— При необходимости можно пройти курсы, если всё-таки что-то не сложится. Но сейчас не об этом.

Мужчина прищуривает глаза и выпрямляется в спине. Его вид кажется настолько строго официальным, что я сама вытягиваюсь по струнке и сцепляю пальцы, начиная не на шутку нервничать.

— В распоряжении лаборатории два мочевых анализатора, два гематологических, один биохимический. — Он проходит вдоль стола и кладет ладонь на каждое оборудование, о котором идёт речь. — Уж холодильник, центрифугу, микроскоп и прочую мелочь, думаю, ты сама знаешь.

Он говорит утвердительно, но вскинутая бровь свидетельствует о вопросе. Киваю в ответ и снова оглядываюсь по сторонам. Лаборатория небольшая, но при этом просторная. Возможно, это влияние белого цвета в сочетании с голубым расширяет визуально пространство.

— Также придется вести некоторую документацию, доступ откроем к некоторым общелабораторным файлам. Компьютер там. — Ян Тимурович взмахивает рукой в сторону кабинета, соединённого с лабораторией. — Дальше за ним лаборантская, где моем лабораторную посуду и красим мазки. Вопросы есть?

Я впадаю в ступор, отчаянно раздумывая, всё ли я поняла. Но, как часто бывает, сначала всё ясно, а когда начинаешь переваривать информацию, то и неувязочки всплывают.

— Евгения Александровна в данный момент на больничном, поэтому я совмещаю её обязанности. — вдруг говорит мужчина. Так вот почему на собеседование меня принял сегодня именно он… Интересно: какая у него должность? Наверняка что-то смежное. — Теперь по технике безопасности, затем уже покажу что да как конкретно. Там и решим: устраиваешь ли нас да и хочешь ли сама здесь поработать следующий месяц. Напоминаю: меня зовут Ян Теймуразович, сложно запомнить, да?

И его губы вновь растягиваются в обезоруживающей улыбке.

Я прихожу домой уставшая и в то же время окрылённая. Кто бы мог подумать, что сложное утро перетечёт в замечательный день! Тяжёлый, но замечательный! Устала больше, конечно, из-за утренней нервотрёпки, чем из-за насыщенности рабочего дня и большого количества новой информации, да и сейчас едва сумела добраться домой от остановки на каблуках. Икры теперь сводит болезненным спазмом — хочется растянуться на кровати и сразу уснуть…

Опираясь ладонью на стену, стягиваю лакированные туфли с опухших стоп и выдыхаю с облегчением; ноги на ровной поверхности пола похрустывают, и пару шагов я корчусь, будто снова учусь ходить самостоятельно.

Из моей комнаты доносится мамин голос, благодаря чему остаётся единственный вариант — узнать, что случилось. Враскорячку захожу и вижу, что она разговаривает с братом по скайпу. Тот, счастливейший, весь такой бодренький: лыбу давит, ни синяков под глазами, ни бледности… А мы ночами не спим, его дитё выхаживаем… Ох… Рога бы этому Барану пооткручивать. Сколько же проблем из-за того, что он не смог в своё время удержать причиндал в трусах. С другой стороны, я вспоминаю Яна Теймуразовича за работой в лаборатории, и на губах расползается улыбка.

— Вон и наша принцесса пришла! — Мама оборачивается и манит рукой, чтобы подошла ближе. Я нехотя отлипаю от спасительной опоры в виде проёма двери. — Ну что, Линда? Как успехи?

— Приняли, — отвечаю сухо и веду плечами, словно мне это не стоило особых усилий.

Однако перенервничала я знатно, пока Ян Теймуразович не поставил печать и роспись в документах с института.

— Вот видишь! — Мама резко оборачивается к монитору, а брат под её цепким взглядом по ту сторону вздрагивает. Был бы рядом — точно огрёб бы по своей макушке. — На практику в такой медицинский центр приняли, а ты говно там целыми днями таскаешь! — упрекает она Богдана.

Чувствую себя гордо взобравшейся на Эверест своих проблем и махающей красным флагом всем врагам. Уж если смогла справиться с одной проблемой, то потихоньку и остальное разгребём. Для этого мужчина не нужен. Есть вот один в семье — только не помощник, а черт в человеческом обличие. Генератор трудностей, чтоб его!

Только самой бы ни во что не влипнуть…

— Ой, да ладно! Она сама там анализы делать будет, наверное, не благоухающих цветочков, — хмыкает он, отворачивается.

