— Черт!

Я вздрогнула, так, как это бывает, когда вот-вот заснешь, а мозг, с перепуга за организм, не подающий признаков жизни, посылает импульс для проверки. Ну, послал, ну, проверил, ну, жива и уже очнулась. Чего ж сердце так бешено колотится, в горле пересохло, а глаза чешутся от невыплаканных слез?

Посмотрела на предметы, которые удерживаю в руках, синюю коробочку с оберегом и подушку, вспомнила — я же Нардо жду в его спальне! Наверное, из-за страшного сна очнулась. Неужели, приняв притягательную позу, так и отключилась, не дождавшись черта для исполнения супружеских обязанностей?

Перевернулась на спину, смотрю на каменный потолок, с которого ко мне опускается здоровенный паучище, и улыбаюсь. Паучище тоже решило улыбнуться, ну так я не брезгливая, с ходу его подушкой к противоположной стене припечатала. Затем, решив, что береженного Бог бережет, надела на себя оберег от Шпунько и принялась рассматривать побрякушку. На тонкой цепочке с изящным плетением висит кулончик с синим полупрозрачным камешком в серебристой оправе, словно бы состоящей из птичьих когтей, которые образовали плотное кольцо. Краем глаз заметила подозрительное движение, вскидываю голову, а там опять паук.

— Вот, черт! — этот паук улетел к стене на синей коробочке и задел какой-то магический атрибут интерьера. Предмет покачнулся и упал, а комната, озарившись тусклым кроваво-красным светом, показала свою старинную рухлядь, плотно завешенную паутиной.

— Ой, мамочки! — я встала в кровати на ноги, оглядывая бардак, тот самый, в котором мне предстоит встретить мужа. — Что этот, ирод, сделал со своим домом за каких-то пятнадцать минут?!

— Его зовут не Ирод, — ответил кто-то тихо. — И со своим домом он ничего не делал вот уже три столетия.

Надо мной опять паук завис, и на этот раз я устроила ему полет собственноручно — собственной рукой. И очень удивилась, когда он к ладони прилип.

— И кто выступает в роли защитника этого неряхи? — зло стряхнула прилипчивое насекомое с руки и прицельно отбила ногой в дальний угол.

В ответ молчание:

— Ага, стыдно! Ну, а раз стыдно, то и защищать нечего. — Неуклюже плюхнулась на кровать, и от нее поднялось омерзительно плотное облако серой пыли. — Да, ну нафиг! Я отказываюсь здесь жить! Я не буду спать в этом свинарнике ни с ним, ни сама! Пусть что угодно делает…

— Жить с ним Вас никто не приглашал, как, в общем-то, и спать, — учтиво ответили мне, не скрыв тонкого сарказма.

— Чего? Это как понимать? — я обернулась в сторону звука, но никого не увидела, кроме паука на светильнике справа.

И вот тут жуткие когтистые руки неприятного пепельного оттенка, сжали мои плечи, и сверху прозвучало:

— Очень просто, я еще не предлагал.

Странное дело, только сейчас я вспомнила, что переместилась от любимого к этому…

К кому, черт его подери!? Лапищи Нардо не принадлежат, как собственно и сдавленный голос, и эти запылившиеся апартаменты и вот этот наглый паук, с почтением поглядывающий за мою спину. Меня резко развернуло к обладателю глухого голоса и сковало льдом от всепоглощающего ужаса. Страх страхом, а защитная реакция включилась, и я начала болтать.

— Это радует. Я бы не согласилась. — Поднимаю вверх руку с заветным колечком на пальчике и нагло сообщаю. — Я замужем.

Хозяин раскуроченного логова — здоровый, жилистый и жутко неухоженный, зло прищурился:

— Это не проблема.

— Еще какая, — стремительно вывернулась из его лапищ. — И вообще, у тебя вот красные глаза игрового наркомана и тройные мешки под ними. Прямо-таки знак качественно проводимых ночей за игрой в танчики. К ним в довесок идут впалые щеки и потрескавшиеся губы. Что, не ел давно?

— Не пил… очень давно.

— Значит, и за здоровьем своим не следишь, — тут же сделала я вывод. — А еще в твоей максимально осыпавшейся шевелюре ни одной нормальной волосинки. Их на черепушке всего десять сотен и все торчат, куда им заблагорассудится — беспартийники, одним словом.

Хозяин логова удивленно потянулся к своим волосятам, чтобы пригладить.

