«Приятная история», — подумала Инна.

— …Конечно, из своего кармана выложил. Вот так и живем. За помывку — плати, механику — плати, даже вохровцы на въезде в парк по пятерке сшибать повадились. А тут еще пассажиры стекла бьют… Не работа, а сплошной расход.

— Не беспокойтесь. Я ваше стекло не трону, — сказала Инна.

— А я на вас и не думаю. Вы женщина нежная, слабая. Вот давеча вез одну такую же. А у меня машина на газу, так техник, паразит, шланг неплотно привинтил. Во-от. Ну в салоне — сами понимаете, какой горный озон. Я-то привыкший, а она через пять минут в обморок — хлоп. Так я ее прямо в больницу и отвез.

Инна слушала его вполуха. «Весь в отца. Такой же упрямый…»

— Или вот случай был, — с остервенением крутя баранку, не унимался шофер. — Тормозит меня как-то мужик солидный с бо-ольшой такой коробкой. В салон она не влазит. Пришлось в багажник запихивать. «Ну, — говорю, — за сохранность не отвечаю. Сам крышку привязывай». Даю ему строп парашютный — у меня в багажнике был припасен для таких случаев. «Не волнуйся, командир, говорит, — все будет о'кей». А мне-то чего волноваться? Завязал как мог, поехали. А по дороге строп развязался, коробка выпала. Очнулись, только когда на место приехали. Пассажир — ну сразу за сердце хвататься. «Там же телевизор был, — говорит, — штуку баксов стоит, сыну на свадьбу вез. У меня сейчас инфаркт, — говорит, — будет». Ну я его сразу в больницу и отвез. Жаль, строп тогда упустил. Тонны полторы выдерживал. С армии память. Я-то в парашютных служил…

На глаза Инны навернулись слезы. Она приложила ладони к вискам и сильно сжала их.

— Вам плохо, дамочка? — забеспокоился таксист. — Может, в больницу? Здесь районная рядом.

— Нет, не надо, — прошептала Инна.

Стропы… Парашютные стропы… Если бы они не были такими прочными… Если бы их можно было разорвать руками… Может, все было бы иначе. А ведь она знала, какая это опасная штука — парашютные стропы…

Несмотря на то что Юра был вполне сформировавшимся мужчиной, в его характере оставалось что-то детское. Например, он очень любил мороженое. Любил возиться с игрушечной железной дорогой. Обожал парки, где было много разных аттракционов.

Обычно по воскресеньям они с Инной отправлялись в Парк имени Горького. Вдоволь накатавшись на каруселях, поотбив бока в огромной вертящейся бочке, нахохотавшись в комнате смеха, они пускались в неспешное путешествие на колесе обозрения. У Инны дух захватывало, когда она смотрела с самой высокой точки на изгиб Москвы-реки, на золотой купол Ивана Великого вдалеке…

Спустившись вниз, наевшись мороженого в кафе, они шли в Нескучный сад, где, найдя свободную скамейку вдали от главной аллеи, становились одной из многих появляющихся здесь с закатом целующихся парочек. И это было упоительно — ощущать теплое дыхание, чувствовать прикосновение рук, губ, оставаться лишь вдвоем на целом свете, несмотря на то что в воскресный день в парке обычно бывало много гуляющих.

В тот день в ЦПКиО яблоку негде было упасть. Еще бы — несколько дней назад здесь открылся чехословацкий луна-парк. У Юры заблестели глаза, когда он увидел обилие разноцветных флажков и ярких огоньков, украшавших невиданные аттракционы. Конечно же он потащил Инну испробовать все. Однако после американских горок, на которых в один из моментов Инне показалось, что стремительно надвигающийся тоннель запросто может снести ей полголовы, она решила отдохнуть.

— Ты уже пойди сам покатайся. А у меня что-то голова кружится. Я тут на скамеечке посижу.

— Инна, я быстро. Только вот на «высокогорном спуске» прокачусь — и сразу вернусь. А ты пока мороженое купи. Лады?

Длинный хвост к лотку с мороженым терялся где-то в глубине аллеи. Инна, вздохнув, побрела искать конец очереди.

— Инна! — вдруг услышала она чей-то голос.

Обернувшись, Инна не обнаружила поблизости никого из своих знакомых и, решив, что это кричат не ей, собралась было идти дальше, но услышала снова:

— Инна! Соломина!

