Джим размышлял о том, зачем построили эти башни, для чего они предназначены, сколько им лет.

Раскинувшаяся по берегам канала растительность окружала их темно-зеленым морем, погрузившись по пояс в которое шел марсианин.

Широко расправленные навстречу солнцу листья жадно поглощали лучистую энергию — источник жизни. Они сворачивались, когда тело аборигена касалось их, с тем, чтобы вновь распрямиться, когда он пройдет мимо.

Приближаясь, башни росли. Марсианин внезапно остановился и опустил мальчиков на землю. Он продолжал, однако, нести Виллиса. Прямо перед ними, скрытый нависшей зеленью, находился косой спуск под землю, который вел ко входу в туннель. Джим посмотрел туда и спросил:

— Что ты думаешь об этом, Фрэнк?

— Ого! Не знаю, что и сказать.

Ребята бывали в Чараксе и Копайсе, но только в заброшенных их частях, расположенных на поверхности. Впрочем, времени на обдумывание им не предоставили: их проводник большими шагами устремился вниз по склону.

Джим с криком: «Эй, Виллис!» — побежал следом. Марсианин остановился и перекинулся с Виллисом парой фраз. Попрыгунчик откликнулся:

— Джим, жди.

— Скажи ему, чтобы он отпустил тебя.

— Виллис в порядке. Джим, жди.

Марсианин двинулся дальше таким шагом, что Джим в любом случае не мог бы угнаться за ним. Он уныло вернулся к началу спуска и уселся на бортик.

— Что ты собираешься делать? — спросил Фрэнк.

— Ждать, я думаю. Что еще я могу делать! А что ты собираешься делать?

— Хм, я с тобой. Но я не хочу опоздать на скутер.

— И я тоже. Тем более, что вообще нельзя оставаться здесь после заката.

Резкое понижение температуры с наступлением темноты — это почти единственная перемена местной погоды, но для землянина она означает смерть от переохлаждения (в том случае, если он не надел специальную одежду и не находится в постоянном движении).

Они ждали и наблюдали за юркающими мимо жучками-прядильщиками. Один — маленький живой треножник, высотой не более дюйма — остановился рядом с коленом Джима; казалось, он изучал мальчика. Джим дотронулся до него; он мгновенно расправил крылышки и унесся прочь. Не приходилось даже быть настороже, так как водянщики никогда не подходили близко к поселениям марсиан; мальчики просто ждали.

Примерно через полчаса их марсианин — или, во всяком случае марсианин того же размера — вернулся. Виллиса с ним не было. У Джима вытянулось лицо. Однако марсианин сказал на своем языке: «Идите со мной», — поместив вопросительный сигнал в начале фразы.

— Пойдем или нет? — спросил Фрэнк.

— Пойдем. Скажи ему.

Все трое двинулись вниз. Марсианин положил свои огромные ласты-ладони мальчикам на плечи и вел их рядом. Вскоре он остановился и поднял их. На этот раз они не возражали. Даже после того, как они проникли в глубь туннеля на несколько сотен ярдов, дневной свет, казалось, по-прежнему освещал все вокруг. Он проникал отовсюду, но главным образом, сквозь потолок. По человеческим меркам туннель выглядел очень большим, но для марсиан он был всего лишь достаточно просторным. На пути они миновали еще нескольких туземцев; тех кто подавал признаки жизни, их «хозяин» приветствовал, но если встречный находился в неподвижной, типичной для транса позе, то расходились молча.

Однажды их проводник перешагнул через шар, диаметром примерно три фута. Сначала Джим не понял, что это такое, затем, присмотревшись внимательнее, удивился. Он обернулся и продолжал его разглядывать. Это было невозможно, но, тем не менее!

Он созерцал нечто, чему немногие люди были свидетелями и чего ни один человек не хотел бы увидеть: свернувшегося шаром марсианина, ластоподобные ладони которого покрывали все, за исключением его изогнутой спины. Марсиане — современные, цивилизованные марсиане — не впадали в спячку, но в какие-то отдаленные эпохи их предкам наверняка приходилось это делать, так как их строение и сейчас позволяет им принимать надлежащую для сохранения тепла и влаги шарообразную форму, если возникнет желание.

