Я рвался в транс, словно пробирался через слишком узкую нору, оставлял на крючьях заполонившей мансарду мерзости обрывки души, но не останавливался и стремился к заветной цели. Мне во что бы то ни стало нужно было оценить сковавшие мое тело чары, увидеть их с помощью истинного зрения и найти способ нейтрализовать!

– И что с того? – прохрипел я, впервые сумев вымолвить хоть слово.

Сознание наконец продралось через тернии запределья и ухнуло в бездонный колодец транса. Истинное зрение замарало мансарду тошнотворно-серыми миазмами запределья и позволило разглядеть противоестественное искажение незримой стихии, сосредоточением которого была гротескная фигура нашего пленителя. Извращенный чужой волей и потусторонним воздействием эфир сплетался в жгуты, присасывался ко мне мерзкими щупальцами и пытался прорваться в душу, обжигал запредельным холодом и подтачивал силы. Поганая субстанция хоть и оставалась лишена материальности, стискивала и не давала пошевелиться, с трудом удавалось даже просто дышать, а о возможности пустить в ход магию не приходилось даже мечтать. Эфир был отравлен.

Отравлен, да! Теперь я видел ленты обездвиживающих чар, и чары эти несли в своей основе противоестественную квинтэссенцию запределья! Ангелы небесные! Так вот почему никак не получалось их перебороть!

– Отдай демона мне! – потребовал урод. – Отдай и расскажи, каким образом ты вырвал его из запределья. И тогда я замолвлю за тебя словечко перед графиней. Возможно, она даже сочтет тебя полезным. Тебе понравится. Не пожалеешь, уж поверь!

– Зачем меня пытались убить? – прохрипел я, лихорадочно восстанавливая в памяти молитвенную формулу очищения незримой стихии, разбивая ее на отдельные элементы и собирая заново, подгоняя под изменившиеся задачи.

Вопрос безмерно удивил горбуна, он даже руками развел.

– А как иначе? Ты обманом проник на прием, увидел накладные клыки, услышал голос Вольфа! Графиня решила преподать своим врагам урок! Ну а потом ты оскорбил ее светлость и хуже того – напугал. Большая-большая ошибка. Такое не прощается…

По моей улыбке людоед сообразил, что сболтнул лишнего, пожал плечами и развернулся к Марте.

– Ты все выложишь как на духу! Рано или поздно. А для начала я позабавлюсь с твоей девкой! Первый урок: мертвая плоть – это всего лишь мясо, другое дело – живая…

Я не стал сотрясать воздух попусту, время для разговоров и увещеваний уже прошло. Молитвенная формула билась в моем сознании и рвала его яростным напором, но выплескивать из себя наружу ее было никак нельзя. Лишь истинные подвижники и чудотворцы были способны усилием воли выжигать запределье, я о таком и помыслить не мог. И потому сдался напору обездвиживающих чар и коснулся правой рукой жгута, в который свился отравленный потусторонней мерзостью эфир. Правой рукой, да!

Пальцы не могли ощутить сопротивление незримой стихии ни при каких обстоятельствах, да они не ощутили ее и сейчас, уловили одну лишь осклизлую мерзость овеществленного зла. Отравленный эфир потек в душу, но выжженная на правой лопатке ангельская печать на долю мгновения остановила этот омерзительный напор, и я успел спустить с цепи формулу очищения.

В голове словно тигель с расплавленным металлом опрокинулся! Жидкий пламень бурным потоком хлынул по руке и враз спалил присосавшуюся ко мне погань, но на этом не остановился, выплеснулся наружу и в миг сжег удерживавшие нас с Мартой на месте чары! Так бывает, когда огонь попадает на тополиный пух или паутину, на это я и делал расчет!

По мансарде прокатилась невидимая волна, и людоеда отбросило от ведьмы обратно к столу, а сама она враз обрела подвижность. Ей бы отступить, а вместо этого девчонка распотрошила зажатый в руках мешочек и рывком разорвала какой-то сверток. Воздух наполнила пыль перетертых трав.

– Назад! – рыкнул я, но ведьма что-то выкрикнула, травяная труха вспыхнула и прогорела в мгновение ока.

