- Да вот, понимаешь ли,- сказал я как можно небрежнее,- перехожу в спецшколу.

- В языковую?- спросил Чиполлино, и по лицу его видно было, что он не очень-то мне поверил.

- Да нет, в научно-перспективную,- ответил я, не моргнув и глазом, хотя в объявлении ничего об этом сказано не было.

- Ну что ж, дело хорошее,- солидно сказал Чиполлино. - Но там, наверно, конкурс большой.

- Посмотрим, - ответил я, и мы пошли вместе к дому.

О марке я ему не стал напоминать, потому что идея перебраться в спецшколу занимала меня все больше. Я был уверен, что мама обрадуется: во-первых, с деньгами станет полегче, а во-вторых, спецшкола - это уже почти профессия.

Но мама забеспокоилась.

- А далеко это? - спросила она тревожно.

В объявлении ничего об этом не было написано.

- Да где-нибудь под Москвой, - ответил я наугад.

- И что ж, ты все время там жить будешь? - допытывалась она. - А как же я тут одна?

- Ну мама, ну что ты, на самом- деле! Бесплатное питание, санаторный режим. Чего еще- надо?

- Не отпущу я тебя,- сказала она решительно.- Без зимнего пальто… старое-то ты уже совсем износил… Не отпущу!

Но я уже наверняка знал, что отпустит. Когда мама начинает говорить решительно, это значит, что она почти уже согласна.

- Зима еще не скоро, - ответил я. - А кроме того, попытка- не пытка. Надо еще поступить.

- Не примут тебя,- сказала мама со вздохом.- Ты же у меня отстающий.

- Чего там гадать? Сейчас пойду и позвоню. И все узнаю.

- Так вечер уже!

- Ничего, попробую.

Не слушая, что мама кричит мне вдогонку, я побежал на улицу. Позвонил из телефона-автомата- и сразу меня соединили.

- Прием заявлений кончается завтра,- ответил мне мужской голос.-Приезжайте лучше сейчас.Документов никаких не надо. Приемных экзаменов у нас нет. Только собеседование. Деньги на проезд имеются?

- Нет, - ответил я растерянно.

- Хорошо. Подошлем машину. Назовите адрес.

Я назвал.

- Будем через пятнадцать минут.

И в трубке загудел сигнал отбоя.

- Чудеса!- сказала мама, когда я вернулся.- Так быстро все… А ты не фантазируешь, случайно?

Я настолько был сам удивлен, что не стал ничего ей доказывать.

И действительно, через пятнадцать минут во дворе коротко прогудела машина. Я выглянул в окно: у нашего подъезда стояла новая коричневая «Волна», шофер, опустив боковое стекло, разговаривал с ребятами.

- Ну, мама, я пошел.

Мама хотела заплакать, но сдержалась.

- Ступай, сынок. Ох, не примут тебя, не примут…

Ребята смотрели на меня во все глаза.

- Куда это тебя?

- В спецшколу, - ответил я, берясь за ручку дверцы.

- Ну дела! Что это за школа такая?

- Закрытая, особая.

Я сел на заднее сиденье. Шофер обернулся ко мне, посмотрел строго.

- Много разговариваете, молодой человек,- сказал он. - Сначала поступить надо. А то может быть, зря бензин жжем.

Я смутился и ничего не ответил.

Машина въехала во двор большого девятиэтажного дома и остановилась возле каменного крыльца: несколько ступенек и железные перила. Невзрачная дверь с белой табличкой «Прием». Прием чего? Стеклотары? Белья? Непонятно.

Я слегка оробел. Посмотрел на шофера, но он, не обращая на меня внимания, рылся у себя в карманах. Пробормотав: «Спасибо»,- я вышел из машины и поднялся на крыльцо.

За дверью оказался небольшой тамбур, а за ним - комнатушка без окон. Под потолком на проводе горела голая электрическая лампочка, за столом сидел загорелый молодой парень в темно-синей спортивной куртке. У него было лицо честного футбольного тренера.

- Добрый вечер, - сказал я, подошел и сел на стул.

- Добрый вечер. - Парень улыбнулся, протянул мне через стол руку и назвался: - Дроздов.

- Очень приятно, - сказал я и вспотел от смущения.

- Фамилия, имя?

- Андрей Гольцов.