Такое желание возникает не часто.

С точки зрения земной морали, для марсианина свернуться шаром было равносильно смертельной дуэли, и они прибегают к этому, только когда оскорбление столь велико, что иные меры не достаточны.

Это означает: я порвал с вами, я покинул ваш мир, я отрицаю само ваше существование.

Первые люди на Марсе не понимали этого и, вследствие своего невежества относительно местных ценностей, не раз наносили оскорбления марсианам. В результате процесс колонизации Марса затянулся на многие годы; потребовалось умение самых искусных дипломатов и лингвистов с Земли, дабы восстановить нормальные отношения с аборигенами. Джим недоверчиво разглядывал свернувшегося марсианина, думая о том, что могло заставить его поступить так по отношению к целому городу. Он припомнил страшный случай, произошедший со Второй экспедицией на Марс, о котором ему говорил доктор Макрей.

— Этот паршивый болван… — рассказывал доктор, — он был лейтенантом медицинской службы, что мне крайне неприятно признавать, — этот идиот уцепился за ласты того малого и попробовал развернуть его. Тогда это и случилось.

— Что случилось? — спросил Джим.

— Он исчез.

— Марсианин?

— Нет, офицер медицинской службы.

— Ну! А как он исчез?

— Не спрашивай меня, я этого не видел. Свидетели — их было четверо — клятвенно утверждали, что вот он был, раз — и его уже нету, как будто он натолкнулся на буджама.

— Что такое буджам? — поинтересовался Джим.

— Ведь вы, современная молодежь, совершенно необразованны. Буджам — это из книги; я откопаю где-нибудь экземплярчик для вас.

— Но каким образом он исчез?

— Не спрашивай меня. Можешь назвать это массовым гипнозом, если это тебя сколько-нибудь успокоит. Это успокаивает меня, но не слишком сильно. Семь восьмых айсберга всегда под водой, это все, что я могу сказать.

Джим никогда не видел айсберг, и поэтому сравнение пропало даром, однако, созерцая свернувшегося марсианина, чувствовал он себя крайне неспокойно.

— Ты видел? — спросил Фрэнк.

— Уж лучше бы нет, — ответил Джим. — Интересно, что с ним случилось?

— Баллотировался на мэра и проиграл.

— Неуместная шутка. Может он… тссс!

Джим внезапно замолчал. Он заметил еще одного марсианина, неподвижного, но не свернувшегося шаром. Вежливость требовала тишины.

Несший их марсианин внезапно повернул налево и вошел в зал; здесь их отпустили. Помещение показалось им огромным; марсиане, вероятно, использовали его для непринужденных общественных собраний. Здесь находились расставленные вокруг каркасы, используемые марсианами вместо стульев. Само помещение было круглым и завершалось куполом; создавалась иллюзия открытого пространства, так как куполообразный потолок имитировал марсианское небо. Бледно-голубое на горизонте, оно постепенно синело, затем становилось пурпурным и, наконец, почти черным с ярко сияющими звездами — в самой высокой точке потолка.

Миниатюрное, но вполне убедительное солнце располагалось к западу от меридиана. Благодаря какому-то зрительному эффекту нарисованные горизонты представлялись далекими. Оэроэ на северной стене, казалось, тек мимо.

— Ну клёво! — так Фрэнк прокомментировал увиденное. Джим реагировал сдержаннее.

Хозяин разместил их рядом с двумя каркасами для отдыха. Ребята и не пытались усесться на них — пара стремянок показалась бы удобнее. Марсианин большими печальными глазами взглянул сначала на них, затем на каркасы и вышел из зала.

Очень скоро он вернулся в сопровождении еще двух марсиан; все трое несли разноцветную материю. Они кучей свалили ее в центре комнаты. Первый марсианин подхватил Джима и Фрэнка и осторожно положил их на кучу.

— Я думаю, он хочет сказать: «Соорудите себе стул», — заметил Джим.

Эта материя не была соткана, а представляла собой сплошное полотно вроде паутины и почти столь же мягкое, хотя значительно более прочное, и играла оттенками всех цветов от бледно-голубого до насыщенного темно-красного. Мальчики растянулись на ней в ожидании.