Кейс думает, что арифмометр выглядит совсем как те, что лежали в багажнике у Баранова. Разве что не такой полированный.
Нгеми ввинчивает в левую глазницу невесть откуда взявшуюся часовую лупу. Скрипнув курткой, он подается вперед и подвергает «Курт» скрупулезному циклопическому осмотру. Кейс слышит его дыхание на фоне полифонического тиканья бесчисленных часов, на которые она до сих пор не обращала внимания.
– Хм-м, – произносит Нгеми. И через несколько секунд повторяет, уже громче: – Гхм-м!
Похоже, это бессознательные звуки. Нгеми сейчас находится где-то очень далеко. Кейс даже чувствует себя одиноко.
Наконец он выпрямляется, вывинчивает лупу, моргает.
– Мне нужно посмотреть его в действии. Выполнить какую-нибудь операцию.
– Послушайте, вы действительно собираетесь его купить? Если вы просто пришли, чтобы подразнить меня...
– Отнюдь нет, мы абсолютно серьезны! – заверяет Нгеми.
– Тогда смотрите.
Нгеми берет арифмометр и первым делом переворачивает его. На дне Кейс замечает цифру «IV», выдавленную в металле. Пальцы Нгеми скользят по бокам цилиндра, перемещая ползунки в вертикальных прорезях. Глаза его закрыты, он словно прислушивается к чему-то. Взявшись за ручку, он делает несколько вращательных движений. Механизм издает тихий скользящий звук.
Нгеми открывает глаза и смотрит на цифры в окошках. Потом переводит взгляд на Гринуэя и кивает.
– Порядок.
Кейс указывает на кредитную карту.
– Мы берем его, мистер Гринуэй.
Они стоят на перекрестке, в одном квартале от магазина «Л. Гринуэй». Нгеми прижимает коробку с арифмометром к животу, словно это урна с прахом покойника. Баранов ждет; изо рта торчит вторая половина сигареты.
– Вот это? – спрашивает он.
– Да, – отвечает Нгеми.
– Настоящий?
– Конечно.
Баранов забирает коробку.
– Это тоже пригодится. – Нгеми расстегивает куртку и достает коричневый конверт. – Документы, подтверждающие подлинность.
Баранов сует коробку под мышку, забирает конверт. Повернувшись к Кейс, протягивает ей визитную карточку.
Ресторан «Огни Индии», город Ливерпуль.
Кейс переворачивает карточку. Рыжие чернила, аккуратный почерк.
Глаза за круглыми стеклами очков наполняются презрением.
– Балтийская нефть, да? Я думал, вы более интересны.
Баранов выплевывает сигарету и уходит – в ту сторону, откуда они только что пришли. Под мышкой у него коробка с «Куртом», в руке коричневый конверт.
– Могу я спросить, – подает голос Нгеми, – что он имел в виду?
– Можете. – Кейс отводит взгляд от удаляющейся спины цвета конского навоза и снова подносит к глазам карточку с рыжей строчкой электронного адреса. – Но я понятия не имею.
– Вы получили то, что хотели?
– Да, наверное, – говорит она. – Надеюсь, что да.
32
Проникновение в чудо
Нгеми надо на станцию «Бонд-стрит»; он прощается и уходит. Кейс остается одна посреди улицы, залитой неожиданно ярким солнечным светом. Без четкого плана, куда и зачем идти.
Такси везет ее к Хай-стрит. Индийская визитная карточка спрятана в специальный кармашек на рукаве «Баз Риксона», изначально предназначенный для пачки американских сигарет.
Момент отрыва, думает она, выходя из такси. Перед ней высится туманная многоуровневая пещера ярмарки «Кенсингтон маркет», изрытая лабиринтами торговых рядов с побрякушками для панков и хиппи. Момент отрыва. Этим термином Кэтрин Мак-Нелли обозначала душевное состояние накануне больших перемен. Переживает ли Кейс момент отрыва? Или просто запуталась и растерялась? Она выходит из машины, платит водителю через окно. Такси уезжает.
Как там сказал Баранов? Нефть?
Кейс идет по направлению к парку. Сверкает на солнце памятник принцу Альберту, отреставрированный в 1998 году. Она помнит, как памятник выглядел до реставрации: черный, похоронный, даже зловещий. Уин рассказывал, что раньше весь Лондон был таким же черным. Город сажи и копоти, где недостаток цвета возмещался избытком текстуры.
Дождавшись зеленого сигнала, Кейс пересекает Хай-стрит. Замшевые ботинки хрустят по гравию; она заходит в Кенсингтонский парк. Время на меридиане «Кейс Поллард» приближается к часу волка. Как долго человек может жить без души?
