Неплохо, правда?

Но как только мне нужно разгадать тайну, причем неважно, к какому времени она относится – к прошлому или настоящему, я зову своих полицейских. Так порой обращаются за помощью к ясновидящим или гадалкам.

Впрочем, я знаю, что и ясновидящие, и гадалки частенько врут, а еще чаще искренне заблуждаются.

Моя полиция не может солгать, она всегда правдива. Спустя короткое время после нашей первой встречи с вами я написала на карточке ваше имя и ваш адрес.

Фамилия Карпантье не так уж редка. И должна вам признаться, что воспоминания, которые у меня возникли, были столь туманны, что я не придала им никакого значения. Мне даже в голову не пришло, что вы можете быть дочерью Винсента.

Невдомек было мне и то, что вы связаны с Ренье, которого я знала как художника. Ему я как-то заказывала картину.

Кроме фамилии и адреса, я написала на своей карточке следующую просьбу: «Обстоятельства жизни мадемуазель Карпантье, ее семья, ее связи и что возможно для нее сделать». Свою просьбу я передала в надежные руки.

– И вы получили ответ, мадам? – прервала ее вопросом девушка, и в голосе ее все еще звучало недоверие.

– Я получила несколько ответов.

– И наверное, противоречивых?

– Правда всегда одна. Все ответы дополняли друг друга. Когда я собрала их вместе, у меня возникла полная картина.

– Значит, мадам, – сказала Ирен, – вы знаете обо мне куда больше, чем я сама.

– Похоже, что так, – подтвердила графиня. – Да, думаю, так оно и есть.

Обе замолчали. Многое, очень многое хотела бы выяснить Ирен, но ни единого слова не слетело с ее губ.

Наконец графиня указала пальчиком на письмо Карпантье, что лежало поверх неоконченной работы подле перевернутого портрета шевалье Мора.

– Если только, – проговорила графиня, – если только последнее письмо вашего отца не открыло вам всю правду.

– Его последнее письмо, – тихо ответила девушка, – ничем не отличается от всех предыдущих.

– Если только, – продолжала Маргарита, указывая теперь уже не на письмо, а на портрет, – если только в минуты, когда вы смотрели на оригинал этой миниатюры, Бог не научил вас отличать ложь от правды...

Ирен опустила ресницы. Первой заговорила опять Маргарита:

– В один прекрасный день, теперь уже довольно отдаленный, вы, покоренная светлыми воспоминаниями детства, справились со своей нерешительностью и согласились отдать руку Ренье. В этот день вы получили два письма, суть которых я вам сейчас напомню.

Первое было написано незнакомым почерком и гласило примерно следующее:

«Винсент Карпантье мертв. Его могила находится в Штольберге, между Льежем и Ахеном. Спросите шахтера номер сто три».

– Вы правы, – прошептала глубоко взволнованная Ирен. – Таким оно и было, это письмо.

– Тем лучше. Значит, память меня не подводит. Второе письмо...

– Но я никому его не показывала, мадам! – вскричала Ирен.

– Второе письмо, – продолжала холодно графиня, – если я, конечно, не ошибаюсь, содержало следующие слова: «Шевалье Мора просит мадемуазель Ирен Карпантье о встрече, чтобы поговорить о своей сестре Марии...»

– Имени шевалье Мора там не стояло, – сказала девушка.

– Верно, – согласилась Маргарита. – Тогда это имя еще не было придумано. Там стояло: «граф Ж...»

Ирен опустила голову, а Маргарита продолжала:

– Свадьба с Ренье была отложена и так и не состоялась. Вы воспользовались серьезным предлогом: перед замужеством вы хотели преклонить колени у могилы своего отца. Вы поехали в Штольберг.

– С Ренье, мадам!

– Да, с Ренье, и даже не повидав графа Жюлиана.

– Если бы вы знали, как трудно мне было избежать этой встречи! Ведь его сестра считалась моей лучшей подругой.

– Его сестра, – повторила Маргарита и престранно посмотрела на Ирен.

Ирен отвела свой взор, будто глазам ее вдруг стало больно глядеть на слишком яркий свет.

