Осенью 1968 года не выдержали нервы у финансистов ФРГ. Западная Германия неожиданно для всего мира проявила тевтонскую напористость и вышла из «официального» круга поддержки США [230]. Причем устанавливать твердый курс марки по отношению к доллару там не стали, отдав этот процесс стихии рынка. К удивлению многих, это дало блестящий результат – курс немецкой валюты заметно вырос.

Спекуляции набирали обороты, золотой запас США таял как снег под мартовским солнцем. Весь банковский мир, не исключая крайне заинтересованный Президиум ЦК КПСС, начал считать дни до окончательного краха остатков Бреттон-Вудских договоренностей. Действительно, при такой колоссальной разнице сдержать фиксированную планку в $35 за унцию было невозможно. Более того, перекошенная финансовая система с переоцененным долларом начала давить на реальное производство и торговлю.

Особенно обижались арабы. Шейхов мало интересовали зеленые бумажки, да и вообще, любая европейская валюта. Им был нужен исключительно драгоценный металл, и цена нефти начала быстро догонять «свободный» рынок, бросив еще несколько соломин на хребет верблюда американской и британской экономики. [231]

Собственно, за океаном и без того хватало проблем. В апреле 1968 года был застрелен Мартин Лютер Кинг. Беспорядки охватили не только негритянские кварталы, в Вашингтоне дома горели в шести кварталах от Белого дома, а на балконах Капитолия и лужайках вокруг Белого дома разместились пулемётчики. По всей стране 46 человек были убиты, 2,5 тысячи ранены, а на подавление беспорядков было брошено 70 тысяч солдат [232]. К лету основной накал борьбы был сбит, но о полном восстановлении правопорядка говорить не приходилось.

Непонятная и не слишком успешная война во Вьетнаме каждый день забирала жизни Джи-Ай. Легкодоступные наркотики подрывали здоровье. Многие чернокожие солдаты и матросы были на грани бунта, дошло до того, что в некоторые отсеки авианосцев офицеры боялись заходить без вооруженной охраны. Активные боевые операции были свернуты, но даже так контроль над ситуацией буквально висел на волоске привычки и дисциплины.

На этом негативном фоне Америка оказалась практически беззащитной перед европейской долларовой атакой. Золотой запас страны упал до пяти тысяч тонн. Правительство было вынуждено публично признать, что в США имеется 52 миллиарда долларов, а в остальном мире – аж 132 миллиарда. И физически поменять на золото невозможно даже десятую часть этой колоссальной суммы.

Каждый день уносил из хранилищ Форт Нокса все новые и новые тонны желтого металла через «золотое окно» курсовой разницы. Необычайная острота момента даже не позволяла спокойно дождаться инагурации недавно избранного 37-го президента США. В конце 1968 года, перед самым Рождеством, уходящий президент Линдон Джонсон был вынужден изменить традиции – не принимать важных шагов после избрания преемника.

Свое прощальное телеобращение к нации он начал с хороших новостей. Пообещал 10-процентный кредит на станки и оборудование для создания новых рабочих мест, аннулировал 7-процентный налог на автомобили. Не обошлось и без привычных посулов вроде снижения безработицы, и сокращения федеральных расходов почти на пять миллиардов долларов. А затем призвал к «решительным действиям, которые разорвут порочную спираль инфляции».

Потом посетовал на кризисы, призвал народ США добровольно заморозить на 90 дней зарплаты и дивиденды, затем после красочной похвальбы силой американской экономики и здравым смыслом народа продолжил:

Бреттон-Вудские соглашения были разорваны в клочья. Но к удивлению многих, их «отец» Марринер Экклс [234]воспринял происходящее относительно спокойно. Лишь пожимал плечами, говорил что-то вроде «The economy is fueled by debt» – экономика подпитывается долгом. И кивал в сторону Международного Валютного Фонда, который как раз в сентябре на ежегодном собрании управляющих в Рио-де-Жанейро принял специальный финансовый инструмент SDR, который может стать новыми деньгами, или активом международного валютного резерва [235].

Однако, первое время глобальные идеи Экклса оставались непонятыми. Ведь жители США при отказе от золотого эквивалента пострадали меньше всех, инфляция до них добралась далеко не сразу. Зато зарубежные обладатели тех самых 132 миллиардов долларов потеряли минимум двадцать процентов, более того, в новом, 1969 году золотые слитки начали стоить $50 за унцию. Вот только свободного металла на рынке почти не было, а «Георгии» и «Крюгерранды» прекрасно расходились из учета $80 за унцию [236].

Над мировой экономикой нависла тень кризиса. Психологическая ступенька, которую нужно было одолеть для сохранения доверия к доллару, оказалась слишком высокой, переход в новое состояние – оглушающе внезапным. Но особого выбора у участников глобального рынка не было, по сути все они оказались в заложниках необеспеченной валюты США, и были крайне заинтересованы в ее стабильности.

Против были золотодобывающие страны, прежде всего ЮАР. Кроме того, за процессом наблюдали в Австралии и Канаде, заброшенные золотые прииски которых внезапно стали высокорентабельными предприятиями. Отдельно стояла Франция де Голля, у которой практически не осталось долларовых запасов в отличие от соседей-конкурентов. И лишь в СССР к коммерческим интересам добавилась идеология. С подачи ЦК КПСС в странах третьего мира развернулась широкая информационная программа под простым лозунгом – «не верьте доллару, он дешевеет, требуйте оплату за свои ресурсы в золоте». И надо сказать, это предложение не прошло незамеченным.

Летом Федор где-то подхватил вирус «грязных Битлов», в смысле, The Rolling Stones. Никак не ожидал, что эти старички, да еще практически в том же составе, известны в 66-м году. Тут они молодые, патлатые (если верить рассказам), и уже очень популярные. Впрочем, удовольствие послушать эту группу для очень избранных, уж очень не любят коммунисты современных рокеров. Оказывается, даже The Beatles, безобидных как детей, в СССР все еще ни разу не издавали на пластинках [237]!

Простое увлечение быстро сделало из начальника нашего отдела технического обеспечения заядлого антисоветчика. Нет, он не стал тайком паять секретный радиоприемник или дежурить около посольства США, а попросту купил в магазине за 259 рублей 90 копеек новейший 12-ламповый комбайн под названием «Романтика». Здоровенный деревянный ящик на ножках включал в себя очень неплохой радиоприемник, а также посредственный магнитофон и электрофон [238]. Однако без противоправных действий все же не обошлось – под покровом ночи (как только успел допаять) наш злодей вытащил на крышу своего дома здоровенную антенну. Зря Шелепин рассказывал мне про счастье советского труда по основному месту работы. Ей-богу, лучше бы мой электронщик картошку в своем саду сажал, чем ночами ловил «Голос Америки» и записывал на магнитофон новые хиты. Да еще в качестве, которое нельзя слушать без содрогания.