Он не мог не заметить разницы между солнечными и затененными участками поверхности, потому что на солнечной стороне у Меркурия было нечто вроде атмосферы. Не в том смысле, как на Земле, — никакого азота, кислорода, двуокиси углерода или водяных паров, ничего подобного. Но на солнечной стороне местами что-то плавилось. Сера была жидкая, жидкими были кое-какие летучие компоненты. Пары этих веществ клубились над перегретой поверхностью Меркурия. В тени эти пары замерзали.

Лаки смог лично убедиться в этом, когда провел пальцем по темной поверхности выступившей породы и на пальце оказалось пятно замерзшего ртутного инея, мерцавшее в свете его лампы. Как только он вышел на солнце, пятно быстро превратилось в сверкающие капельки и затем, чуть медленней, испарилось.

Солнце становилось все жарче. Это не беспокоило Лаки. Даже если станет уж очень жарко, он всегда может зайти в тень и охладиться.

Коротковолновое излучение заслуживало большего внимания. Лаки сомневался, стоит ли беспокоиться по этому поводу при столь кратком воздействии. Рабочие на Меркурии очень боялись радиации, потому что постоянно облучались малыми дозами. Лаки вспомнил, что Майндс особо подчеркнул, что диверсант, которого он видел, стоял на Солнце без движения. Было естественно, что Майндс обратил на это внимание. При хронической экспозиции любое удлинение времени воздействия радиации было просто глупостью. В случае с Лаки, впрочем, можно было надеяться, что воздействие окажется непродолжительным.

Он бежал через пятна черноватой почвы, которые выделялись на фоне более обычного для Меркурия красновато-серого цвета. Красновато-серый цвет был хорошо знаком Лаки. Он напоминал цвет почвы Марса, смесь силикатов с добавками окиси железа, которые и придавали ей красноватый оттенок.

Черный цвет, скорее, озадачивал. Там, где почва была черная, она была гораздо горячее, так как черный цвет поглощает больше солнечного тепла.

Он наклонился на бегу и увидел, что черные участки имели рыхлую структуру, но не были похожи на песок. Немного грунта попало ему на перчатку. Он рассмотрел его. Это мог быть графит, а мог быть сульфид железа или меди. Это могло быть что угодно, но он был готов биться об заклад, что это неочищенный сульфид железа.

Наконец, он сделал остановку в тени скалы и оценил ситуацию. Судя по тому, что Солнце теперь полностью вышло из-за горизонта, за полтора часа он прошел примерно пятнадцать миль. Впрочем, в тот момент глоток запасенной жидкости его интересовал несравненно больше, чем пройденное расстояние.

Где-то слева от него должны быть кабели Майндса, вернее, его программы «Свет». Справа — другие кабели. Их точное местонахождение не важно. Они покрывали сотни квадратных миль, и бродить среди них наугад в поисках диверсанта было просто глупо.

Майндс попытался это сделать на свой страх и риск и потерпел неудачу. Если объект или объекты, которые он видел, действительно были диверсантами, то их могли предупредить из-под Купола. Майндс не скрывал, что направлялся на солнечную сторону.

А вот Лаки это скрыл. Предупреждения не будет, во всяком случае он на это надеется.

И потом, у него был помощник, какого не было у Майндса. Он вытащил из кармана скафандра свой маленький эргометр. Он держал его перед собой в ладони, освещая лампой.

Освобожденная красная стрелка яростно запрыгала. Лаки слегка улыбнулся и отрегулировал ее. Здесь было много коротковолновой солнечной радиации.

Пламя погасло.

Тогда Лаки осторожно вышел на солнце и обследовал горизонт во всех направлениях. Где был источник атомной энергии (но не Солнце), если такой источник был? Разумеется, стрелка указывала на Дом под Куполом, но огонек, который вспыхнул, когда он направил прибор в ту сторону, стал еще ярче, когда он опустил эргометр. Энергетическая станция Дома под Куполом находилась почти в миле отсюда под поверхностью планеты, и для того, чтобы указать на нее, было достаточно наклона в двадцать градусов.

