете новые идеи, мы легче переносили сильную болтанку. Он рассказал об идеях отработки и испытаний линии радиопереговорной связи.

Лосяков, руководивший в НИИ-695 отделом радиоприемных устройств, предложил проверить надежность связи методом ретрансляции. Для этого он разработал бортовой приемник, который должен принимать передачи обычных широковещательных радиостанций, с тем чтобы их ретранслировать, уже через штатный бортовой передатчик радиотелефонной связи будущего космонавта. Я тогда усомнился в целесообразности этой идеи, имея в виду, что радиодиапазоны широковещательных станций не рассчитаны на проникновение в космос. Но Быков убедил меня простым доводом: эксперимент дешевый — что получится, то получится.

На одном из беспилотных кораблей-спутников этот эксперимент был поставлен. Прием речи на Земле после ретрансляции был неразборчив. Музыка искажалась шумами и пропаданием приема до полной неузнаваемости популярных песен. Вероятно, этот эксперимент послужил поводом итальянским радиолюбителям в 1960 году сообщить, что они принимали из космоса несвязную речь, стоны и вопли.

Королев вначале присматривался к Быкову, оценивая его как будущего партнера по прямой телефонной связи с космонавтами. Его настораживала подчеркнутая корректность, внешняя и внутренняя интеллигентность Быкова. Не дрогнет ли он в решающий и трудный миг, когда на карте может оказаться жизнь космонавта, престиж страны? Вскоре эту настороженность Королев не только отбросил, но своим явным расположением и полным доверием к Быкову вызывал ревность других главных — участников пилотируемых пусков

Всенародное ликование 12 апреля 1961 года сравнивают по масштабности происходившего с Днем Победы 9 мая 1945 года.

Такое сравнение при внешнем сходстве мне представляется неправомерным. День Победы был неизбежным, долгожданным, запрограммированным самой историей праздником «со слезами на глазах» для всего народа. Официальное объявление об окончательной победе — о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии — послужило сигналом для открытого выражения восторгов и горя. Массовое торжество было исторически закономерным.

Подготовка полета человека в космос была засекречена, как и все наши космические программы. Сообщение о полете в космос никому не известного майора Гагарина для жителей Земли было полной неожиданностью и вызвало ликование во всем мире. Москвичи вышли на улицы, заполнили Красную площадь, улыбались, несли самодельные плакаты: «Все в космос!». Торжествовала вся страна!

Полет первого человека в космос, успех советской науки и техники явились стимулом морального объединения всех слоев общества. «Хрущевская оттепель» уже шла на убыль, давало себя чувствовать идеологическое давление «холодной войны». Полет Гагарина снова вселил надежды на светлое будущее.

Еще трудно было осознать, что конкретно дает полет человека в космос Отечеству и человечеству, но каждый гражданин Советского Союза почувствовал себя лично причастным к великому свершению: не американец или европеец, а наш, смоленский, трудами наших ученых и усилиями всего народа совершил этот подвиг.

Я не был в Москве ни 9 мая 1945 года, ни в дни триумфальной встречи Гагарина. О том, что происходило в те дни, есть достаточное количество публикаций, фото — и кинодокументов. Годы спустя появились серьезные книги о подготовке космического корабля, его полете и самом Гагарине.

Из авторов наиболее объективных трудов литературно-мемуарного жанра считаю нужным выделить Марка Галлая — заслуженного летчика-испытателя, инструктора-методиста первой группы космонавтов; Олега Ивановского — ведущего конструктора корабля «Восток»; Николая Каманина — помощника Главнокомандующего ВВС, ответственного за подготовку космонавтов, фактически возглавившего в ВВС работы по пилотируемой космонавтике; самого Юрия Гагарина (по литературной записи С. Борзенко и Н. Денисова); Германа Титова — товарища Гагарина, второго космонавта мира; Ярослава Голованова — инженера, ставшего профессиональным журналистом и писателем, наиболее близким к кругам ракетно-космического, сообщества.

Литературный труд Голованова — «Королев» — талантливый синтез изложения исторических фактов, изображения участников событий тех дней и общей атмосферы «дня космонавтики». Эта книга, помимо всех прочих достоинств, имеет то преимущество перед предыдущими изданиями, что вышла в период, когда уже было позволено все называть своими именами. Жесткая и большей частью неумная цензура прежних лет держала авторов на коротком поводке.

В замечательной книге «Первые ступени» Олег Ивановский переименовал себя в А. Иванова. Константин Давидович (Бушуев) превратился в Константина Дмитриевича, Алексей Федорович (Богомолов) — в Василия Федоровича, Николай Алексеевич (Пилюгин) — в Николая Александровича, Вильницкий стал Вальчицким, я именовался Борисом Ефимовичем и так далее. Непосвященным издания первых лет космической эры следовало бы читать со специальным справочником «Кто был кто» в различных публикациях. Теперь есть возможность писать и рассказывать без заведомого искажения. Однако время унесло неповторимые ароматы тех дней и ночей.

Перечитывая многие воспоминания о первых пилотируемых полетах в космос, я испытываю к авторам некое подобие зависти. Я в своих воспоминаниях не способен выделить рассказ о Гагарине и его полете 12 апреля «в чистом виде». Если бы я писал по горячим следам! Теперь с расстояния в тридцать пять лет картины «исторических будней» смазываются наплывающими на них другими событиями. Так бывает, когда по недосмотру заряжаешь фотоаппарат уже отснятой фотопленкой. При проявке на ней совмещаются разные сюжеты.

В марте и апреле 1961 года я находился в Тюратаме. При подготовке полета Гагарина и после него на полигоне происходили и другие события, непосредственно связанные с нашими работами. О некоторых из них, во времени параллельных, я пишу в другой главе.