И тем не менее космонавт, которому предстояло лететь на 7К-ОК № 4, уже был приговорен. Никакие наземные эксперименты и самые тщательные предполетные испытания не могли бы его спасти.

25 марта в Кремле Смирнов провел заседание ВПК, на которое проверялся ход подготовки к пилотируемым пускам «Союзов». По программе, которую докладывал Мишин, предполагалось 21-22 апреля («по готовности») осуществить пуск активного корабля, а на следующие сутки — пассивного. В активном будет находиться один космонавт, а в пассивном — три. После успешной стыковки должен быть осуществлен переход двух космонавтов «через открытый космос» из пассивного в активный. Еще через сутки оба корабля, расстыковавшись, возвращаются на Землю. Карась доложил о готовности КИКа, Кутасин — о готовности средств поиска и спасения, а Керимов, подводя итоги как председатель Госкомиссии, подтвердил, что работы идут по графику и сомнений в надежности кораблей нет. Каманин представил экипажи «Союзов» — всего двенадцать человек. В основные экипажи вошли: Комаров — для активного, а Быковский, Хрунов и Елисеев — для пассивного кораблей. Неожиданным было заявление Каманина, что дублером Комарова будет Гагарин.

Заседание закончилось решением одобрить программу и подготовить доклад в ЦК. Я с Бушуевым остался в приемной ждать Мишина, которого Смирнов задержал вместе с Вершининым и Каманиным. Воспользовавшись задержкой, к нам подошел Мрыкин. Обычно сурово-озабоченное выражение его лица заменяла виноватая улыбка.

— Все довольны решением о возобновлении пилотируемых полетов. А вы хорошо подумали? После всей чехарды надо бы еще один контрольный беспилотный пуск сделать. Все так спешат. Я не хочу вмешиваться. Ваше дело.

Мы с Бушуевым его успокаивали. Все просмотрено, будут заключения по всем системам. Но как же Мрыкин был прав!

Мишин и Каманин вышли от Смирнова возбужденные. На пути в Подлипки Мишин рассказал, что Смирнов их задержал, чтобы обсудить вопрос о Гагарине.

«Мы не имеем права рисковать Гагариным», — так заявил Смирнов от имени ЦК КПСС и правительства. Мишин его поддержал. Однако Вершинин и Каманин решительно возразили. Нельзя, по их мнению, отнимать у Гагарина перспективу полетов в космос.

Смирнов сказал, что комплектование экипажей — это дело Министерства обороны и Госкомиссии, а вопрос о Гагарине будет решать не он, а Политбюро. Запрещая рисковать жизнью Гагарина на «Союзах» или при облете Луны на Л1, Политбюро не догадалось запретить ему полеты на обычных тренировочных самолетах-истребителях. Это просто никому в голову не пришло.

Подготовкой «Союзов» на 31-й площадке руководили Юрасов и Осташев. По их докладам, кроме незначительных замечаний, с которыми они справлялись на месте, все протекало нормально. Мне, Трегубу и Агаджанову было поручено проверить готовность людей, документацию и работу всех наземных служб, с тем чтобы управление полетом с самого начала осуществлялось из евпаторийского центра. Я должен был перелететь в Крым еще до пуска и в Евпатории быть техническим руководителем до прилета Мишина.

Но в этот график вклинился второй экспериментальный пуск Л1. На этот раз по программе уже полагалось облететь Луну и потренировать «землю» в управлении программой возвращения.

Мишин для участия в пуске улетел 6 апреля на полигон, предварительно отправив в Евпаторию меня и Трегуба.

По информации с полигона, пуск УР-500К с кораблем Л1 № 3П 8 апреля в 12.00 с секундами прошел отлично. Корабль вышел на опорную орбиту, и теперь нам из Евпатории положено было через сутки дать команду на второе включение блока «Д» для разгона к Луне. Для руководства экспериментом Мишин из Тюратама перелетел к нам в Евпаторию.

Второе включение блока «Д» на разгон не прошло, и виноваты в этом были не блок «Д», не система управления и не двигатель, а люди, которым было поручено изменить схему прибора автоматики обеспечивающую второе включение. По чьей-то вине это не было выполнено. Мне было жалко смотреть на Мишина, которого по ВЧ-связи Тюлин с полигона нещадно ругал. Мы только догадывались, что сам Тюлин как председатель Госкомиссии получил весь необходимый «джентльменский набор комплиментов» от Устинова за очередной «Космос-154». Запас упрощенных кораблей был исчерпан. Теперь предстоял пуск штатных кораблей Л1, укомплектованных всеми системами.

