Он вздохнул, вооружился помазком и намылил себе голову, после чего взял в руки бритву.

Бритва так противно заскрежетала, что у архитектора по спине забегали мурашки.

Вскоре Жюлиан был лыс, как Сократ.

– Говорят, что бретонские крестьянки продают свои косы на рынке за сто су, – сказал он. – Думаю, за мои волосы дали бы больше...

– Винсент Карпантье жив! – угрюмо пробормотал граф, вытирая бритву. – Интересно, что он сейчас поделывает? Странно, но внезапно мне пришло в голову, что он может находиться здесь. Конечно же, это абсурд. Если бы он был тут, дед заставил бы его сражаться со мной. Тогда, скорее всего, я сразу получил бы пулю в лоб.

Он засунул руку в карман своего редингота и извлек оттуда какой-то сверток.

– Пожалуй, я был не прав: мне незачем расспрашивать этого типа, – продолжал Жюлиан. – Я и сам найду сокровища. Времени у меня достаточно. Пусть этот человек унесет свою тайну в могилу! Мне он не нужен. Граф развернул сверток. Оказалось, что в нем был парик: Жюлиан все приготовил заранее. Граф надел его на голову, посмотрелся в зеркало и удовлетворенно улыбнулся: теперь его нельзя было отличить от полковника.

Тем временем архитектор раздумывал, не пора ли ему броситься на врага.

За окном уже почти рассвело, но город еще спал.

«Он молод и силен, – думал Винсент. – Я старше его и к тому же измучен. У меня все болит от этих проклятых веревок. Нет, я не стану на него нападать. Конечно, если он меня заметит, мне придется защищаться, но это уже другой разговор... Я мог бы рискнуть жизнью, но рисковать сокровищами – ни за что! Предположим, я все-таки его убью. И что дальше? Я нахожусь в чужом доме, рядом с двумя трупами – хорошенькое положеньице, ничего не скажешь! Разумеется, меня обвинят в двойном убийстве. Если бы я мог надеть маску, как этот мерзавец, может быть, мне и удалось бы выкрутиться. А он неплохо придумал: теперь он станет Хозяином этого дома и главой могущественной организации».

Архитектор взглянул на Жюлиана и чуть не вскрикнул от изумления!

Дело в том, что он наконец увидел лицо своего врага. Сначала ему показалось, что перед ним – воскресший полковник. Винсент перевел взгляд на труп... Нет, это все-таки был Жюлиан, но ему удалось совершить настоящее чудо. Он стал совершенно неотличим от своего деда.

Однако граф выполнил только первую часть задуманного. Он обхватил покойника обеими руками и поставил его на ноги, после чего снял с него пальто, жилет и брюки, не тронув лишь рубашку и кальсоны.

На труп было страшно смотреть. Архитектору казалось, что это обтянутый кожей скелет. Винсенту стало не по себе. Что касается Жюлиана, то он принялся насвистывать известную арию из итальянской оперы.

– А ведь есть еще этот Ренье, – прошептал граф, скидывая с себя одежду. – Когда я впервые увидел этого юношу, меня поразило его лицо... Первое впечатление – всегда самое верное. Тут мне пригодится малышка. Она поможет мне дважды: во-первых, откроет передо мной двери дома своего отца, а во-вторых, расскажет мне историю Ренье... Хорошо, что я запасся париками: благодаря этому мне без труда удастся в очередной раз сыграть роль моей сестры.

Он говорил очень тихо, и потому Винсент слышал только отдельные слова и не мог уловить общего смысла этого монолога.

Сняв свою одежду, Жюлиан надел вещи старика. Он был того же роста, что и покойный. Что касается телосложения, то граф был достаточно хрупок и вполне мог сойти за полковника.

Закончив переодевание, Жюлиан принялся отрабатывать перед зеркалом любимые позы-своего деда. Архитектор восхищенно наблюдал за графом. В самом деле, из Жюлиана мог бы выйти незаурядный актер.

«Никто не обнаружит подмены, – думал архитектор. – Это просто гениально! Глазам своим не могу поверить!»

Очевидно, примерно те же чувства испытывал и сам Жюлиан, потому что, закончив репетицию, он послал своему отражению в зеркале воздушный поцелуй. Кстати, этот жест тоже был вполне в духе полковника.

Архитектору было и смешно, и страшно одновременно. Ведь этот человек, который так беззаботно кривляется перед зеркалом, совсем недавно совершил убийство!