— Не поможет. Даже не пытайся, так просто их в порядок не привести. — небрежно отмахнулась и продолжила озвучивать претензии к его внешности. — Плюс, серая ороговевшая кожа с крупными чешуйками. Они еще не решили: отлипнуть от тебя или еще немного подержаться. А теперь одежда. Ну, это вообще отдельная песня. Видок такой, словно похоронили в шестнадцатом веке, а проснулся только сейчас.

Вздохнула:

— Ты вообще откуда?

— Из склепа, — честно ответил хозяин логова. — И не с шестнадцатого века лежу, а с двадцать четвертого.

И я от удивления села на пыльную кровать:

— Где я?

— Не дома, — осклабился серокожий и многообещающе добавил, — но это поправимо.

— В смысле, ты меня отправишь обратно?! — воспряла духом и даже поднялась ему навстречу.

— Нет.

— Как нет? — уперла руки в боки. — В каком смысле тогда «поправимо»?

— Сейчас мы проведем обряд Обмена энергией, — плотоядно ухмыльнулся он. — Затем проведем инициацию, — облупившимся указательным пальцем он скользнул от моего подбородка к груди, я судорожно сглотнула. Каков нахал, все-то он сделает и без спроса. А как же тут относятся к такой прекрасной формулировке как: «Свобода выбора, свобода выражения, свобода передвижения?»

— А потом, — продолжил хозяин логова, по-барски скользя рукой вдоль моих «просторов», — я пополню свои силы тобой.

Не умолчала, тут же выдала свое мнение на его счет:

— Лихо!

— Он самый, — серокожий довольно и клыкасто улыбнулся.

— Я в смысле — шустро ты все решил… без меня. Это сделаем, то сделаем, и никуда не денешься. То есть я никуда не денусь. — Отодрав его длань от себя, сложила руки на груди. — А не слишком ли большие планы на меня маленькую? И вообще, что за претензии на пустом месте?

— Будить нечего было.

— А я и не будила! Сидела здесь и…

— Возмущалась, — завершил он за меня. — Громко возмущалась, я слышал.

— Это что еще за хрень!? Возмущалась? — от моего голоса его чуток перекосило.

— Перестань… кричать.

— Я возмущалась? Это я сейчас тихо возмущаюсь! Чтоб ты понял, что к чему, для сравнения. А ты вообще мог сидеть и прислушиваться, как какой-то ненормальный ву-ву-вуайерист. — С трудом вспомнила слово, но вспомнила, и гневно взглянула на этого… как его… Лихо, который спит тихо.

— Престань, — скривился он, потирая уши. — Я спал, как все нормальные вурдалаки.

— Ага, как младенец, повернувшись к стенке и прогрызая дыру к соседу!

— Я сплю один.

— Так тебе и надо!

Но мгновенная словесная реакция и колкость ответа тут меня не спасла. Вурдалак, как он сам признался, истерить не дал, да и испугаться по-нормальному тоже, прикоснулся к моей шее, и этот мир вначале погас, а затем и оглох, кажется. Последнее, что я услышала от серокожего, было: «Приготовь ее к ритуалу. Быстро».

И покорный ответ неизвестного тихого голоса: «Да, господин».

Вот теперь меня еще куда-то вовлекут, и прощай, Галя, было приятно познакомиться! Нужно было рассказать, что я из четвертого мира. Вдруг тут у моих «соотечественников» есть хоть какие-то привилегии? Неприкосновенность, например, или неубиваемость, суперсила или невидимость. Тяжело вздохнула, посылая себя далеко… в объятия черта: «Нардо, где ты?»

И вдруг чувствую, как маленькие тонкие иголочки бегут по руке, потом по спине, кто-то в волосах, на груди, на ногах, как… Пауки! И ведь точно они, я же парочку огромных в комнате прибила.

Аааааа! Мысленно уже прыгаю и дергаюсь, как главный герой в фильме «Нечего терять», а в физическом плане сдвинуться не в силах. И даже мизинцем пошевелить не могу. Это что за беспредел?! Уж если издеваться над девушкой и проводить странные обряды, то хоть бы сознание вырубил, а лучше бы просто убил. Так бы я попала к Люцу, а там… Так, стоп! Мне ясно было сказано, что чельдекаться и дьяколиться я буду лишь в мирах, подвластных Темному Повелителю, а во всех остальных у меня та же свобода слова, что и дома. Но я-то не дома, наверное,… или дома? Где у нас на вурдалаков грешили? В Румынии… нет, там просто психоз и отклонение, вроде бы. А, к черту! Одно ясно, куда я попаду после кончины — неизвестно. А потому личное самоуничтожение отменяется, до выяснения последствий.