Он улыбнулся от этого открытия. Если тогда он ничего не соображал из-за лихорадки, то теперь-то он был вполне здоров. И понимал, что надо быть или очень отважным мужчиной, или же действительно не соображать, что делает — если ему пришло в голову поцеловать Кэт Харвей против ее воли.

— А загадочная Кэтрин, судя по всему, стала довольно значительной фигурой в Тремэйн-Корте, верно, Мойна? — спросил он. — И конечно, с легкой руки Эдмунда. Как известно, мужчина проявляется в своих женщинах. Да, Мойна, это грустно, но верно. На протяжении последнего года я много думал об этом и пришел к этому выводу независимо от того, что ты сообщила мне сегодня, Мойна. Мужчина — пустышка, если у него рядом нет женщины, пустая ракушка, не более. Ничего удивительного, что он возненавидел маму за то, что она умерла. И ничего удивительного, что он поспешил жениться на Мелани. И ничего удивительного, что сейчас, изможденный и больной, он приблизил к себе Кэт Харвей. Будь у Веллингтона два полка таких, как она, мы давным-давно победили бы французов.

— А мне она очень даже нравится, мастер Люсьен, — перебила Мойна. — Она отлично ухаживает за Эдмундом и не сует свой нос туда, куда не надо. Занята своим делом и не рыдает над собственными болячками.

— Что лишний раз, моя милая Мойна, представляет мисс Харвей либо как чрезвычайно рассудительную особу, либо как особу, которой есть что скрывать. Что касается меня, я бы сказал, что верно и то и другое. — Он направился прочь из детской. — Извини, Мойна. Но теперь мне кажется, что я набрался храбрости и могу встретиться с наследником Эдмунда.

Лучшее время для Кэт было, когда она находилась в обществе Нодди. Детская бескорыстная любовь помогала ей быть прежней Кэтрин, покидать ту бесчувственную скорлупу, в которую она сама себя заключила после ее бегства из Ветел.

Вот и теперь она не в силах была отвести взгляд от его маленькой фигурки в детском стульчике: ангельские голубые глаза еще были полны слез после расставания с Эдмундом. Нодди был очень смел и не испугался сегодня, когда Эдмунд зарыдал, цепляясь за ребенка здоровой рукой и не позволяя Кэт увести его в обычное время.

— Чай, мама?

Кэт уже давно оставила попытки отучить Нодди обращаться к ней как к матери, и автоматически отвечала:

— Да, милый. Нодди скоро получит сладкий чаек с тем особенным пудингом, который он просил. А потом вы, мой милый юноша, отправитесь купаться и спать. У вас был долгий утомительный день.

— Безусловно, так, Кэтрин, — вмешался невесть откуда появившийся Люсьен Тремэйн, испугавший ее до полусмерти. — Вы поразительны в своих многочисленных дарованиях: ангел-спаситель, заступница всех скорбящих, преданная сиделка, а вот теперь еще и любящая мать — и все успела от восхода до заката. Повернитесь же ко мне, Кэтрин, оцените, с каким благоговением я смотрю на вас. Поистине несть числа вашим талантам!

Она не пожелала ему подчиниться и продолжала стоять к нему спиной.

— Нодди, поднимись, милый, как я тебя учила. Поздоровайся со своим сводным братом, Люсьеном.

— Ну, моим сводным братом его можно назвать уж с очень большой натяжкой, дорогая, — отвечал Люсьен, стоявший так близко, что она почувствовала на шее его дыхание — настолько же горячее, насколько холоден был его тон. — Помнится мне, слово ублюдок намного легче слетало с ваших уст еще недавно.

Кэт обернулась к нему на мгновенье, зная, что он совсем близко, но в то же время не в силах отстраниться. Она лишь прошипела в ответ, не сводя глаз с Нодди, растерянно застывшего посреди комнаты:

— Это было решением Эдмунда — скрывать скандал в пределах семьи. Вы все еще носите имя Тремэйна. Порядок наследования особо не обговорен, так что хотя Нодди наследник, но это еще надо утвердить. Ну пожалуйста, скажите же Нодди хоть пару слов.

