Только я начал давать уклончивые ответы, а тут Королев вспылил:
— Мстислав Всеволодович! Прекратите эту игру. Вы и так уже немало сделали во вред Н1. И ваша политика с Глушко только вредит делу.
Ну, я, честно скажу, такого поворота мирной беседы за чаем не ожидал. У Келдыша его интеллигентная улыбка сразу пропала, мне показалось, он даже побледнел. Я давно заметил, что Королев и Келдыш на «ты». А здесь Королев перешел на «вы» и Келдыш ему ответил соответственно:
— Сергей Павлович, я прошу не забываться! В ваши личные отношения с Валентином Петровичем я вмешиваться не собираюсь. А работа по Н1 — дело такого масштаба, что я вправе интересоваться мнением специалистов, не считаясь с вашими пристрастиями.
Вот так отбрил! Но тут Тюлин вмешался. Закричал:
— Хватит, братцы! Кончайте эти разговоры! Здесь не то место. Есть тут у кого-нибудь еще бутылка?
Понимаешь, редкий случай, но бутылки не нашлось. Тогда Тюлин пошел к экипажу и организовал для всех кофе.
Так вот я промучился до посадки в этом салоне, вместо того чтобы поспать в удобном кресле!»
С Исаевым мы еще долго и о многом в ту ночь говорили. Я надеялся, что отосплюсь в самолете.
Полет из Тюратама в Крым, если на борту находился Королев или Келдыш, проводил командир авиаотряда Хвастунов без промежуточной посадки в Астрахани. Летели обычно около четырех часов. Эти четыре часа каждый старался использовать по-своему. Вздремнуть, расслабиться от постоянного напряжения, обсудить нечто важное, просто собраться с мыслями, листая записные книжки, что-то вспомнить и записать.
На этот раз Королев, захвативший пухлую папку, делал вид, что углубился в текущую почту, которую привез еще из Москвы. Келдыш дремал, отложив на диван какую-то толстую книгу. Тюлин решил не тревожить их обоих. Рязанского мучили мысли, требовавшие обсуждения. Они оба не дали мне поспать и увлекли в задний полупустой салон.
— Давайте спокойно обсудим ситуацию, — предложил Тюлин.
Он достал исписанный листок и перечислил:
— Только в этом году ради мягкой посадки мы сделали четыре пуска, считая вчерашний. Три неудачные. По Венере вместе с «Зондом-3» сделали четыре пуска. Две «Венеры» летят, что с ними произойдет, пока не ясно. Беляев и Леонов, слава Богу, хоть в тайгу сели, но на Землю вернулись живые и здоровые. А ведь, между нами говоря, могла быть трагедия.
Две «Молнии» пустили, и, честь тебе, Борис, и слава, пока они работают. Я знаю, что дальневосточный секретарь крайкома благодарил лично Брежнева за успешную трансляцию московских программ.
По «Зенитам» тоже дела пошли неплохо. Во всяком случае, на Совете Обороны говорилось, что на эту технику средств жалеть не надо.
Челомей хоть и без особых результатов, но два «Протона» со страшным звоном запустил. «Пятисотка» начала летать. Это нам всем в плюс.
«Девятки» после долгой проволочки наконец приняты на вооружение.
Сергей не угомонился, и твердотопливные в Капъяре пускают.
Если к этому добавить всю нашу разведку, то мы уже в этом году имеем 64 космических пуска. А вместе с боевыми янгелевскими и челомеевскими ракетами перевалили далеко за сотню.
Это только за год! Представляете, какая нагрузка на промышленность и всех нас. Результативностью по боевым мы вполне можем с американцами поспорить. А вот по космосу, боюсь, они нас скоро обставят. Мне пора серьезно подумать о концентрации сил на главных направлениях. По Н1 строительство, конечно, отстает, но не в этом главная опасность. Королев, Глушко, Янгель и Челомей не могут дружно работать в одной упряжке. У меня с министром отношения сложные. У «дяди Мити», как я знаю, в Политбюро тоже пока друзей мало. Знаменитый Совет главных из шести превратился в шестьдесят шесть и внутри идет раздрай у Николая с Виктором, у тебя, Михаил, с Лешей Богомоловым. У Сергея отношения окончательно испортились с Валентином. Этому, кстати, способствует агрессивность Мишина. Среди военных идут споры, нужны ли нам пилотируемые полеты. Малиновский явно недоволен активностью ВВС на этом поприще, и лунные экспедиции ему не нужны.
