Надо отдать должное Пилюгину. Он был в хороших отношениях и с Королевым, и с Янгелем. Не раз, как он мне рассказывал, в беседах один на один убеждал и того, и другого в необходимости примирения для выработки в интересах дела единой ракетной политики. Пусть даже оба согласятся на здоровую конкуренцию — соревнование между ракетами на кислороде и высококипящих компонентах. Ведь очевидно, что те и другие пока имеют право на жизнь. Дальше жизнь покажет, за кем будущее. Но ни Королев, ни Янгель так и не сделали первого шага к примирению.
В дальнейшем, когда угасал огонь неприязни, масло подливал Глушко. А еще позднее в этот спор включился Челомей. Он не заключал союза с Янгелем против Королева. Он проводил свою собственную техническую политику, составляя конкуренцию и тому, и другому.
У противников кислородных ракет были весьма веские аргументы. Потери кислорода на испарение при транспортировке и хранении в два-три раза превосходили величины, необходимые для заправки.
Королев и, может быть, даже в большей степени Мишин решили всерьез разобраться в этом недостатке кислорода. Вместе с привлеченными к этой проблеме специалистами они вскоре убедились, что кислородная промышленность не заинтересована в разработке технологии и методов, снижающих потери. Убедившись, что Мишин глубоко вникает в проблемы кислородной экономики, Королев возложил на него ответственность за подготовку новых предложений, временно освободив от других забот.
Василию Мишину была свойственна эпизодическая увлеченность какой-либо новой идеей. В такие периоды он отдавался разработке новой идеи полностью, стараясь не тратить время на другие текущие, не имеющие отношения к его увлечению дела. Эту черту его характера с большой пользой для общего дела умел использовать Королев. Когда он замечал, что Мишин увлечен разработкой проблемы, им, Королевым, поддерживаемой, он не мешал ему работать.
Если мне необходимо было встретиться и посоветоваться с Мишиным по какому-нибудь вопросу, не имевшему прямого отношения к его текущему увлечению, он, несмотря на срочность вопроса, с которым я к нему обращался, рассказывал о своих самых последних достижениях, мыслях и проблемах, в которые был полностью погружен. Так обстояло дело и с проблемой хранения кислорода, которой Мишин увлекался на рубеже 50-х — 60-х годов.
Непримиримость Мишина, доходившая на многих совещаниях до резких стычек, имела в своей основе не личные его отношения к тому или иному человеку, а убежденность в правоте своих идей и предложений. Даже товарищ и друг, не разделявший в данный момент его инженерной идеи, мог стать на время врагом. Обеспечить транспортировку и хранение жидкого кислорода без потерь в ближайшее время было необходимо. Без решения этой задачи на уровне всей криогенной промышленности нельзя было выступать с предложениями о создании новой межконтинентальной ракеты Р-9, над которой мы уже начали работать. Если мы не отстоим проект кислородной ракеты на дальность до 12 000 — 14 000 км, то военным только и останется после Р-7 принять новые предложения Янгеля — ракету Р-16 на «самых ядовитых» компонентах: азотном тетраксиде и несимметричном ДМГ.
В борьбе с этими компонентами для ракет сверхбольших дальностей и тем более космических задач Мишин был «большим монархистом, чем сам король». Ему удалось зажечь своим энтузиазмом не только специалистов нашего ОКБ-1, но и многих за его пределами. Однако, кроме энтузиазма, требовалась непосредственная помощь промышленности.
Для этого пришлось обращаться к Хрущеву и Устинову, который после Рябикова занимал пост председателя ВПК. Большинство предложенных мероприятий было реализовано, но не за один, как предлагалось, а за три года. К 1961 году были разработаны новые принципы и материалы для теплоизоляции, разработаны конструкции хранилищ, новые насосы для обслуживания систем высокого вакуума. Я не принимал непосредственного участия в решении кислородных проблем, но работы в ОКБ-1 приняли такой размах, что оставаться в стороне, если есть возможность помочь, было в то время просто нельзя. Когда Мишин со свойственным ему жаром в очередной раз доказывал, насколько важно получение и поддержание высокого вакуума для экранно-вакуумной теплоизоляции, я вспомнил о своих встречах с академиком Векшинским.
