Джем Блайт и Джерри Мередит уехали на следующее утро. День был пасмурный, все предвещало дождь, небо затянули лежавшие тяжелыми серыми грядами облака, но почти все, кто жил в Глене, Четырех Ветрах, Харбор-Хед, Верхнем Глене и на другой стороне гавани — за исключением Луны с Бакенбардами, — пришли на станцию, чтобы проводить их. Все Блайты и Мередиты улыбались. Даже Сюзан — как предопределило Провидение — растянула губы в улыбке, хотя впечатление было, пожалуй, даже более тяжелым, чем если бы она плакала. Фейт и Нэн были очень бледны и держались очень мужественно. Рилла подумала, что тоже очень хорошо справилась бы со своей задачей, если бы что-то не сжимало ей горло и если бы ее губы не дрожали так временами. Присутствовал там и Понедельник. Джем попытался проститься с ним в Инглсайде, но в глазах Понедельника была такая красноречивая мольба, что Джем смягчился и позволил ему пойти на станцию. Пес крутился возле самых ног любимого хозяина и следил за каждым его движением.

— Не могу видеть глаз этой собаки, — сказала миссис Мередит.

— У животного куда больше здравого смысла, чем у большинства людей, — отозвалась Мэри Ванс. — У Миллера тоже эта блажь в голове завелась, насчет того, чтобы пойти добровольцем, но я живо его отговорила. Впервые в жизни я и Китти Дейвис придерживаемся одного мнения. Такое чудо вряд ли когда-нибудь повторится. Смотри, Рилла, вот и Кен.

Рилла знала, что Кен на станции. Она остро сознавала это с того самого момента, когда он соскочил с подъехавшей повозки Лео Уэста. Теперь он с улыбкой подошел к ней.

— Изображаешь, как вижу, мужественную улыбающуюся сестру. Куча народу тут, однако, по гленским меркам! Ну, я и сам через несколько дней уезжаю домой.

На Риллу вдруг повеяло странным ветром одиночества, которого не вызвал даже отъезд Джема.

— Почему? У тебя же еще целый месяц каникул.

— Да… но я не могу болтаться в Четырех Ветрах и развлекаться, когда мир горит в огне. В старом родном Торонто я найду какой-нибудь способ принять участие в общем деле, несмотря на эту проклятую ногу. Не могу смотреть на Джема и Джерри… прямо зеленею от зависти. Вы, девочки, молодцы… ни слез, ни мрачного страдальческого вида. Ребята уедут с приятным впечатлением. Надеюсь, Персис и мама будут держаться так же мужественно, когда придет мой черед.

— О, Кеннет… война закончится раньше, чем придет твой серед.

Ну вот! Опять она зашепелявила. Еще один великий момент в жизни испорчен! Что ж, такова ее судьба. Да и неважно это все. Кеннет уже отошел… он говорил теперь с Этель Риз, которая вырядилась — и это в семь утра! — в то платье, которое надевала на танцы, и заливалась слезами. О чем, скажите на милость, ей плакать? Ни один из Ризов не идет на войну. Рилле тоже захотелось заплакать… но нет, она не заплачет. Что там говорит маме эта отвратительная старая миссис Дрю своим вечно плаксивым тоном?

— Не знаю, как вы только это переносите, миссис Блайт. Я не перенесла бы, будь это мой бедный мальчик.

А мама… о, на маму всегда можно положиться! Как вспыхнули ее серые глаза на бледном лице!

— Могло быть хуже, миссис Дрю… в том случае, если бы мне пришлось уговаривать его пойти добровольцем.

Миссис Дрю не поняла, зато поняла Рилла. Она гордо вскинула голову. Ее брата не пришлось уговаривать пойти на фронт. Вскоре она обнаружила, что стоит в одиночестве и до нее доносятся обрывки разговоров проходящих мимо людей.

— Я сказала Марку, чтобы он подождал и посмотрел, не объявят ли второй призыв. Если объявят, я его отпущу… но, скорее всего, второго призыва не будет, — сказала миссис Бэрр.

— Думаю, я закажу его со сборчатым бархатным кушаком, — сказала Бесси Клоу.

— Мне страшно взглянуть в лицо мужу — вдруг я увижу, что он тоже хочет пойти на фронт, — сказала молоденькая новобрачная с другой стороны гавани.

— Я до смерти боюсь, — сказала эксцентричная супруга Джима Хауарда, — я до смерти боюсь, что Джим захочет записаться добровольцем… и до смерти боюсь, что не захочет.