Примерно в середине терпеливо стоящей за мороженым очереди размахивал худыми руками, унизанными множеством плетенных из бисера браслетов, Пашка Хиппа — ее одноклассник и давнишний поклонник. Пашка был влюблен в Инну с седьмого класса, страстно и безнадежно.

— Ин-на! — заорал он снова. — Иди сюда!

— Привет, — сказала она, подойдя к нему.

— Привет… — неуверенно ответил Пашка, закладывая за ухо непокорную прядь длиннющих черных волос. В присутствии Инны Пашка всегда чувствовал себя неуверенно.

— Ну что, Хиппа, гуляем? В гордом одиночестве? — Инна знала о Пашкиных чувствах и не упускала случая поддеть его.

— Да… — улыбнулся он.

— Монеток у метро набрал?

— Набрал.

— Про потерянный билет в Каунас небось рассказывал?

— Не-а. В Тарту.

— И не стыдно тебе, Паша, деньги у прохожих клянчить?

Пашка ничего не ответил, он только смотрел на Инну и теребил висящий у него на шее кожаный шнурок с какими-то деревянными бусинками.

— Бездельничаешь, — строго продолжала Инна. — Что это такое?

— Скоро автостопом в Питер поеду, — сказал, подумав, Хиппа. — У Крокодила бездник. День рождения, значит.

— Взрослый человек, — покачала головой Инна, — а ума ни на грош. «К Крокодилу».

Пашка сделал жалобное лицо.

— Инна, может, со мной поедешь? А? Там весело будет. Хавка, Вайн…

Инна покрутила пальцем у виска:

— С ума сошел? Сам езжай к своему Крокодилу. Юра! — замахала она руками, завидев знакомую фигуру.

Пашка Хиппа вздохнул и погрузился в глубокое молчание.

— Ну как дела? — После «высокогорного спуска» Юра был явно в приподнятом настроении. — A-а, наш волосатый тут, — заметил он Пашку.

Тот нехотя пожал протянутую ему руку.

— А чего без настроения? — весело спросил его Юра. — Может, паспорт потерял?

Пашка содрогнулся. Потеря паспорта для хиппи означала катастрофу — нужно было идти в милицию, фотографироваться, а значит, стричься, расставаться с «хайром» — тщательно оберегаемыми от каких-либо посягательств длинными волосами. Поэтому он судорожно ощупал «ксивник» — висящую на шее небольшую сумочку из джинсовой ткани, где хранил свой серпастый-молоткастый.

— Не надо так шутить, — пробурчал Хиппа.

— Да ладно, — потрепал его по плечу Юра, — не обижайся.

Подошла их очередь.

— Нам два эскимо. Паша, тебе взять? — спросил через плечо Юра.

— Я сам заплачу, — обиженным тоном сказал тот и принялся пересчитывать мелочь.

— Куда пойдем дальше? — спросил Пашка, когда они доели мороженое и смотрели с гранитной набережной в темнеющие воды Москвы-реки.

Юра и Инна молчали. Обычно в это время они отправлялись в Нескучный сад, но там Пашка Хиппа был явно лишним. Пока они соображали, как бы им потактичнее от него отделаться, Пашу вдруг осенило:

— А пойдем силой померяемся.

Недалеко стояла небольшая будка, где любой мог измерить силу своих рук. Достаточно было ударить специальным молотком по железной блямбе — и тогда на деревянной планке поднималась вверх стрелка, указывающая количество затраченных килограммов.

Первым бил Пашка. От его удара стрелка едва поднялась до отметки «20».

— Эх, — ничуть не огорчившись, сказал он, — в детстве каши недоел.

Вслед за ним молоток взял Юра. Он примерился, замер на секунду и вдруг резким движением опустил его на блямбу. Стрелка взлетела и застряла у самой верхней отметки. Загорелась красная лампочка, и зазвенел звонок.

Аккуратно положив молоток на стол, Юра не без мальчишеского бахвальства небрежно бросил:

— Жаль, планка низкая…

Потом они пошли в тир. И тут неожиданно отличился Пашка. После серии его быстрых выстрелов дальняя стена тира ожила. Лопасти ветряных мельниц закрутились, задвигали ногами коровы и лошади, задергали ушами зайцы. Чех, хозяин тира, даже вручил Пашке приз — небольшую коробку импортных шоколадных конфет, которые сразу же поступили в полное распоряжение Инны.

— Где это ты так научился? — спросила она у Хиппы, когда они вышли из тира.