— И тебе не хворать, — вставляю я, заглядывая в камеру из-за маминого плеча, и показываю язык.

Брат возмущённо округляет глаза, но сделать мне ничего не может. Приятно видеть его беспомощность — только этого мало, чтобы ощутить удовлетворение и спокойствие после того, как он с нами поступил. Как он вообще может вести себя так беззаботно? Безответственно? Эгоистично?!

— Привет, сестричка! Ну что, уже какашки анализировала?

— Да катись ты… — фыркаю я.

Тупоголовый… Шуточки эти, бесполезные… Вот что-что, а объясняться с ним и говорить, что совсем другими делами заниматься буду, я не собираюсь. Пусть думает, что хочет. Какая мне, вообще, разница? Он лучше пусть головой соображает, что делать дальше и как оформлять ребёнка.

Почему все трудности всегда валятся разом? Злость на брата стремительно закипает, вырывается наружу, и я стискиваю ладони в кулаки.

— У нас тут классно… — цепляю кусок из беседы и вновь вслушиваюсь в разговор. — Конечно, это не коттедж, но в целом — ничего. И кормят хорошо… И не нагружают сильно, — рассказывает Богдан, перечисляя плюсы новой работы и зажимая при этом пальцы.

Хочет десятку набрать, что ли? Я усмехаюсь. Конечно, всякая работа комфортнее, чем уход за младенцем, собственной дочерью!

Слышу, как в маминой комнате начинает плакать Майя, и спешу в ванную. Мою руки, а затем захожу к беспокойной малышке, требующей внимание.

— Привет! — улыбаюсь ей и понимаю, что ужасно соскучилась…

Какое-то странное ощущение, ведь я успела подумать, что этот ребёнок — одна сплошная неприятность, а сейчас вижу её, и на душе светлее. Дети действительно цветы жизни.

— Ну кто тут бровки домиком делает? — спрашиваю я, надув губки, как она, и Майя успокаивается. — Гу-гу-гу, да?!

Малышка внимательно смотрит на меня, и я поднимаю её на руки. Теперь это не вызывает у меня беспокойства — свыклась к постоянному присутствию ребёнка в семье и знаю, как обращаться с племяшкой. В поле зрения попадает новая открытая упаковка с памперсами, лежащая на комоде, и я проверяю ладонью постель, которая оказывается сухой.

— Ах, баба Поля! Ах, хитрюга! Памперс тебе нацепила, да? — бормочу я и покачиваю переставшую хныкать малышку. — Ты у нас голодная? Пойдём спросим у бабы?

Майя молчит, смотрит своими голубыми глазёнками — кажется, даже с интересом, — а я иду в комнату с ней на руках и подхожу к маме.

— Её пора кормить? — спрашиваю я и продолжаю покачивать малышку.

Краем глаза замечаю взгляд Богдана, который метнулся к дочери, а затем тут же перескочил на что-то иное.

— Через полчаса, — отвечает мама, а потом возвращает внимание к Богдану: — Ну что, Баран ты рогатый мой?! Не ёкает в грудине-то ничего по ребёночку?

Он хмыкает, так и не смотря в камеру, но ничего не отвечает.

— Ой мужики! — возмущается мама. — Дитё родное не интересно ему!

— А что с опекой? — спрашивает вдруг он, и меня это несколько обескураживает. Твёрдая интонация, прямой взгляд на маму… Неужели что-то изменилось?

— А что с опекой? Кровинушку твою надо, чтобы по ДНК доказывать, что ты папаня! И мамашку эту безответственную надо вести туда, чтобы отказ писала от дочери! Официально, в пользу отца.

У меня сердце в пятки уходит и перехватывает дыхание. Ну как можно матери отказаться от такого крохотного чуда? Малышка, хоть и не даёт спать ночами, но она же такая милая…

Чёрт!

По руке течёт тёплая жидкость, и я понимаю, что памперс мама всё-таки не использовала, а меня только что обгадили…

— Ма-а-ам… Хватит разговаривать… Мне… блузку похоже в стирку надо нести, — говорю я, а мама, вздрогнув, тут же прощается с братом и начинает поднимать кипиш, путаясь в меню скайпа.

— Как блузку? Она же дорогая! Да она же единственная у тебя! — После чего она чешет голову несколько секунд и спокойно выдыхает. — Не переживай, до года у детей ни цвета, ни запаха как такового моча не имеет.