Он медленно повернулся, осторожно удерживая эргометр двумя руками, так, чтобы блестящий материал его скафандра не блокировал сигнальное излучение. Повернулся кругом второй раз, третий.

Ему показалось, что в одном направлении на приборе появились очень короткие вспышки — едва достаточные, чтобы разглядеть их при таком ярком солнечном свете. А может быть, просто ему очень хотелось увидеть эти вспышки.

Он попробовал еще раз.

Ошибки не было!

Лаки посмотрел в том направлении, куда указывал прибор, и двинулся вперед. Он не скрывал от себя, что прибор мог зафиксировать всего лишь кучку радиоактивной руды.

Один из кабелей Майндса он заметил примерно через милю.

Это был не просто отдельный кабель, а целая паутина из кабелей, полузарытая в грунт. Он прошел вдоль кабеля ярдов сто и увидел квадратную металлическую пластину шириной около четырех футов, очень гладко отполированную. Звезды отражались в ней с потрясающей яркостью, словно это был бассейн с чистой водой.

Что ж, подумал Лаки, в определенном положении он может увидеть отражение Солнца. Затем он заметил, что угол наклона пластины менялся, и она то становилась почти вертикально, то лежала горизонтально. Он оглянулся, чтобы разобраться, потому ли она двигалась, что ловила Солнце.

Вновь посмотрев на пластину, Лаки был поражен. Светлый квадрат больше не был светлым. Он почернел и стал тусклым. Таким тусклым, что даже Солнце Меркурия во всем своем блеске не могло сделать его хоть немного светлее.

Он наблюдал дальше. Тусклая поверхность задрожала и раскололась на куски.

Пластина снова была яркой.

Он просмотрел еще три цикла; угол подъема пластины ставил ее почти вертикально. Сначала — невероятное отражение; затем совершенно тусклая матовая поверхность. Лаки понял, что матовая поверхность поглощала свет, а гладкая отражала. Смена фаз была регулярной, однако могла быть и произвольной. Он не мог дольше стоять и наблюдать, да и его познания в гипероптике были не столь велики, чтобы разобраться в целях всего происходящего.

Вероятно, сотни или даже тысячи таких пластин, связанных между собой сетью кабелей и получающих энергию от атомных микропилей из-под Купола, поглощали и отражали свет, повернутые под разными углами к Солнцу. Вероятно, все это каким-то образом могло пересылать световую энергию через гиперкосмос, и этим процессом можно управлять.

И, вероятно, порванные кабели и смятые пластины мешали нормальной работе всей системы.

Лаки снова посмотрел на свой эргометр. Указатель теперь светился гораздо ярче, и он опять пошел в указываемом направлении.

Ярче, ярче! Что бы там его ни ожидало, это что-то меняло свое положение. Источник гамма-лучей не был прикреплен к поверхности Меркурия.

И это означало, что там была отнюдь не кучка радиоактивной руды. Там было что-то переносное, а для Лаки, в свою очередь, это означало, что там был человек или что-то принадлежащее человеку.

Сначала Лаки увидел фигуру — движущуюся песчинку, черную на фоне ярко освещенного грунта.

К этому времени он уже начал искать тень, чтобы немного остыть.

Лаки ускорил шаг. Температура снаружи скафандра еще не поднялась до точки кипения воды. Внутри, к счастью, температура была значительно ниже.

Он мрачно подумал: если бы Солнце было над головой, а не на горизонте, даже такой скафандр не помог бы.

Фигура не обращала на него никакого внимания. Она продолжала идти своей дорогой. Судя по походке, существо не было столь привычно к малой силе тяжести, как Лаки. Можно даже сказать, что оно двигалось неуклюже. И тем не менее, фигура передвигалась. Шла по поверхности.

На ней не было спецскафандра. Даже с такого большого расстояния Лаки ясно видел металлическую поверхность.

Лаки приостановился в тени скалы, но тут же сделал над собой усилие и снова вышел на Солнце, не успев как следует остыть.

Жара, очевидно, ничуть не беспокоила фигуру. Во всяком случае, за то время, что Лаки наблюдал за ней, она не сделала ни шага, чтобы спрятаться в тень, хотя иногда тень была совсем близко.