Красноватые дорожки парка шире, чем загородные шоссе в Теннесси. По одной из этих дорожек Кейс приходит к статуе Питера Пэна, где у основания сидят бронзовые кролики.
Она кладет на землю багажное изделие, снимает куртку, расстилает ее на подстриженной траве. Садится. По гравиевой дорожке размеренно трусит одинокий бегун.
Расстегнув кармашек на рукаве «Баз Риксона», она достает барановскую карточку.
[email protected] На солнце буквы кажутся выцветшими, словно Баранов написал их много лет назад.
Она убирает карточку обратно в кармашек. Потом достает из сумки «Айбук» и мобильный телефон.
«Хотмэйл». Новых сообщений нет.
Кейс начинает новое письмо.
Меня зовут Кейс Поллард. Я сижу на траве в лондонском парке. День ясный, солнечный. Мне тридцать два года. Мой отец пропал без вести 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, но у нас нет доказательств, что он погиб в результате теракта. Я начала следить за фрагментами, которые вы...
На этом «вы» она останавливается. Стучит по клавише, стирает последние несколько слов.
Кэтрин Мак-Нелли часто просила ее писать письма в никуда, без адресата. Сообщения, которые невозможно отправить. Некоторые из них предназначались умершим людям.
Мне случайно показали один из фрагментов, и с тех пор я стала интересоваться ими. Я нашла сайт, где люди обсуждали фрагменты, и начала активно участвовать в форуме. Не знаю, как вам объяснить...
На этот раз слово «вам» ее не останавливает.
...но это увлечение превратилось в очень важную часть моей жизни. И не только моей. Мы все: Капюшончик, Айви, Морис, Кинщик, многие другие – все приходили на сайт, чтобы общаться с теми, кто тоже понимает. Мы с нетерпением ждали появления каждого фрагмента. Наши активисты ночи напролет дежурили в интернете, проверяя, нет ли новых клипов.
Прошлая зима была самой мягкой манхэттенской зимой на ее памяти. Хотя эмоциональный след от нее остался самый резкий. Почти все время Кейс провела на Ф:Ф:Ф, укрывшись в облаке грез.
Мы не знаем, что вы пытаетесь сделать. И зачем. Капюшончик считает, что вы просто мечтаете. Мечтаете для нас. Или ПРО нас. У него есть такая теория – теория «проникновения в чудо». Он считает, что если мы погрузимся достаточно глубоко в изучение вашей работы, то сами постепенно превратимся в ее героев, перейдем в придуманный вами мир. Это как у Колриджа, или Де Квинси[28]. Своеобразный шаманский ритуал. На первый взгляд кажется, что мы просто сидим перед экранами, а на самом деле некоторые из нас уже проникли сквозь мистическую мембрану и странствуют по вымышленной вселенной, рискуя, ища и надеясь. Надеясь вернуться назад и принести с собой чудеса, которых в реальной жизни так не хватает... Я с тревогой осознаю, что и сама незаметно пересекла границу и превратилась в одного из таких странников.
Кейс поднимает голову. Солнечный свет делает все вокруг бледным, выцветшим. Она снова забыла взять темные очки.
Я блуждаю в странном, незнакомом мне мире – ищу, попадаю в приключения. Рискую. Даже сама не знаю зачем. Мне страшно. Здесь можно встретить очень злых, нехороших людей. Хотя в этом как раз нет ничего удивительного.
Задумавшись, она смотрит на статую Питера Пэна. Уши бронзовых кроликов отполированы бесчисленными прикосновениями детских рук.
Знаете, с каким нетерпением мы ждем новых фрагментов? День и ночь караулим в интернете, снова и снова проверяем места, где вы можете их оставить. Сама я, правда, от этого отошла. Последовала совету Капюшончика: найти другие лазейки в мир чуда. И думаю, что мне – точнее, нам – это удалось. Мы обнаружили коды, которыми помечены фрагменты, нашли карту города, или острова, или как еще это можно назвать. И теперь нам известно, что вы, сами или с чьей-то помощью, отслеживаете по кодам динамику движения фрагментов. Через номера, вплетенные в ткань видео, мне удалось раздобыть ваш электронный адрес. И вот я сижу в этом парке, рядом со статуей Питера Пэна, и пишу вам письмо, потому что хочу узнать...
28
Сэмюэль Колридж, Томас Де Квинси – представители романтического направления в английской литературе конца XVII – начала XIX вв.
