Жертвенный подвиг Кайдена оказался напрасным — проковырявшись в бумагах до вечера, он ничего не нашел. Несколько записей, интересных лично ему, ситуацию не спасали. Видимо, день сегодня выдался на редкость неудачный.

Заперев за собой дверь и отдав ключи караулившим у двери зомби с четким приказом никому, кроме себя и Нимшаста, их не отдавать, Кайден направился во двор, куда через пять минут должен был явиться за ним телепортист. Но, как оказалось, несчастья на сегодня еще не закончились.

Уже у самых входных дверей, когда он проходил мимо караульного помещения, оттуда вдруг выскочил Клюв собственной персоной и буквально втащил его внутрь, сопроводив это хамское действие коротким восклицанием: «Вот ты-то мне и нужен!»

— А хватать и тащить обязательно? — огрызнулся Кайден, которому только солдафонских выходок главнокомандующего не хватало вдобавок ко всем сегодняшним неприятностям.

Нагло проигнорировав замечание, Клюв коротко дернул подбородком в направлении двери. Находившиеся в караулке охранники поняли приказ без слов и дружно бросились прочь.

— Что происходит? — угрожающе поинтересовался Клюв, когда дверь за ними закрылась. — Нет, ты мне объясни, что, дери вас лишайный грак, происходит? Что вы с Нимшастом скрываете? Нет, ты мне тут удивленную рожу не строй, я имею право знать, что творится, или нет?

— По-моему, о том, что происходит, ты знаешь лучше меня, — попробовал выкрутиться Кайден, судорожно соображая, что он имеет в виду, и если речь идет о том, о чем он подумал, то что правильнее будет ему сказать. — Мне это рассказал рыдающий Нимшаст с твоих слов.

— Не прикидывайся дурачком, ты понял, о чем я спрашиваю.

— Если хочешь, чтобы тебя понимали, выражай свои мысли яснее. Я, конечно, и считать из памяти могу, но тебе это вряд ли понравится.

Порезанную рожу Клюва перекосило от бешенства, и в следующий миг Кайден почувствовал, что ему в подбородок упирается ствол пистолета.

— Только попробуй сунуться в мои мозги, я тебе твои вышибу! — яростно прошипел бывший бандит, до сих пор не утративший прежних привычек. — Где Повелитель? Почему по Оазисам уже ползут слухи, будто он мертв? Почему он не оставил никаких инструкций для нас, почему Нимшаст распоряжается здесь так, словно над ним никого, кроме неба, а ты со своими корешами шустро свалил отсюда, не боясь, что с тебя за это спросят? Попробуй только соврать, пристрелю, как крысу.

Кайден досадливо поморщился. Как ни странно, отчего-то он чувствовал не страх, не злость, а именно досаду — ну вот, дескать, так не вовремя, он только домой собрался, а тут со всякой ерундой лезут…

— Понятно, — вздохнул он. — Значит, ты об этом. Ствол убери, не позорься. Что ты потом с трупом делать будешь?

— Я найду что. Не увиливай.

— А ты меня не пугай. Ты только и можешь, что пристрелить. А если Нимшаст узнает, что я тебе сказал, он меня сначала прикончит, потом поднимет, потом опять прикончит, и так до бесконечности. Тебя, кстати, тоже.

— Еще один ответ не по делу — и точно пристрелю.

— Ты намек понял или нет?

— Нимшаст не узнает. Говори.

— Где Повелитель, мы не знаем. Он просто однажды исчез. Утром к Нимшасту пришли его зомби, которые убирают покои, и сказали, что Повелитель пропал. Куда, зачем, как, почему — никто не знает. Я потряс наших провидиц, они сказали, что он больше не вернется. А слухи, наверное, враги распускают. Как Повелитель может умереть — не представляю. Он действительно был бессмертен. Скорее я поверю, что он в самом деле перешел в божественное состояние и вознесся… В общем, граки его знают. Пропал, и все.

— И вы, сволочи, скрыли?

— Это к Нимшасту. Он решил, я послушался. Он, знаешь, может быть гораздо убедительнее тебя с твоей пушкой, убери ее наконец. Ты получил что хотел? Меня ждут.

Клюв неторопливо убрал пистолет и пристально вгляделся в Кайдена, словно рассчитывал высмотреть у него на лице какую-то дополнительную информацию. Отступать, впрочем, пока не торопился, по-прежнему загораживая дорогу.

— Ты что-то стал похож на выгоревшего раба, — сказал он наконец. — Знаешь, что это такое?