Внезапно граф снова заговорил, и Винсент, сразу узнал голос старика:

– Здравствуйте, мои ненаглядные! Ваш добрый Отец все еще жив! Эй, Тулонец, тебя, кажется, это удивляет? Доктор, мне ведь всего сто пять лет. Кстати, когда вы наконец вылечите мой насморк? Он мешает мне покорять дам. Ах, птенчики мои дорогие, когда меня больше не будет с вами, вам будет меня недоставать...

– Проблемы могут возникнуть только с Фаншеттой, – добавил Жюлиан уже своим собственным голосом. – Она действительно любила старика, а тех, кто любит, нелегко обмануть.

Солнце уже окрасило крыши домов в розовый цвет, а актер-самоучка, недавно прикончивший своего деда, все еще продолжал репетировать. Он не собирался прямо сейчас приступать к поискам сокровищ. Как уже известно читателю, у него был совсем другой план.

Жюлиан не торопился. Он был у себя дома, он стал полковником Боццо-Корона. Разумеется, хозяин вправе делать со своим особняком все, что захочет: может провести ремонт или, напротив, разрушить дом до основания. На этот счет граф мог не беспокоиться. Как бы хорошо ни были припрятаны сокровища, рано или поздно он их найдет.

Жюлиан никогда не совершал необдуманных поступков. Вот и сейчас, прежде чем решиться на убийство, он разработал целый план, над которым долго размышлял.

Каждый раз, возвращаясь после долгих прогулок вокруг особняка Боццо в свою маленькую квартирку на улице Пикпюс, находившуюся в противоположном конце города – кстати, эта квартира сообщалась с монастырем Святого Креста, – Жюлиан садился перед зеркалом и начинал репетировать. Он потратил много времени и сил, чтобы научиться перевоплощаться в своего деда. Теперь граф знал свою роль назубок.

Спальня в скромном жилище Жюлиана выглядела именно так, как должна была выглядеть спальня набожной женщины – матери Марии Благодатной. Все, что не вписывалось в интерьер, находилось в особом шкафу. Как раз в этом шкафу хранилась копия с картины из галереи Биффи.

Мать Мария Благодатная могла часами смотреть на эту картину – так притягивало достойную монахиню то, что было изображено на полотне: старик, молодой человек и сокровища.

Больше всего мать Марию интересовал тот фон, на котором разыгралась запечатленная Разбойником трагедия: груды золота и драгоценностей, накопленные Хозяином Обители Спасения.

Когда римская монахиня переодевалась в мужской костюм, она становилась удивительно похожей на молодого человека, тоже изображенного на таинственной картине.

А проведя полчаса перед зеркалом с кисточкой в руке, мать Мария Благодатная превращалась в старика.

Разумеется, читатель уже давно догадался, что под маской монахини скрывался граф Жюлиан Боццо.

Жюлиан знал, что его противник обладает почти сверхъестественным могуществом, потому и решил прибегнуть к этому маскараду.

К тому же, играя роль монахини, граф убивал сразу двух зайцев: в случае опасности ему надо было только перешагнуть порог монастыря Святого Креста: в стенах аббатства Жюлиану уже ничто не угрожало. В святой обители граф был надежно защищен от возможных посягательств полковника на его жизнь. Во всяком случае, так считал сам Жюлиан. Однако мы знаем, что старик мог обхитрить кого угодно и умел добиваться своей цели. Скорее всего, рано или поздно графа постигла бы участь его старшего брата маркиза Кориолана, но этому помешал Винсент Карпантье со своим безумным планом.

На некоторое время полковник сосредоточил все свое внимание на архитекторе и жестоко поплатился за это.

Впрочем, Жюлиан обещал стать достойным преемником этого седого хищника, помеси тигра и лисицы.

Граф не ограничивался слежкой за полковником Боццо-Корона; Жюлиан не забывал и о других претендентах на сокровища Обители Спасения. Он знал всех, кто входил в главный совет Черных Мантий. Ему были известны все тайны этих людей. На следующий день после того, как «Охотники за Сокровищами» впервые собрались у графини де Клар, чтобы заключить соглашение, граф послал старику анонимное письмо, сообщавшее об этом событии. С другой стороны, Жюлиан следил за Винсентом Карпантье, единственным человеком, разгадавшим секрет полковника. Граф знал о каждом шаге архитектора.