Был уже вечер. Они устали и проголодались, но, памятуя, как им едва удалось унести ноги из «грязной дыры», не испытывали ни малейшего желания зайти в кафе.

– Давай лучше купим чего-нибудь, может быть, так лучше? – предложила Энн.

– Правильно. А потом разыщем этот самый лес и разобьем в нем лагерь.

Со станции никакого леса не было видно, и все вокруг выглядело довольно уныло. Любезный носильщик показал дорогу, и вскоре они уже карабкались вверх по склону, зная, что впереди их ожидает еще более крутой подъем.

– Я почему-то думал, что леса растут на ровном месте и что в них много деревьев, – язвительно заметил Дик. – А этот – крутой, словно крыша, и вокруг ни деревца.

Но вскоре показались и деревья. Сначала вдали, за гребнем очередного холма, засинела волнистая линия лесной опушки, затем лес обступил их со всех сторон, справа и слева, и дорога превратилась в узкий проселок, а под древними деревьями пролысинами выдавались пятна голой земли. Время от времени с обнаженных вершин они видели, как впереди по холмам, словно морские волны, катятся новые и новые лесные валы, а позади всё шире и шире, по мере приближения к океану, разливался Северн, сверкающий золотом в лучах заходящего солнца.

На пути попалась деревенская лавчонка, приютившаяся среди скопления домиков.

– Иди одна, – сказал Дик. – Незачем им видеть нас обоих.

Он медленно продолжал путь, и немного погодя Энн его нагнала.

– Я купила хлеба, масла…

– А спички не забыла?

– Нет.

Они проехали еще немного, потом свернули на поросшую травой тропинку, пересекавшую напрямик небольшой сосновый лесок. Пришлось сойти на землю и вести машины за руль – кругом были сплошные корневища да кочки.

Долго не могли найти воду, но, когда хотели уже было с отчаяния бросить поиски, послышалось какое-то бульканье и клокотанье. В сумерках оно звучало жутковато: словно какое-то страшное чудище, притаившись в кустах, захлебывалось от хохота. Это был ручеек, петлявший по прогалине, покрытой молодой порослью, – отличное место для ночевки.

Несколько минут они, усталые, сидели на траве. Наконец Дик сказал:

– Нет, так нельзя. Надо поставить палатку, пока еще можно хоть что-то разглядеть.

Это оказалось нелегким делом. Им никогда не случалось разбивать палатку, а в полутьме она выглядела причудливым сплетением веревок и колышков. Наконец с ней сладили, и вот палатка уже белела на фоне черного леса, чуть покосившаяся, но вполне пригодная для ночлега.

Другим мудреным делом был костер. Весь хворост, который попадался под руку, не успел просохнуть после дождя, а искать поглубже догадались не сразу.

– Давай ляжем спать прямо так, – захныкала Энн, бросаясь на одеяло, расстеленное у входа в палатку. – Я совсем выдохлась.

– Отдыхай! А я на скорую руку приготовлю поужинать.

Языки пламени заплясали над кучей хвороста, и сразу жизнь стала казаться менее безрадостной. Вода очень долго не закипала и сильно отдавала дымком. Они и не заметили, как съели за это время булку с маслом и сыром и большую плитку шоколада.

– А теперь спать, – сонно пробормотала Энн.

Они затоптали огонь, разостлали подстилку и одеяла, а в изголовья вместо подушек положили скатанную одежду. Лежать на земле было очень жестко, но они сразу уснули, и на другой день солнце уже давно взошло, а они все еще спали, да так крепко, что не заметили, как к палатке подкрался незнакомец; они не проснулись даже тогда, когда он стоял у входа, всматриваясь в лица спящих.

Незнакомец был юношей лет двадцати, худой, с длинным бледным лицом и почти такими же бесцветными губами. На этом словно неживом лице светились ясные, умные глаза, на которые из-под старенькой, потрепанной шапки падала пышная прядь черных волос.

Незнакомец с минуту постоял у входа в палатку, разглядывая физиономии спящих, только что показавшиеся из-под одеял. Он все время косился на пакеты с едой, в беспорядке сваленные на краю подстилки.

Он инстинктивно облизнул губы. Казалось, в нем происходит внутренняя борьба и он никак не может на что-то решиться. Наконец он быстро нагнулся и слегка тронул Дика за плечо.

– Послушай, приятель, не найдется чего-нибудь пожевать?