- Поздновато явились. Гольцов. Ну, да ладно. В каком классе учитесь?… Так, в восьмом. А два года сидели в котором? В шестом? Говорите яснее. В шестом.- Он сделал пометку на лежащем перед ним листе бумаги. Я готов был поклясться, что увидел на этом листе свою фамилию, напечатанную на машинке. По какой причине сидели?

Я замялся. Сказать «неспособный к учению» - сам себе навредишь. «Учителя заедались» - неправда. «Не хотел учиться» - хуже того. Я подумал и ляпнул:

- Болел.

Дроздов прищурился, посмотрел на меня с усмешкой:

- Вот как? Чем?

Разговор принимал неприятный оборот. В голове у меня замельтешило: «Энцефалитом? Эхинококком?»

- Гипертонией.

Лицо у Дроздова стало совсем хитренькое: знаем мы эту гипертонию.

- Ничего,- сказал он,- вылечим.- Посидел, помолчал. - Как вы полагаете. Гольцов, вы обыкновенный человек?

Такого вопроса я, естественно, не ожидал.

- Нормальный,- ответил я и пожал плечами.

- Нет, я не о том. Я имею в виду: вы как все или нет?

Я покачал головой:

- Нет.

Дроздов удовлетворенно откинулся к спинке стула.

- А почему нет?

Вот пристал, подумал я. А я-то боялся, что по алгебре будут спрашивать.

- Мне кажется, я способный, - промямлил я и покраснел.

- К чему? - вежливо поинтересовался Дроздов.

- Ну… учиться способный.

- Этого маловато, - огорчился Дроздов.

Я тоже расстроился. В самом деле, к чему я способный? Да ни к чему. Баклуши бить.

- У каждого человека должны быть особые, присущие только ему способности, - участливо глядя на меня, сказал Дроздов. - Постарайтесь припомнить.

Я молчал.

- Вы очень уверенно сказали, что вы не такой, как все. Это впечатляет. Но на чем вы основываетесь?

- В длину неплохо прыгаю, - брякнул я совершенно невпопад.

- Спорт нас не волнует, - нахмурившись, сказал Дроздов. - Слабосильных подтягиваем. У нас там спортивный комплекс по последнему слову техники. Для того мы и приглашаем в нашу школу, чтобы отставание по отдельным пунктам не мешало развиваться главному. Вопрос: что в вас главное?

Я совсем упал духом: не видать мне этой школы, как своих ушей.

- Ну неужели ничего главного?- настаивал Дроздов.- Не верю. По ночам хорошо спите?

- Когда как.

- А если не спите, что вам спать не дает?

- Маму жалко, - с запинкой сказал я.

Тут Дроздов не стал вдаваться в подробности.

- Понятно,- проговорил он.- Ну, а что бы вы для нее сделали, если бы могли?

- Чтобы она смеялась, радовалась, не плакала.

Я смутно начал понимать, чего он от меня добивается. Но выразить это словами не взялся бы даже для спасения жизни.

- А как это сделать? - не унимался Дроздов.

- Надо больше с ней разговаривать, доказывать, что все хорошо…

- Словами доказывать?…

- Нет, не словами. - А как?

Я молчал.

- Ну, добро,- Дроздов заметно повеселел.- И что же, получается?

- Не очень.

- А хотелось бы?

- Да.

- Больше всего на свете?

Я не ответил. Не люблю говорить такие слова. Но подумал: да, больше всего на свете.

- Ну что ж,- сказал Дроздов,- мы на верном пути, Андрей. Просто вы подавлены своими неуспехами и плохо прислушиваетесь к себе. Вы, несомненно, одаренный человек…

Меня бросило в жар.

- …но природы своей одаренности сами не сознаете. Мы вам в этом поможем. Пишите заявление. Да не волнуйтесь, вы приняты.

Должно быть, на моем лице было что-то вроде недоверия, потому что Дроздов засмеялся.

- Между прочим, я директор школы, и мое слово- это уже решение. Вот образец: «Прошу зачислить меня в состав учащихся Чулпанской спецшколы для одаренных переростков». Дата, подпись.

- А где это- Чулпан?- спросил я, взявшись за ручку и начиная уже приходить в себя.

- В Западной Сибири. Еще вопросы есть?

Я осмелел:

- Есть. Почему вы так назвали- «школа одаренных переростков»?

Дроздов оживился:

- А что? Задевает, беспокоит?

- Да неприятно, - признался я.