Отвязав веревку, я вновь закрепил золото, но уже таким образом, чтобы оно висело в четырех-пяти футах подо мной. Снова завязав веревку, я с силой за нее дернул. Веревка выдержала. Я дернул еще раз, и она опять выдержала. Я глянул вверх и сквозь остатки тумана увидел склонившееся над пропастью лицо Зиглинды.

Хорошенько ухватившись за веревку и перехватывая руками, я полез вверх.

Веревка обвисала подо мной. Когда золотой слиток сошел с карниза и повис, я сразу ощутил его тяжесть своими ключицами. Обвивая веревку ногами, я взбирался вверх. В течение первой половины пути в моей голове не было ни одной мысли. «Думай, — приказал я себе. — Думай, черт тебя дери. Им ты сейчас уже не нужен. Никто из вас: ни ты, ни Пэтти, ни Ильзе, которая, может быть, сейчас уже при смерти. Им остается только вас убить. Всех. Как только ты будешь наверху с этим золотом, тебе ничего больше не светит. Ты показал им, что опасности нет, и они сами могут за ним спуститься. Одна рука меняет другую, ладони немеют. Думай, думай, думай!» В итоге все вышло чисто импульсивно, в подобные моменты всегда бывает именно так.

Моя голова уже поравнялась с головой Зиглинды, но она смотрела вниз, на золотой кирпичик. Она была рядом, но полностью поглощена этим самым кирпичиком. Около нее, растянувшись на земле, лежал Отто. Его голова была почти на краю пропасти, а ноги отстояли от края на расстояние, равное длине его тела. Беккерат с выражением полного безразличия на покрытом запекшейся кровью лице сидел рядом с плечом Отто. Зигмунд держал Отто за ноги.

На четвереньках я вскарабкался наверх. Отто с облегчением вздохнул и тоже начал подниматься. Между нами свободно болталось с дюжину футов веревки. Дождавшись, пока Отто встанет на колени, я изо всей силы дернул, веревка натянулась, и Отто, спотыкаясь и крича, пронесся мимо меня к краю пропасти. Чтобы он не стащил меня за собой, мне пришлось упасть плашмя.

Поясной ремень перехватил мне поясницу с такой силой, что, казалось, вот-вот перережет меня пополам. Зиглинда что-то крикнула, и Беккерат, заинтересовавшись, встал. Позади Зигмунда я увидел Пэтти.

Подняв «Люгер», Зигмунд навел его на меня.

— Обоих, — процедил он.

— Нет! — крикнула Зиглинда. — Нет. Отто! Ты убьешь Отто!

Она бросилась к брату, и они начали бороться за пистолет. Откуда-то издалека доносились слабые крики Отто, и я прикинул, какой длины была веревка. Он сорвался на всю ее длину.

Силы Зиглинде было не занимать, но ее брат все же был значительно сильнее. Медленно он заставил ее опуститься на колени. Правой рукой она вцепилась в его кисть, державшую пистолет, а левой ударила в пах. Он согнулся пополам, но пистолета не выпустил и начал медленно поворачивать ствол в мою сторону. Свободной рукой схватив Зиглинду за волосы, он рванул ее голову назад, но она, изловчившись, его укусила. Дуло «Люгера» смотрело прямо на меня.

«Сперва ты, Драм, — подумал я. Потом Пэтти, а за ней Ильзе, если она еще жива.»

Или же Отто Руст, хладнокровно застреливший собственного отца.

Расстегнув пряжку, я потянул за ремень. Половина брючных петель с треском отлетела, ремень выскользнул, и моей пояснице вдруг стало неожиданно легко. Крика Отто я не услышал.

Кинувшись к Штрейхерам, я наклонился, чтобы по пути загрести пригоршню песка и швырнуть им в глаза. Моя рука наткнулась на камень величиной с добрый кулак. Подняв глаза, я увидел, что на какое-то мгновение Зигмунд ослабил хватку, и Зиглинда ударила по его руке. Пистолет выстрелил и я услышал, как вскрикнул Беккерат.

И здесь Зиглинда подняла свой взгляд на меня.

— Веревки нет! — закричала она и, спотыкаясь, бросилась к краю пропасти.

Я ударил Зигмунда камнем по лицу. В тот же самый момент он выстрелил, промахнулся и, выронив пистолет, начал падать. Я сгреб его за рубаху и еще раз врезал камнем по лицу.

Сплюнув выбитые зубы вперемешку с кровью, он упал.