— В ваших словах так много странностей, Кэтрин, что у меня разбежались глаза. В частности, понятие «скандал» в гораздо большей степени приложимо к Эдмунду, нежели ко мне, ведь это ему посчастливилось так скоро снова жениться, покуда я пребывал в звании ублюдка. Но давайте продолжим. Вы рассуждаете про мое семейство так, словно сподобились стать одним из его членов — хотя я с трудом представляю, что могло заставить вас пойти на это. Далее, вы чересчур подробно осведомлены о дальнейших планах Эдмунда относительно Тремэйн-Корта. Честно говоря, я совершенно теряюсь в догадках. Но все это может подождать, тогда как ребенок не может. Ребенок Эдмунда и Мелани. Благодарю вас, хотя и каким-то странным образом, но я и в самом деле ощущаю некое родство с этим малюткой.

Кэт застыла, в то время как он вальяжно облокотился о подоконник, покачивая ногой в своем элегантном сапоге.

— Нодди, не так ли? — обратился он к напряженному, раскрасневшемуся мальчику. — Ты можешь не верить мне, но когда-то, давным-давно, я жил в этой самой детской. И я сидел в том самом стульчике, в котором сидел ты, и с нетерпением дожидался своего чая. А знаешь ли ты, что стоит тебе подрасти еще хотя бы на дюйм или два — и ты сможешь пододвигать вот этот стул к окну, залезать на него и разглядывать за макушками деревьев дорогу к пруду?

Нодди подошел к Люсьену и потянулся к отворотам высоких сапог для верховой езды:

— Нодди увидит?

Кэт застыла, не зная, радоваться или огорчаться. Нодди с рождения жил в ненормально замкнутом мирке, и ее порадовало его спокойное поведение в присутствии незнакомца. Кроме того, она была благодарна Люсьену за теплоту, с которой он обратился к ребенку. В то же время подтекст всей сцены болезненно ранил ее.

Это была детская комната Люсьена. Тремэйн-Корт был его родовым имением. А этот ребенок узурпировал у него все, он был живым доказательством союза между человеком, которого Люсьен всю жизнь почитал как отца, и женщиной, которая прежде была его невестой. Кэт была бы не прочь, если бы Люсьен ушел и оставил бы их с Нодди одних осмысливать произошедшее.

Она так задумалась, что не заметила, как случилось, что крохотная ручка Нодди каким-то образом оказалась зажатой в большой руке Люсьена и парочка удалилась, деловито обсуждая нечто, касавшееся оловянных солдатиков. Заинтригованная Кэт пошла следом и остановилась у двери, наблюдая, как Люсьен уселся на пол, разъясняя Нодди тонкости стратегии английских и французских войск.

То, что последовало вскоре, удивило ее еще больше. Нодди, хотя и прилежный, но все-таки ребенок, быстро утомился от умных речей и принялся крушить кучки кубиков, стараясь как можно успешнее разметать их по полу. Люсьен, судя по всему, не удивился, но тут же стал насыпать на ковре новые кучки, очертаниями напоминавшие английские острова, и вот уже они оба разлеглись на полу, с увлечением заучивая название каждого.

— Вот это — Уэльс, Нодди, прекрасное место, где все жители имеют имена, заканчивающиеся либо на «лс», либо на «вс», и они почти все смешные коротышки — наверное, оттого, что им всю жизнь приходится носить такие коротенькие имена. А вот этот большой зеленый остров, конечно, Ирландия, Когда ты вырастешь, Нодди, советую тебе обязательно побывать там. Особенно в городе под названием Дублин.

Кэт позволила себе расслабиться. Она уперла руки в бока, выступила на середину комнаты и спросила, нарочито коверкая речь на ирландский манер, как это делала Маурин, одна из горничных в Ветлах:

— Ну дак какого же черта он будет тама делать, мастер Люсьен? Не иначе как спутается с самим дьяволом!

Люсьен с хохотом обернулся к ней, непослушная прядь темных волос упала ему на лоб.

— Какая бессовестная мисс, — обратился он к Нодди и, потянув его за рукав, заставил снова обратиться к игре.

Его глаза. Чувствуя, что колени у нее стали ватными, Кэт привалилась к косяку. Люсьен только что смотрел на нее, и глаза его улыбались. Да что же это за человек? Она так долго видела перед собою намеренно жесткую, хладнокровную личину, что была уверена: из-под нее вряд ли выглянет что-то человеческое, кроме гнева. И вот теперь, всего через пару часов, она вдруг увидела мимолетное видение истинного Памелиного сына, юноши с нежной душой, чьи тетрадки, исписанные его же стихами, до сих пор хранились в дальних шкафах в этой самой детской.