Смотрит сквозь стекло, по которому течет вода, стираемая «дворниками». И молчит.

Дождь кончился неожиданно. Прошел. Остался позади.

«А может, высадить его, — вдруг тревожно подумала Инна. И тут же одернула себя: — Что это я? Обычный хичхайкер. Их здесь нынче столько же, сколько в Америке. Да и в наше время были. Пашка Хиппа хвастал, что он на летние каникулы автостопом в Питер ездил».

Но ей все равно было страшно. Эти широченные плечи, это молчание, это абсолютное спокойствие. Не повернулся ни разу. И эти глаза — голубые, светлые-светлые, с густыми ресницами, детскими, загнутыми.

«Говорят, такие чистые глаза у убийц бывают».

И, как бы подтверждая ее мысли, парень вдруг быстрым движением перехватил рюкзак, раскрыл его и потянул наружу что-то черное, угловатое.

Инна ударила по тормозам — «джип» с визгом встал, Инну и парня тряхнуло.

Парень взглянул на нее недоуменно-испуганно. В руках у него был фотоаппарат в черном футляре.

— Извините, — улыбнулась Инна как можно дружелюбнее.

Парень кивнул, улыбнулся в ответ.

Поехали дальше.

Впереди замаячил пост ГАИ.

— Ваши документы, гражданочка, — сказал долговязый веселый гаишник, остановив Инну.

Она вышла из машины, протянула документы — свои и «джипа».

Подошел второй гаишник — еще выше ростом, но в отличие от напарника угрюмый. Стал тщательно рассматривать бумаги, передавал второму, веселому.

— Так вы — гражданка США?

— Так точно. А что… Зачем это? — удивилась Инна, увидев, как угрюмый поднимает капот, заглядывает внутрь.

— Нужно, — лаконично ответствовал тот, захлопывая крышку капота.

— Вот вы, гражданка, в США живете — и не знаете, сколько у нас тут машин угоняют, — охотно пояснил веселый гаишник. — Вот у вас номер двигателя и номер кузова с техническим паспортом совпадают — вы спокойно дальше поезжайте.

— А это кто? — осведомился угрюмый, кивнув в сторону парня.

Парень смотрел на него внимательно, будто ощупывал взглядом.

— Человек, — пожала плечами Инна.

— Что за человек-то? Тоже из США, что ли? — поинтересовался веселый.

— Вы у него спросите, — холодно посоветовала Инна.

А угрюмый уже говорил, обогнув машину справа:

— Ваши документы?

И парень, открыв карман рюкзака, доставал паспорт, протягивал угрюмому.

Тот так же внимательно изучил и этот документ. Вернул. Сказал:

— Езжайте.

Поехали.

Парень был занят своим фотоаппаратом. Открыл его, достал кассету с пленкой, вставил новую.

«Джип» въехал в Коломну.

Объездного шоссе в Коломне не было. Указателей, по каким улицам проходит трасса на Рязань, — тоже.

Нет, конечно, указатели были. Инна углядела один — мелкую табличку со словом «Рязань» и стрелочкой. Стрелочка указывала в землю, так как табличка висела на одном гвозде.

Инне показалось, что время в Коломне шло медленнее, чем на всей планете. Она стояла уже на третьем светофоре и даже не знала, в том ли направлении едет.

Вдруг парень тронул ее за рукав. Указал рукой направо, потом махнул налево, потом движением раскрытой ладони — прямо. И — резко налево. А потом ткнул себе пальцем в грудь и сделал несколько знаков из азбуки глухонемых.

Инна закивала, чувствуя, как краснеет от стыда.

«Вот дура! А я его боялась: что это он молчит, подозревала его во всех смертных грехах. Ничего, кроме себя, не замечаю, ничего не чувствую».

Коломну миновали быстро. Парень указывал, направо или налево сворачивать, Инна кивала — и сворачивала.

Они вновь ехали по прямому шоссе.

Парень показал на свои губы, потом на Инну, потом опять на себя — на глаза.

— Ты по губам понимаешь?

Кивнул.

Но разговора все равно не получалось. Инна не знала, что спросить. К тому же, чтобы понять его ответ, пришлось бы отвлекаться от дороги.

Минут через пять парень протянул ей фотографию.