— Спасибо за сравнение, — с горьким сарказмом отозвался Кайден. — По-твоему, всякий раз как меня пугают, я должен дергаться, шарахаться и вслух кричать, как мне страшно?

— Знаешь, бывает просто смелость. Бывает самообладание. А бывает вот как у тебя, когда все уже по хрену и нет сил даже бояться.

— Я сегодня выдержал две задушевные беседы с Нимшастом. Как ты думаешь, есть у меня силы на что-нибудь вообще? Я тебе даже память чистить не буду по этой самой причине. Иди, пока не передумал.

Клюв подозрительно сощурился, еще раз внимательно присмотрелся и, видимо решив, что дальнейшие разговоры бесполезны, наконец убрался.

Мафей прекрасно понимал, что его обиженная физиономия выглядит глупо и несерьезно, что жаловаться на несправедливость бытия — только нытиком себя выставить, что разумнее всего было бы сохранить непроницаемый вид и придержать свои не самые достойные чувства при себе. Но поделать ничего не мог — ему действительно было до слез обидно, и все, на что хватало его самообладания, — это хотя бы не показать тех самых слез и прикусить язык. Все остальное любой желающий мог прочесть на лице его высочества с такой же легкостью, с какой близкие люди восстанавливали невысказанные слова дядюшки Пафнутия.

— Да ладно тебе, — попыталась утешить его добросердечная Ольга, достигнув при этом совершенно противоположного эффекта — от сознания, что даже она все понимает по выражению его лица, Мафей окончательно пал духом. — Ну я еще понимаю, когда тебя утром на войну не взяли, — это обидно, конечно. Но сейчас-то что там настолько выдающееся происходит, чтобы так убиваться?

— Действительно, — поддержала Кира. — Мне, например, эта их пьянка и даром не нужна. Я лучше здесь с вами посижу.

Ольга тихонько вздохнула. В том, что Кира с радостью проведет вечер в обществе вновь обретенного супруга, она даже не сомневалась, но видно было, что сама она охотнее присоединилась бы к той, другой, компании. Там ведь кроме выпивки еще куча всего интересного предполагалась, один только межмировой турнир по изысканной ругани чего стоит. Но вслух в своих тайных сожалениях Ольга не призналась, а продолжила бесполезные утешения:

— Можно подумать, ты никогда пьянок не видел. Или эта пьянка чем-то отличается от других. Ну все ведь точно как и всегда, даже гадать нечего: все перепьются, Диего с кем-нибудь подерется по никчемному поводу вроде фальшивого пения или косого взгляда, Элмар упьется и отчебучит что-нибудь, из-за чего завтра будет страдать: «Как я мог!», Орландо укурится до фиолетовых гоблинов, Азиль кого-нибудь осчастливит, мэтр Максимильяно кого-нибудь соблазнит, ну и так далее. Чего из этого традиционного набора ты еще не видел? Или что тебе настолько дорого, что боишься пропустить?

— Да не в пьянке дело! — попытался спасти лицо разоблаченный Мафей. — Во-первых, мне вообще неприятно, что меня постоянно удаляют от основных событий, будь то совещания, боевые действия или просто праздники. Я не из-за того расстроен, что пропустил что-то невиданное — хотя и в самом деле пропустил, — а из-за того, что мэтр постоянно все решает за меня: куда мне ходить, что делать и даже как я должен проводить свободное время. Ну вот скажи, Шеллар, тебе сейчас нужен рядом целитель круглосуточно, как раньше? А за Лолой присмотреть ну совсем-совсем больше некому?

— То есть тебя не устраивают надуманные поводы, которые изобретает наставник, и ты хотел бы знать настоящую причину? — уточнил Шеллар, задумчиво созерцая, как солнце неторопливо скрывается за кронами высоченных сосен, окружающих его новое убежище.

Примерно с неделю назад, как только он достаточно окреп, чтобы самостоятельно передвигаться и успешно спорить с мэтром, его перевезли из дворца в охотничий домик, затерянный в глуши поморских лесов. По прямому назначению этот домик не использовался уже пару поколений — прадедушка принимал там любовниц, скрываясь от ревнивой мистралийской прабабушки, о дедушке история умалчивает, поскольку он еще жив и лишняя болтливость могла бы кому-то обойтись дорого, несмотря на то что мнение покойной супруги мало интересовало Зиновия, даже когда она была жива. Что до дядюшки, то вообразить его за чем-то подобным казалось Мафею кощунством, и скорей всего он был прав — домик выглядел так, словно его не посещали лет двадцать.