Я схватил с земли пистолет и быстро повернулся. Зиглинда присела на корточки у края пропасти, вглядываясь в бездну.

— Отто, — еле слышно повторяла она. — Отто, Отто, Отто…

Беккерат полз в ее сторону. Добирался он до нее довольно долго. Он совсем легонько ее подтолкнул, и она, даже не покачнувшись, беззвучно полетела вниз.

Когда я подбежал к Беккерату, тот лежал ничком, хватая ртом воздух. Под ним расплывалась лужа крови. Приподняв его голову, я подложил под нее руку, чтобы ему стало легче дышать. Туман окончательно рассеялся, и футах в двухстах от нас я увидел еще одну гору с плоской вершиной, но немного ниже той, где находились мы. На вершине горы стоял такой же домик, как тот, в котором мы были сегодня.

— Вы… видели майора? — с трудом выговорил Беккерат. Он умирал, и его глаза говорили об этом красноречивей всяких слов.

— Да, — ответил я. — Вы хотите мне что-то сообщить?

— Эта грязная шлюха, — проговорил он.

— Говорите же, — торопил я его.

— Шлюха, — повторил он, витая где-то далеко и упиваясь своей местью. Я бы сказал, что он ее даже смаковал, эту месть.

— Я был молод, — начал он наконец. — И я верил ей. Я хотел ей верить. Она платила мне… своим телом за то, чтобы я продолжал верить, оставался преданным и делал… все, что мне скажут. Стерва, она не любила… она никогда меня не любила. Однажды я застал ее… с братом. Он был единственным мужчиной, которого она когда-либо…

Он лежал и смотрел широко раскрытыми глазами в небо. В уголках его рта пузырилась пена.

— Когда я увидел, как она с братом занималась этим… я увел майора, — неожиданно отчетливо произнес он. — Мы перенесли золото в джип, привезли его сюда и спустили в пещеру, где вы его и нашли… Штрейхеры хотели его убить. Я собирался… сказать о нем американцам… когда они пришли сюда.

— Да, — сказал я.

— Я спустился туда, — показал он слабым движением руки, имея в виду не пещеру, а горный склон. — А потом начал подниматься вверх.

И он показал на вторую гору.

— Со мной было отличное ружье, солнце светило мне прямо в спину. Мне отлично была видна пещера и то, что внутри нее. Я собирался забрать оттуда золото, но не спешил с этим. Я тогда не думал, что… мне придется ждать двенадцать лет, — в его голосе прозвучало недоумение. — Я и предположить не мог, что все так закончится. Проклятая шлюха.

— Это вы его застрелили? — спросил я.

— Да, я. Майора. Так изувечить человека его собственным… эта проклятая стерва… я не спешил… никто не знал, что золото… Будь она проклята…

У него изо рта, пузырясь, шла пена, дыхание участилось. Он кашлянул, глубоко вздохнул и умер.

Когда я нес Ильзе на руках к машине, я не знал, оставалось ли у нее еще желание жить. Ее муж был мертв. От обвинения в убийстве в Бар-Харборе, если, конечно, это она убила Бормана, ей, скорее всего, удалось уйти. Ответ на этот вопрос знала она одна, и я не был уверен, захочет ли она с ним жить. Я уложил ее на заднее сиденье. Она была вся холодная, тело ее дрожало, но она дышала. Я вернулся к Беккерату и снял с него кое-что из одежды, чтобы укрыть Ильзе. Не говоря ни слова, Пэтти помогла мне затащить в машину Зигмунда. Мы затолкали его сзади на пол. Нос у него был разбит и сломан.

Мы с Пэтти сели впереди. Я вел машину, а она сидела, повернувшись назад и наставив на Зигмунда его же «Люгер». Однако, пока мы ехали, он так и не пришел в себя.

— Отец? — помолчав, спросила Пэтти.

— Да, — ответил я. — Хочешь знать, как это было?

Она бросила взгляд сперва на меня, потом на пистолет в своей руке, вниз на Зигмунда, на Ильзе, и отрицательно покачала головой.

— Нет, — проговорила она. — Наверное, нет.

— Ты в этом уверена?

— Да, Чет, уверена, — и помолчав, добавила. — А Сиверинг, он был…

— Был ли он ангелом, хочешь ты спросить? Не знаю. Думаю, что да. Мне, по крайней мере, хотелось бы в это верить.

Когда мы подъехали к домику, там стояла машина полиции, и вокруг нее кружили Ферге, трос в штатском и водитель в форме полицейского. Тело Сиверинга они уже обнаружили.