В 1944 году вместе с Романом Поповым и Або Кадышевичем, работая в НИИ-1 над системой РОКС — радиоопределителем координат самолета, мы придумали некую новую мощную лампу — генератор импульсов радиоволн сантиметрового диапазона. По молодости и неопытности вообразили, что открыли принципы, которые сделают революцию в радиолокационной технике. Для консультации Аксель Иванович Берг — тогдашний лидер всех радиолокационных инженеров — посоветовал нам обратиться к Сергею Аркадьевичу Векшинскому — известному ученому в области электронных ламп. Векшинский нас внимательно выслушал, потом повел в лабораторию и показал макет лампы, идею которой мы ему изложили. «Америка уже открыта и население в ней есть», — пошутил он цитатой из старой гимназической песенки. Мы уехали сильно огорченные.
Теперь, спустя 15 лет, я сопровождал Королева и Мишина к крупнейшему советскому ученому, специалисту по электровакуумной технике, академику Векшинскому. На месте скромной лаборатории вырос огромный, даже по нашим ракетным масштабам, Электровакуумный институт. Его быстрое развитие и богатое оснащение объяснялось потребностями атомной и радиолокационной науки. Директор института Векшинский, грустно улыбнувшись при моем напоминании о встрече в 1944 году, сказал, что тогда, несмотря на войну, работать было легче и веселее.
Разобравшись в кислородной проблеме, он обещал помощь. Свое обещание Векшинский сдержал. Его институт разработал очень экономичную систему для поддержания высокого вакуума в теплоизолирующих полостях хранилищ жидкого кислорода.
Кислородная проблема имела значение, выходящее далеко за границы интересов ракетной техники.
Проблема хранения кислорода для боевых стартов ракеты Р-9 благодаря фундаментальным работам, которыми не по ведомственной принадлежности, а по пониманию государственной важности руководили Королев и Мишин, была решена к концу 1962 года. Потери за счет испарения при хранении и транспортировке кислорода сократились в 500 раз!
В июне 1958 года состоялась сессия общего собрания Академии наук. Несмотря на полную секретность наших ракет, ученое академическое общество понимало, что создатели межконтинентальных ракет и спутников достойны самых высоких ученых степеней и званий. Глушко и Королев были на этом собрании избраны академиками, Бармин, Кузнецов, Пилюгин, Рязанский и Мишин — членами-корреспондентами. На том же собрании в действительные члены АН СССР кроме бывших «зеков» Глушко и Королева был избран тоже бывший «зек» Александр Львович Минц.
Не обошли и создателей первых ракетных систем ПВО. Членами-корреспондентами выбрали сравнительно молодых радиоинженеров Кисунько, Расплетина и, с большим опозданием, генерального конструктора самолетов-истребителей и ракет ПВО Семена Лавочкина.
По академическим правилам, фамилии и ученые заслуги вновь избранных, хоть и коротко, но должны быть опубликованы в печати. О Глушко было коротко сказано — «специалист в области теплотехники», о Королеве, Бармине, Мишине, Кузнецове — «специалист в области механики». Пилюгина все же чуть больше «приоткрыли» -»специалист в области автоматики и телемеханики». Рязанский, Кисунько и Расплетин — «специалисты в области радиотехники». А вот о Лавочкине, уже известном всему миру, сказали честно — «авиаконструктор». Был избран членом-корреспондентом уже набиравший силу Челомей. Он тоже прошел по графе «специалист в области механики».
Итоги выборов в Академию способствовали существенному повышению авторитета Совета главных не только в «верхах», но и среди инженеров. У руководителей многих смежных организаций появился весьма ощутимый стимул для активизации своей работы в ракетно-космической технике. Дальнейшие события подтвердили, что перспектива быть избранным в Академию за заслуги в области решения научных проблем ракетной техники и исследования космического пространства привлекла к нашим работам многих талантливых ученых, которым отнюдь не чуждо было честолюбие.