Дик вскочил как встрепанный и уставился на незнакомца заспанными глазами. В голове его вихрем промчалась мысль о бродягах, бандитах и убийцах-трактирщиках.

Молодому человеку пришлось трижды повторить свой вопрос, потому что мальчик-англичанин лишь с огромным трудом мог разобрать певучую речь жителя Уэлса.

– Не бойся, – сказал пришелец после третьего раза. – Я только так спросил. Если у вас у самих не густо, так ладно. Но я… я в рот ничего не брал со вчерашнего утра.

– Что вы, что вы! – заторопился Дик.

А Энн, которая проснулась как раз в конце этой фразы, вставила:

– Есть яйца и ветчина. Мы вчера их не съели. Да, говоря по правде, и готовить не умеем.

– С удовольствием покажу вам, как это делается, – с улыбкой предложил незнакомец.

– Ой, вот здорово! – воскликнула Энн, вскочив и стоя босыми ногами на росистой траве. – Вот только хлеб мы весь съели. Дики, будь умником, слетай в ту лавчонку!

Брат с сомнением взглянул на нее. Мог ли он оставить Энн наедине с незнакомцем? В подобных случаях следовало бы держаться поближе к сестренке. Но парень из Уэлса явно располагал к себе. Он уже собирал хворост. Дик обернется мигом, а зато потом яичница с ветчиной…

Дик с одеялом на плечах отошел в сторонку. Чуть смущаясь, он быстренько оделся, вскочил на велосипед и помчался во весь дух по разбитой лесной дороге, на которой без труда можно было свернуть голову. Когда через полчаса он подъезжал к месту их стоянки, в нос ударил запах дыма и жареной ветчины еще задолго до того, как показалась палатка.

Парень из Уэлса сидел на корточках – видимо, шахтеры – единственные среди белых людей, кто умеет сидеть на корточках естественно и без напряжения, – и переворачивал на сковороде ломтики сала. Энн наблюдала из-за плеча, как он ловко орудует вилкой.

– Дики, – возбужденно закричала она, завидев брата, – представь себе, Ивену Джонсу всего шестнадцать лет и он тоже убежал из дому, как мы с тобой, и направляется в Лондон в поисках работы! Вот как интересно, что мы встретились на дороге, потому что…

– Я вот никак в толк не возьму, – перебил ее Ивен Джонс, ловко разбивая яйцо и выливая содержимое на сковородку, – с чего это приличному парню и девушке может взбрести на ум бежать из дому. Чего вам не хватает? Вас хорошо кормят, поят, одевают, учат, у вас все есть, и никаких забот.

– Ну, еда – это еще далеко не все, – заметил Дик, хотя у самого слюнки текли при виде сковородки.

– Так же, как и учение, – пренебрежительно добавила Энн, встряхивая копной нечесаных золотистых волос.

– Что ни говори, а для начала и это неплохо, – не унимался Ивен. – Сейчас в Южном Уэлсе нужда заставляет людей бежать куда глаза глядят. Работы нет совсем. В Рондде, откуда я родом, из каждых трех шахт осталась, почитай что, одна. Даже лавочники и те разоряются – людям не на что покупать, денег нет.

– А много народу бежит из дому? – спросил Дик.

– Нам не нужно бежать. Отец с матерью сами понимают, что самое лучшее для нас – уйти. В Южном Уэлсе надеяться не на что. Может быть, в Лондоне будет немного полегче. По дорогам Англии в поисках работы бродят тысячи таких парней, как я.

– А девушки? – поинтересовалась Энн. —

– Их еще больше, пожалуй. Но им легче устроиться – прислугой, разумеется, – если можно считать, что девушка устроена, когда живет в лондонском подвале и семь дней в неделю от зари до зари гнет спину, чтобы заработать несколько шиллингов! Да моя родная сестра живет так в Бейсуотере![4]

– Я бы, пожалуй, осталась дома, – сказала Энн дрожа.

– Да? – Ивен метнул на нее злобный взгляд. – Если бы на ваших глазах удавился любимый парень? А с ней было именно так. Если бы вы почувствовали себя обузой в семье, ели бы со всеми наравне, а в доме ни гроша? Если бы все ваши школьные подружки разлетелись кто куда и поступили в прислуги? Нет, вам этого не понять. Вам слишком хорошо жилось… Извините меня, девочка, но я так зол, что, видите, даже яйцо раздавил.