— Война кончится еще до Рождества, — сказал Джо Викерс.

— Пусть эти европейцы сами между собой разбираются, — сказал Эбнер Риз.

— На карту поставлено существование Британской империи, — сказал методистский священник.

— Есть, несомненно, что-то такое в военной форме, — вздохнула Ирен Хауард.

— В конечном счете это война за коммерческие интересы, а они не стоят ни одной капли благородной канадской крови, — сказал какой-то незнакомый постоялец прибрежной гостиницы.

— Блайты не принимают отъезд их мальчика близко к сердцу, — сказала Кейт Дрю.

— Эти молодые дураки просто ищут приключений, — проворчал Натан Крофорд.

— Я твердо верю в Китченера, — сказал доктор с той стороны гавани.

За эти десять минут Рилла испытала головокружительную череду чувств — негодование, желание рассмеяться, презрение, уныние и воодушевление. Ох, люди были… забавны! Что они вообще понимали? «Не принимают близко к сердцу!» Надо же такое сказать, когда даже Сюзан глаз в эту ночь не сомкнула! Кейт Дрю всегда была противной девчонкой. Рилле казалось, что все это какой-то нелепый ночной кошмар.

И вот… поезд подходил все ближе… мама держала Джема за руку… Понедельник лизал другую его руку… все прощались… поезд подошел к платформе! Джем поцеловал Фейт на глазах у всех… старая миссис Дрю истерически вскрикнула… мужчины под руководством Кеннета хором прокричали «ура»… Рилла почувствовала, как Джем пожал ей руку… «До свиданья, Долгоножка»… кто-то поцеловал ее в щеку… кажется, это был Джерри, но точно она не знала… они вошли в вагон… поезд тронулся… Джем и Джерри махали всем… все махали им… мама и Нэн все еще улыбались, но так, словно просто забыли снять с лиц маски… Понедельник с отчаянным воем рвался вслед за поездом, и методистский священник с трудом удерживал его на месте… Сюзан махала своей лучшей шляпкой и кричала «ура», как мужчина… с ума она сошла, что ли? Поезд исчез за поворотом. Они уехали.

Рилла, с трудом вздохнув, пришла в себя. Внезапно наступила тишина. Теперь не оставалось ничего, кроме как идти домой… и ждать. Сначала никто не хватился Понедельника. Когда же о собаке вспомнили, Ширли вернулся на станцию. Он нашел Понедельника под одним из расположенных возле станции навесов для транспортных контейнеров и попытался увести его домой. Понедельник лежал, свернувшись клубочком. Он помахал хвостом, чтобы показать, что не испытывает враждебных чувств, но никакими уговорами невозможно было заставить его двинуться с места.

— Думаю, Понедельник решил ждать там возвращения Джема, — попытался рассмеяться Ширли, вновь присоединившись к остальным.

Именно такое решение и принял Понедельник. Его любимый хозяин уехал… он, Понедельник, был преднамеренно и по заранее обдуманному злому умыслу лишен возможности отправиться с ним, что стало делом рук дьявола, замаскировавшегося под методистского священника. А посему он, Понедельник, будет оставаться на этом самом месте и ждать, пока дымящее, пыхтящее чудище, которое увезло его героя, не привезет его обратно.

Да, ты будешь ждать на этом самом месте — маленький верный пес с выражением печали и недоумения в ласковых глазах. Но пройдет немало долгих мучительных дней, прежде чем твой веселый и озорной, как мальчишка, товарищ вернется к тебе.

Доктор в ту ночь уехал по вызову к больному, и Сюзан, перед тем как лечь спать, зашла в комнату миссис Блайт, чтобы убедиться, что ее обожаемой миссис докторше «удобно и покойно». Она торжественно остановилась в ногах кровати и изрекла:

— Миссис докторша, дорогая, я решила быть героиней.

«Миссис докторшу» охватило ужасное желание расхохотаться… что было явной несправедливостью, так как прежде у нее не вызвало смеха заявление Риллы о таком же стремлении проявить высокий героизм. Разумеется, Рилла была худенькой девушкой, в белом платье, со свежим, как цветок, лицом и похожими на звезды глазами, горевшими глубоким чувством, а Сюзан — пожилой женщиной в простой и узкой ночной рубашке из серой фланели с повязанной вокруг ее седой головы полоской красной шерстяной ткани — нечто вроде амулета от невралгии. Но это не должно было иметь существенного значения. Разве не дух был самым важным? Однако миссис Блайт лишь с большим трудом удалось удержаться от смеха.