— Я это все к тому говорю, — продолжал Тюлин, — чтобы вы подумали, как нам подействовать на эту строптивую четверку — Королев, Глушко, Челомей и Янгель — не сверху, а снизу. Вы, управленцы, стоите как бы вне партий. Особенно ты, Михаил, — работаешь на всех. Борис должен помирить Николая с Виктором, и давайте думать, как восстановить отношения Сергея с Валентином.
Тюлин еще долго говорил под гул авиационных двигателей. Я записал его монолог по памяти спустя много дней и сейчас воспроизвожу основной смысл без деталей.
Мы с Михаилом перебивали, уточняли, жаловались на свои внутренние сложности. В итоге убедили друг друга в необходимости активнее противодействовать тенденциям разобщения главных.
Я не упустил случая напомнить о попытках Королева пойти на сближение с Челомеем. Рассказал о своей встрече с сыном Хрущева, который был весьма близок Челомею.
— Ты учти, — сказал Тюлин, — что Сергея Хрущева у Челомея уже нет. И от твоих с ним прежних контактов толку мало.
Я с досадой отметил, что из-за этого длинного разговора упустил случай еще раз полюбоваться Главным Кавказским хребтом. Самолет пошел на снижение, и мы вернулись в «правительственный» салон.
Королев, Келдыш, Рязанский и Тюлин поселились в Симферополе в лучшей гостинице. Когда надо было ехать из города на НИП-10 или возвращаться в гостиницу, Королев приглашал в закрепленную за ним машину Рязанского или Тюлина. По его инициативе полковник Бугаев для президента Академии наук выпросил крымских властей дополнительную машину. Рязанский тоже бы;
свидетелем сцены в самолете, рассказанной Исаевым. Он считал, что еще не скоро Королев и Келдыш смогут ездить в одной машине.
Тем не менее во время всех сеансов связи доклады выслушивались мирно, затем обсуждались детальные планы на следующую предстоящую зону видимости.
Обедали мы обычно всем обществом, никуда не отлучаясь с НИП-10. Жители симферопольской гостиницы говорили, что кормят на НИП-10 куда вкуснее, чем в ресторане. Здесь к нам присоединился Бабакин. За обедом он рассказывал о планах своего молодого КБ по межпланетным автоматам. Королев и Келдыш во время таких бесед вели себя очень заинтересованно. Ничто не напоминало об их размолвке.
При нашем появлении на НИП-10 Богуславский доложил, что на борту все в порядке, но есть предложение для большей уверенности провести вечером сеанс «ложной коррекции». Имелось в виду включить все системы ориентации, но не разрешать запуска КТДУ. Королев и Келдыш предложение поддержали.
Обращаясь ко мне, Королев сказал:
— Борис! Никуда не отлучайся, сядем рядом, будешь мне все объяснять.
Я заготовил на красной миллиметровке расписание сеанса, содержащее перечень команд, подаваемых с Земли, бортовых меток ПВУ и действий бортовых систем.
4 декабря 1965 года в 20 часов 30 минут в зале управления симферопольского НИП-10 при полном сборе всех участников наступила напряженная тишина.
— Евгений Яковлевич! — громко сказал Королев. — Принимайте все руководство сеансами на себя. На нас не обращайте внимания. Только, прошу, отдавайте команды громко и внятно. Я тоже хочу понимать, что происходит.
В 20 часов 47 минут Богуславский объявил:
— Включен передатчик. Начинаем измерение дальности и радиальной скорости.
Я поставил на своем графике первую галочку. Королев подвинул график к себе и потребовал:
— Негромко поясняй!
Команды шли одна за другой. Богуславский объявлял:
— Программа коррекции включена… Есть включение САН… Идет поиск Солнца… Начали поиск Луны… И-100 включен на прогрев… Идет контроль по числам… Идет проверка И-100…
В 22 часа 19 минут:
— Борт выключен… Пошла закрутка…
В 22 часа 42 минуты:
Конец сеанса. Визуально замечаний нет!
Вроде прокачали, — сказал Королев, достал платок и вытер лоб.
Следующая, уже полноценная, коррекция с включением КТДУ 5 декабря тоже прошла «без замечаний», если не считать показательного разноса, который Королев учинил Безвербому и Лидову за незначительный недобор скорости при коррекции. Расчет уставок на коррекцию производили в НИИ-88, НИИ-4, ОПМ. Фактически вся методика расчета была разработана ОПМ, которое считалось полностью «хозяйством» Келдыша. Которая из трех организаций была больше виновата в незначительной ошибке, разобраться было трудно. Но разнос носил такой общественно-показательный характер, что снял на время напряжение, царившее среди участников работы на НИП-10.