10 апреля совсем невеселые мы вернулись в Москву.

12 апреля во второй раз после смерти Королева отметили День космонавтики.

14 апреля Мишин и я рано утром вылетели в Тюратам. После двухлетнего перерыва предстояло возобновить программу пилотируемых полетов.

Вечером 14 апреля на «двойке» в переполненном зале Керимов проводил заседание Госкомиссии, на котором подводились итоги испытаний 7К-ОК № 4 и № 5, принималось решение о заправке топливом двигательных установок и рабочим телом систем двигателей ориентации и причаливания.

Испытаниями и подготовкой кораблей на ТП руководили Юрасов и Осташев. На Госкомиссии отчитывался Юрасов, подробно рассказав о всех циклах испытаний обоих кораблей. Содокладчиком выступал полковник Кириллов. Он позволил себе сказать, что сотни замечаний, полученных во время испытаний, свидетельствуют о том что корабли еще «сырые». По этому поводу Мишин вспылил и резкой форме выговорил Кириллову, «что научит его работать».

После заседания возмущенный Кириллов обратился ко мне и Юрасову:

— Вы бы объяснили своему шефу, если он сам этого не понимает что я не мальчик, чтобы выслушивать такие окрики. Я не меньше его заинтересован в успехе. Случись беда, с него, академика, взятки гладки, а мне в лучшем случае объявят служебное несоответствие.

Увы! Ни «бестактный» академик, ни многоопытный испытатель, ни десятки других специалистов, казалось бы, прошедших «огонь воду и медные трубы», не могли предвидеть того, что произошло через 10 дней.

На следующий день вместе с Раушенбахом мы разбирали претензии Каманина по программе подготовки космонавтов. Собственно, сама программа была уже нами согласована с ВВС. Конфликт возник оттого, что в графике подготовки отводилось всего четыре часа на тренировку экипажей внутри кораблей. Договорились, что Раушенбах проведет дополнительные занятия с разбором всех возможных ситуаций, возникающих при процессах сближения, ручной ориентации, ручных закруток на Солнце, обратив особое внимание на постоянный контроль за расходом рабочего тела в системе ориентации. Во время встречи с космонавтами не обошлось без разногласий. Гагарин и Комаров просили утвердить в программе полета автоматическое сближение до 200 метров, а причаливание выполнить вручную. Ранее утвержденная программа не предусматривала ручного причаливания.

В связи с разногласиями Мишин решил вынести этот вопрос на Совет главных конструкторов. Фактически собрался не Совет главных, а обширное собрание, на котором были все члены Госкомиссии, космонавты, методисты ЦПК, испытатели полигона. Мнацаканян, выступавший первым, доказывал, что сближение и причаливание должны быть полностью автоматическими. Феоктистов поддержал предложение космонавтов. Мишин усмотрел в этом измену позиции главного конструктора. Я выступил за компромиссный вариант, при условии, что в автоматическом режиме мы дойдем до зоны причаливания — 200 метров. При условии, что ГОГУ не будет иметь возражений по результатам предварительного анализа работы систем в полете, космонавтам разрешается ручное причаливание. На том и порешили.

20 апреля вечером Керимов снова собрал Госкомиссию.

На Госкомиссии появились прилетевшие в тот же день Келдыш, Глушко, Пилюгин и Бармин. Все они были настроены очень агрессивно. Потом выяснилось, что накануне Керимов и Мишин пожаловались Устинову, что предстоят самые ответственные пуски со времен старта Гагарина, а Госкомиссия вынуждена принимать решение, не имея кворума. Устинов отреагировал и «порекомендовал» всем «действительным членам» немедленно вылететь.

Для Керимова было большой честью вести заседание Госкомиссии почти в том же составе, в каком заседала Госкомиссия Руднева в апреле 1961 года. Прошло шесть лет. Снова апрель, и легкий ветер доносит неповторимые ароматы из бескрайней степной дали, снова в повестке дня утверждение дат пусков и составов экипажей.