Она взглянула мельком, продолжая смотреть на дорогу, сказала:

— Красивая, — и улыбнулась, возвращая парню фотографию.

Парень кивнул.

«Невежливо. Надо было чуть подольше посмотреть. Он обиделся, наверно», — подумала Инна.

И повернулась к парню.

Нет, он не обиделся. Он смотрел на фотографию.

Он разговаривал — без слов и звуков — с той, что была на снимке. Он думал о ней и знал, что она думает о нем. Может быть, сейчас, далеко отсюда, она идет по улице, ветер треплет ее волосы. А он едет в чужой машине, смотрит на бегущую к горизонту белую полосу на сером асфальте. И через пять минут она будет идти по другой улице, а он — ехать мимо другого поля. Но каждая минута, каждая секунда похожа на предыдущую и на последующую. Ведь то, что они вместе, — неизменно.

Инна затормозила. Тронула парня за рукав.

Парень перевел на нее взгляд. Улыбка на его губах относилась не к Инне, — он был еще там, с девушкой, запечатленной на черно-белой фотографии.

Протянул Инне снимок, достал из рюкзака еще целый ворох.

«Джип» стоял на обочине.

Инна рассматривала фотографии. Внимательно, жадно вглядывалась в лицо.

Таких женщин обычно называют хорошенькими или даже смазливыми. Длинные густые волосы, круглое лицо, пухлые губы, маленький, курносый нос. Но глаза пристальные, глубокие. Спокойный взрослый взгляд, хоть самой не больше девятнадцати. И улыбка, когда смотрит прямо, на фотографа, — такая же счастливая, как у него сейчас.

Инна передала снимки парню — он аккуратно складывал их, выравнивал пачку, засовывал обратно, в черный конверт.

Инна смотрела на него и думала, что он сможет ответить на любой ее вопрос: «Как вы познакомились? Сколько ей лет? Где она учится? Кем ты работаешь?» Он мог рассказать все это жестами, пояснить фотографиями, на которых, кроме девушки, попадались какие-то люди, улицы и квартиры. Инна никуда не торопилась, времени было не жаль.

Но все это было не важно.

И Инна задала вопрос, ответ на который уже увидела, узнала:

— Ты ее любишь?

Парень кивнул.

Просто и серьезно.

— А она тебя?

Инна боялась, что этот вопрос не надо было задавать. Что парень может не знать на него ответа. Верить и обманываться.

Но он снова кивнул.

«И это тоже правда. У них все всерьез, по-настоящему. У обоих. Он же никогда не врет, это видно. И ему не врут тоже».

Парень указал на конверт с фотографиями, на уши, на губы.

— Она слышит? И говорит?

Кивнул. И сделал какое-то движение — недоуменное пожатие плечами, восторженная улыбка.

«Но все равно…» — Инна поняла это именно так.

И хотела ответить: хорошо, замечательно, ты счастливый. Но слов не хватило. Можно было лишь изобразить это одним движением — распахнутые руки, взмах головой, взгляд…

До Рязани доехали быстро. В центре города парень легонько прикоснулся к Инниному плечу. Инна остановила «джип».

Парень извлек из рюкзака бумажник.

Инна замахала руками:

— Убери! Мне же было по пути. За хичхайкинг денег не берут! Неужели у вас только за деньги…

И осеклась, поняв, что говорит с ним, как с обычным человеком: быстро, сбивчиво, не подбирая слов.

Но он, конечно, понял. Сказал «спасибо» — глазами, улыбкой.

Махнул рукой, отразившись в зеркале заднего вида, оставаясь вместе с тротуаром позади, скрываясь из вида на неопределенное время, условно называемое «навсегда».

«Ну вот и все. Теперь к ним. К Надиным родителям».

И как в глубокую, мутную, темную воду, провалилась в собственную жизнь.

«Леша! Я поехала в Рязань. Вернусь, наверное, завтра. Мама».

Алексей несколько раз прочитал записку, но так ничего и не понял. В Рязань? Зачем? Что у нее может быть общего с этими людьми?

Он перевернул записку. Видимо, у Инны не было под рукой чистой бумаги, и она взяла первый попавшийся рекламный листок из тех, что то и дело приходилось десятками вынимать из почтового ящика. На нем значилось: «Сестра Терезия. Снятие сглаза. Привораживание. Охлаждение сердец. Низкие цены».