– Прибыв на угольные шахты Штольберга, вы спросили шахтера номер сто три, и вас провели к старику, которого ни вы, ни Ренье не узнали. Когда же вы принялись допытываться у него о судьбе Винсента Карпантье, он показал вам бесконечную штольню, что уходила в глубины земли, и сказал с пугающей улыбкой: «Вот здесь я и умираю понемногу каждый день...»

Слезы потекли по щекам Ирен, она проговорила:

– Отец! Бедный мой, несчастный отец!

– В самом деле, это был ваш отец, – подхватила Маргарита, – тот самый старик, которого вы не узнали. Полгода прошли для него будто полвека. Сперва он со слезами на глазах обнял вас, а потом прижал к груди Ренье, потому что равно любит вас обоих. А вы помните те слова, которые впервые заставили вас задуматься, в здравом ли он уме?

– Да, помню, – ответила Ирен тихо.

– Он сказал вам: «Я увидел, что картина ожила, герои сошли с полотна. И сын снова убил отца...» Значит, вы не забыли этих слов?

– Нет-нет, не забыла.

– А еще он прибавил: «Остерегайтесь итальянской монахини. У демона нет ни возраста, ни пола. Остерегайтесь матери Марии Благодатной». Говорил он это?

– Говорил.

– Ни вы, ни Ренье не имели ни малейшего представления о том, почему вдруг ваш отец отказался от своего блестящего положения и заживо похоронил себя в этом мрачном месте. Ренье, впрочем, припомнил, что Винсент частенько смотрел в его мастерской на одну картину, которая когда-то висела в галерее Биффи в Риме. Картина представляла странную и ужасную сцену, коя таинственным образом была связана с необыкновенным приключением, которое пережил Ренье, когда, впервые направляясь в Рим, он потерпел кораблекрушение возле берегов Корсики. Винсент мечтал о такой картине. Он жадно и подолгу рассматривал се. Подземелье, где происходило отцеубийство, хранило в своем сумраке груды золота. И казалось, что взор Винсента старается проникнуть сквозь этот сумрак. Ренье предположил, что именно эта картина и свела с ума несчастного Винсента.

– Ренье поначалу говорил мне об этом, но потом он переменил свое мнение.

– И тем не менее, – задумчиво продолжала графиня, словно пытаясь отыскать разгадку таинственным событиям, – тем не менее ваш отец был одержим воспоминанием об этой картине. Ему всюду мерещились убийство и сокровища.

– Да; – подтвердила Ирен, – он то и дело говорил, что видел сокровища.

– Более того, он присвоил себе происшествие, о котором рассказывал ему Ренье, и только изменил место действия. Он рассказывал эту драму так, словно именно он был ее главным действующим лицом. Но все происходило не на острове Корсика, а в предместьях Парижа, на пустынных и печальных полях, что окружают Бисетр. Все, точнее, почти все совпадало. Он говорил о ночном странствии под страшные раскаты грома, об одиноком домишке, о пьяной женщине и о жутком мужчине, настоящем дикаре, который...

– Куатье, – шепотом произнесла Ирен.

– Держу пари, что обо всем этом он упомянул в своем письме.

– Во всех своих письмах он только об этом и твердит! Маргарита протянула было руку к письму, но вместо того, чтобы взять его, перевернула портрет, который лежал с ним рядом.

Ирен была так взволнована, что не удивилась этому и не рассердилась.

Маргарита с минуту внимательно смотрела на портрет.

– Они и в самом деле очень похожи, – сказала она так, как если бы говорила сама с собой.

Ирен при этих словах вздрогнула и устремила на Маргариту вопросительный взор.

Маргарита положила портрет на стол и прибавила:

– На следующий день после вашего приезда в Штольберг Винсент положил руки на плечи Ренье и посмотрел на него так, будто никогда его прежде не видел. Он был еще бледнее и взволнованнее, чем накануне. Он сказал: «Я, возможно, совершил ошибку, заставив вас приехать. Я навел на свой след врага, и теперь он идет по нему».

– Но вокруг тогда никого не было, – сказала Ирен, – откуда же вы могли об этом узнать?

– Ваш отец не в силах был отвести глаз от Ренье, – продолжала Маргарита. – Наконец он воскликнул: «Твоя судьба написана на твоем лице: ты убьешь его. Это закон вашего рода. Сделай это прежде, чем он убьет меня».