Пока Ян возится с сигнализацией, я захожу в здание и бреду к раздевалке, чтобы оставить сумку в шкафчике и переобуться в тапочки. Ян появляется в центре только через десять минут — даже засекаю время, убеждаясь в своих догадках. Он словно избегает того факта, что подвёз меня, разозлился на стычку со Снежкой, аргументировав все опозданием. Впрочем, даже с этими десятью минутами разницы, мы приехали достаточно рано…

В лаборатории я включаю бактерицидную лампу, запрограммировав обеззараживать воздух в течение получаса, закрываю за собой дверь и иду к столу с компьютером, где хранятся папки с журналами общелабораторного контроля. С утра обычно приходится начинать с документов, пока нет возможности приступить непосредственно к анализам.

Покашливание в проеме двери вынуждает меня оторваться от заполнения граф микроклимата и обернуться. Ян поднимает обе руки вверх, указывая на бумажные стаканчики с кофе, и пятится назад, будто негласно подзывая меня выйти в коридор. Это-то и понятно — Ян сам говорил, что тут всё стерильно и ничего подобного в лабораторию проносить нельзя. Вот только коридор же тоже относится к зоне лаборатории? Или нет?! Я киваю головой и выбираюсь из-за стола, откатив стул на колесиках. Ян вручает мне стаканчик и тепло улыбается. Мне чертовски приятно: я благодарю его и делаю глоток. Возможно ли, что он заглянул в кофейню рядом с медцентром? Я поворачиваю в руках стаканчик, пока не покажется наименование, и читаю логотип над рисунком мельницы. Прячу улыбку за очередным глотком, потому что смущение, кажется, сделает из меня спелого помидора.

— Пойдёт на пользу, хотя ты сегодня куда бодрее, — улыбнувшись, говорит Ян.

Я расплываюсь от умиления и уже хочу ответить, но дверь открывается, и в коридор лаборатории входит невысокая женщина худосочного телосложения. У неё короткая светлая стрижка, а на носу очки в дорогой оправе. Белый халат, к сожалению, не утверждает о конкретном направлении ее работы, и мне приходится ждать, во что выльется эта встреча.

— Евгения Александровна, доброе утро! — выпрямляет плечи Ян, словно по стойке смирно.

Его голос лишается игривых ноток, став официально-деловым, что для меня ужасно непривычно. Несмотря на то, что мы проработали вместе две недели, обстановка на работе никогда не была слишком строгой, и я быстро привыкла к дружеской атмосфере.

— Доброе! — отвечает женщина сухо и переводит взгляд на меня.

— Здрасьте, — выдавливаю я и понимаю, что с кофе попала.

Она смотрит на стаканчик, недовольно кривит губы и снова обращает на меня внимание. Уже хочет открыть рот и наверняка сделать мне предупреждение, но Ян перебивает её:

— Это я принёс практикантке кофе, чтобы повысить концентрацию внимания.

Она хмыкает в ответ и скрещивает на груди руки, глядя то на него, то на меня. Из- под рукава оголяется витиеватый золотой браслет змеи с яркими зелеными камнями вместо глаз. Женщина щурится и делает два медленных шага вперёд, а у меня появляется ощущение, что она, как хищник, готовится к нападению. Я нервно проглатываю слюну, готовясь к худшему. Руки подрагивают, отчего кофе в стаканчике чуть плещется.

— Лин-да, — по слогам произносит моё имя женщина. — Мне сказали, что ты не справляешься с работой, поэтому Яну Теймуразовичу приходится доделывать твои обязанности. У тебя есть ребёнок? — в лоб спрашивает она, застав врасплох и меня, и Яна, удивленно округлившего глаза.

Мне жутко не по себе, а её аура давит так сильно, словно вжимает в стену. Я хлопаю глазами и киваю, но потом понимаю, что дала не совсем верный ответ.

— В доме, в квартире, — запинаюсь я. — Ну, это дочь брата, не моя.

— Мне нужен работник, а не ветреная девушка-студентка, которая будет брать сплошные больничные из-за ребёнка… — До меня доходит осознание, что она вышестоящая над Яном, и судя по тону — она начальница, которая была на больничном по уходу за ребёнком.

Меня пробивает дрожь, как только я представляю, что буду каждый день под ее присмотром…

Женщина снова стреляет взглядом на Яна, и я не могу вникнуть: она, что ли, приревновала?!

— Я понимаю… Я очень ответственная. Такое больше не повторится, — принимаюсь тараторить я.