Перед Мартой заклубилось облако сизого дыма, девчонка сложила ладони, дунула, и то полетело прочь, окутало горбуна. Уродец выругался от неожиданности и закашлялся, выпустил из-под контроля свой колдовской талант. Его могущество истаяло, будто кусок льда на раскаленных камнях, а следом начала понемногу отступать и заполонившая комнату мерзость.

Едкий дым пробрал людоеда до слез. Он рычал и тряс головой как заведенный, но, только я попытался поднять с пола один из пистолей, и горбун взмахом жуткого ножа отогнал меня прочь. Лезвие кончиком острия зацепило плечо; привратник слизнул каплю крови, расплылся в довольной улыбке и прошептал:

– Вкусно!

Глупец! Отскакивая, я успел сцапать волшебный жезл и пусть не мог прибегнуть к магии прямо сейчас, зато обрел не раз испытанную в деле дубинку.

– Я предлагал сделку, магистр! Вспомни об этом, когда я вырежу тебе печень! – заявил людоед, перетекая вперед неуловимо плавным движением.

Марта не стала лезть на рожон и благоразумно отступила к входной двери.

– Беги, девка! Беги! – рассмеялся горбун и тотчас закашлялся. – Займусь тобой позже! – со зловещей ухмылкой предупредил он ведьму и обратил свое внимание на меня. – Ну же, магистр! Чего ждешь? Порази меня молнией!

Я с превеликим удовольствием провернул бы подобный трюк, но хоть запределье и схлынуло, его миазмы до сих пор пронзали незримую стихию. Эфир был отравлен ими, и соткать из этой мерзости чары не смогли бы даже великие волшебники прошлого.

Людоед скользнул ко мне, выставив перед собой нож. Я крутнул левым запястьем, четки святого Мартина послушно стекли в ладонь и сразу полетели в уродливую харю привратника. Святая реликвия заставила горбуна испуганно отпрянуть, на миг он выпустил меня из поля зрения, и я тут же очутился рядом. Жезл со всего маху угодил в опухший локоть, рука уродца обмякла, и нож упал на пол.

Горбун попытался закрыться второй лапищей, но я пнул его в пах, а потом врезал дубинкой по шее. Людоед рухнул на колени и скорчился, пропустил еще один удар и растянулся на полу. А я склонился над ним и бил, бил и бил!

– Если собираешься прикончить его, возьми нож, – бесстрастно посоветовала Марта.

Я замер с занесенным для очередного удара жезлом, миг постоял так, затем с хриплым выдохом выпрямился. Протянутый ведьмой нож людоеда брать не стал; в истинном зрении тот отсвечивал чем-то невыносимо мерзким.

– Нет, фрейлейн Марта, – покачал я головой и внимательно изучил магический жезл; к счастью, дубовая палка выдержала столь непочтительное обращение и не треснула. – Убивать его слишком рано. Так легко этот выродок не отделается.

– Отдашь его монахам? – удивилась девчонка. – Но он же…

– Что – он?

– Он говорил…

– Бред! Никто не поверит болтовне чернокнижника! – заявил я, стараясь убедить в этом в первую очередь себя самого. Или же – самого себя обмануть?

Но в любом случае убивать людоеда пока что было никак нельзя. Магистр Кирг оказался абсолютно прав: либо мы сожрем графиню Меллен, либо она нас. Третьего не дано, а значит так или иначе привратнику придется поведать грязные секреты хозяйки.

– Надо обездвижить его, – сказал я, и Марта поняла меня с полуслова.

Приглянувшимся ножом, который оказался заточен как бритва, она принялась полосовать на длинные узкие ленты простыню, а в ответ на мое возражение, что уродец легко вывернется из любых пут, лишь презрительно фыркнула.

Я не стал мешать ей и вместо этого промыл царапину на плече и наложил повязку. Девчонка же ловко сплетала ленты в прочные веревки, напевая при этом какой-то речитатив. Не удалось разобрать ни слова, да не очень-то и пытался: от одной только интонации на затылке зашевелились волосы. Хотя, казалось бы, куда уж жутче…

– Так оно и выглядит – запределье? – спросила вдруг Марта.

– Скорее, его извращенное преддверие, – ответил я и встал над избитым горбуном. – Этот уродец – ходячие врата и сам себе привратник.

– И ты убьешь его? Потом?

– В любом случае он умрет и очень скоро, – пожал я плечами. – А ты вполне могла бы противиться запределью и получше.