— О-о-очень на это надеюсь… — напевает начальница, сузив глаза. — Ян, помоги мне с документами. Расскажешь, что здесь вообще творилось за время моего отсутствия.

Ян кивает и следует за ней по коридору. Я же, переваривая всю эту ситуацию, стою на месте и кошусь в их сторону.

— Брось это! Она молодая ещё, глупая! Мне служебные романы на работе не нужны! Ты это понимаешь? — доносится до меня, и я вздрагиваю. Неприкрытая ярость вызывает по спине волну неприятных мурашек. Передергиваю плечами и стискиваю пальцами бумажный стаканчик с недопитым кофе.

— Никаких романов нет, — сухо отвечает Ян, а мне становится обидно до чёртиков.

— И не надо её подвозить. Я видела, что вы приехали вместе. И смешки все эти видела.

Это нормально?! Разговаривать о человеке, пусть и полушёпотом, в его присутствии, словно они одни… Отошли хотя бы достаточно далеко, чтобы нельзя было разобрать речь. Меня наполняет возмущение, но я сдерживаюсь.

— Я буду подвозить кого хочу и когда хочу в своё личное время, а на работу я приехал раньше, следовательно, это моё личное время, прошу меня извинить, — отвечает Ян, повысив голос, отчего слова будто вибрируют в воздухе, отбившись от стен.

Вот это да! Он сейчас заступился за меня? Или просто устал от выкидонов начальницы?!

Я мечтательно замираю, проваливаясь в свои мысли, из которых вырывает строгий женский голос:

— Мечтать надо дома, а тут работать. Займись документами или анализами!

— Начальница махает рукой в сторону лаборатории. — Я сегодня ухожу — зашла проверить: как идут дела, — но с понедельника займусь тобой. Я понимаю, Линда, что это просто производственная практика, но если хочешь быть квалифицированным специалистом, то относись к работе серьезнее. К тому же по этой практике я оценю: принимать ли тебя на работу по окончанию ВУЗа! Если сама, конечно, захочешь у нас работать.

В конце голос начальницы — кажется, зовут ее — Евгения Александровна — становится мягче, и я понимаю, что она типичная женщина-начальник, ведомая гормонами. Вспоминаю тут же слова мамы: «Женщина начальник — это просто тихий ужас», — и мысленно соглашаюсь с ней. Так и есть.

Утром Ян буквально окрылил меня, огрызнувшись перед Евгенией Александровной, а сейчас спустил с небес на землю: уехал домой, сухо попрощавшись. Ну, а на что я рассчитывала? Что такой мужчина будет возить меня на работу и обратно? Хм… Или ему был крайне неприятен утренний разговор с начальницей, точнее даже выговор… Он сказал ей, что романа у нас нет — так и есть, конечно, — но не значит ли это, что и меня Ян не рассматривает? Или только при ней так защитился, чтобы в душу не лезла?

Я тяжело выдыхаю: он вроде и помог, и одновременно отверг. А начальница мне явно спуску не даст. И ежу понятно, что она намерена сделать из меня суперспециалиста, будто смысл жизни у нее такой.

Я неторопливо плетусь к автобусной остановке, шмыгая носом. Всё же я начала, сама того не желая, засматриваться на мужчину и представлять, что мы могли бы стать парой.

В автобусе за музыкой в наушниках, размеренными покачиваниями и размышлениями я засыпаю и умудряюсь открыть глаза буквально перед своей остановкой. Боясь, что автобус уедет, тотчас вскакиваю и выбегаю к двустворчатым дверям, после чего выпрыгиваю на тротуар. Голова отдается стуком в висках из-за быстрого пробуждения, но с переведенным дыханием становится намного лучше. Я потихонечку плетусь домой, разглядывая бредущих парочек, выбравшихся на вечерние свидания, а когда вспоминаю, что договаривалась о встрече со Снежаной, ускоряю шаг.

Она уже сидит на скамейке у подъезда и, завидев меня, встаёт на ноги. Она снова не смотрит мне в глаза, будто не уверена в своем желании увидеться с нашей семьей и своей дочерью, принимается нервно теребить пальцами края белой блузки и прикусывает губу. У нее явно проходит сложный мыслительный процесс, решение которого либо сбежать, либо остаться. Или, возможно, что-то другое? Я и сама не знаю, чего хотела добиться, когда сказала ей приехать. Нужна ли Майе такая мать, которая может оставить её снова… И как отреагирует Богдан на то, что его бывшая снова покажется в нашей доме? В любом случае, сделанного не воротишь.